Юбилейное

Вот уже седьмой день подряд утро Марка Бессмертника начинается со смущённо трущегося в дверях театра гаруспика. Тот оглядывается, переминается с ноги на ногу и до последнего ждёт, прежде чем подойти к сцене и забраться на неё. Что там на этот раз? — Забыл, что нужно есть, — тихо оправдывается гаруспик. — Потом вспомнил, а шкафы пустые. Полез на улицу за едой, а ближайший магазин в заражённом районе. Вспомнил про иммунитет. Понял, что иммуников нет. Пошёл за иммуниками. Пока шёл, умер от голода. Марк многозначительно кивает головой, постукивая пальцами по набалдашнику трости. В первые десять раз он веселился. С десятого по двадцатый градус веселья снизился, он начал немного негодовать. После двадцатого стало интересно. Постановка уже летела прямиком в бездну, ничего толкового из неё не вышло и точно не выйдет, а так хоть, может, концовка не подведёт. Подвела. Поскорее бы уже это всё закончилось, а? Долго там эти неумёхи ещё планируют возиться? Поставит потом заново, а то это никуда не годится. Пятнадцать раз умереть, напоровшись на бандитский нож. Если уж гаруспику так сильно хотелось, чтобы в него потыкали чем-нибудь, то предупреждать нужно было заранее — сменили бы жанр постановки, подняли бы немного рейтинг и переписали часть сценария. За этим хоть смотреть было бы забавно. — Двери открыты, — говорит Марк. — А, это самое… Марк поднимает на гаруспика взгляд, полный желания немедленно разорвать недоактëра на части. — Сухарика у вас не найдётся? — просит он неуверенно. — Живот крутит… Марк запускает руку в карман, нашаривает там твёрдый, как камень сухарик и бросает его гаруспику прямо в руки. Тот кивает с благодарностью и уходит, грызя засохший хлеб. Ещё и крошит. Бестолочь, необучаемая бестолочь. Уволить! Его уволить, и остальных уволить, всех уволить. Переедет, соберёт новый театр, наберёт труппу получше, а не… вот этих вот всех. Где-то под деревянным полом кто-то тихонько скребётся. Марк раздражённо проводит ладонью по взлохмоченным волосам, вскакивает с кресла и идёт обстукивать тростью пол, чтобы выгнать оттуда затаившегося Крысиного Пророка. — Лезь на свою опухоль, — ругается Марк. — Не ошивайся здесь. — Сам лезь, — шуршит Пророк. — Скучно там. Никого нет пока. — Все там будут. Как эти доиграют… Точно все будут. За дверьми театра снова наступает рассвет седьмого дня. *** — Ну как там оно? Попутчик заходит в театр, оглядывает расставленные на полу свечи и легонько пинает одну ногой. Марк, уже доведённый за этот день до кипения, цепляется за трость и бросает её в сторону незваного гостя. — Почему не на месте?! Попутчик уворачивается и поднимает руки вверх. — Туше, напарничек. Надоело мне там торчать, ко мне всё равно никто не заходит. Дай, думаю, хоть к тебе загляну, узнаю, как дела идут. Трость он подбирает и возвращает обратно режиссёру. Марк со сложным выражением лица забирает трость и тут же принимается наматывать круги вокруг своего кресла, не зная, как ещё сбросить напряжение. — Красивая, кстати, штука у вас там снаружи. Сами строили? — интересуется Попутчик, присев на край сцены. — Конечно. Сам лично кости таскал, — язвит Марк, толкая его тростью в спину. — Не порть мне окончательно настроение, возвращайся к себе, или я тебя вычеркну из постановки и лишу гонорара. — О!.. Так мне за это ещё и платят?.. Марк снова толкает Попутчика тростью. На этот раз сильнее. — Ну-ну! Не кипятись, — Попутчик пересаживается подальше, где режиссёрский гнев его не достанет. — Половину вон уже прошёл, скоро закончит. Потом что-нибудь получше