***
Никто так и не понял, что же произошло на самом деле. Подхваченная бесконечно долгой вереницей звездных дел, Маринетт на какой-то момент вовсе выпала из жизни. Бегая со столовой в прачечную, с прачечной в соседний квартал, с соседнего квартала в магазин на другой улице, швея абстрагировалась от некогда