поставишь, а не эту надоевшую всем дрянь. — Учить меня будешь?! — Я тебе, друг, просто говорю… — Договоришься! Разговаривать с раздражённым Бессмертником совершенно невозможно. Попутчик его в плохом настроении, конечно, не винит — надо думать, счёт-то перевалил за четвёртый десяток. Гаруспик им в этот раз попался исключительно тупой. — Свернёмся может? — снова предлагает Попутчик. — Шея сейчас твоя свернётся. Это, в известном смысле, бесполезно (оба это прекрасно понимают), но звучит грозно. Попутчик пожимает плечами. Не ему в театре торчать, он-то волен ходить где угодно днём, а теперь ещё и ночами (всё равно никто не заходит, значит, важной роли он в этой постановке точно уже не сыграет). — Ну хотя бы на перекур? Перед тем, как решительно отказаться, Марк на секунду заминается. Знак хороший, значит, можно ещё к здравому смыслу воззвать. — Чего здесь сидеть? Придёт и придёт, сказать-то тебе всё равно уже нечего ему. А выход он и без подсказки найдёт. За столько-то раз выучил дорогу. Марк недовольно вздыхает, постукивая тростью по полу. Потом машет рукой, мол, чёрт с тобой. Попутчик резво подскакивает к нему и уводит со сцены. — У меня твирина здешнего в магазинчике скопилось столько, что пора бы уже либо цистернами вывозить, либо свой кабак открывать. Как думаешь, выгорит дело? — Трагики и Исполнители не пьют. У Пророка лап нет, чтобы твирин в них держать. — Да я ему прямо в рот лить буду, — уверенно кивает Попутчик. — А другие? — А других тут ты да я да мы с тобой. Кого ещё звать? Тех троих, в честь завершения постановки?.. Нет, не заслужили. — Ну ладно. Тогда себе оставлю. — Оставь-оставь, — бурчит Марк. — На следующий раз. Порошочки тоже. Следующий, может, правда поумнее будет. — Ага, оставлю. Не оставит, конечно. Когда попадаются поумнее, то им с Марком приходится, в некотором смысле, соперничать. Тогда Попутчика в самом деле пытаются выгнать из Города, а не подпинывают лениво, мол, ну прекращай давай, нехорошо это. А что он может поделать? Не сам же убивает. Соперничать, конечно, тоже интересно. Ещё интереснее, когда попадаются совсем несмышлённые или наоборот странные, хитрющие: те, которые соглашаются на сделку, которую Попутчик раз за разом предлагает всем уставшим от накладываемых ограничений. Марк всегда забавно злится, когда кто-то соглашается. Крушит театр, каждый раз запрещает заходить туда и в самом деле вышвыривает вон, стоит только заглянуть на порог. Только к следующей постановке утихает. — Одну-то на двоих разделим? — предлагает Попутчик, как только они покидают театр. Над головами возвышается скелет, где-то там сидит Пророк. Попутчик наугад салютует ему, и едва успевает отойти в сторонку, чтобы не задело какой-то упавшей сверху грязью. Не любят его всё-таки здесь. Марк отвечает не сразу. — Пожалуй, после такого стресса не помешает. У меня от них от всех уже голова раскалывается, надоели дьявольски. Перееду, новый театр устрою… Тебя с собой не возьму. Пророка тоже. — Переедешь, конечно, — Попутчик хлопает его по плечу и приобнимает. — Да только как без нас-то? Куда ты, туда и мы. Тут уж не обижайся, но без вариантов. — Ну ладно. Не очень-то и хотелось. Под покровом ночи они медленно, обходя сторонкой валяющихся тут и там заражённых, бредут к нынешнему месту дислокации магазинчика мёртвых вещей Попутчика. Гаруспик, попавший в театр немногим позже, озирается, пожимает плечами и, не обнаружив никого, возвращается назад в Город в юбилейный, тридцать пятый раз. Седьмой день подходит к концу. Четыре тяжёлых дня ещё впереди.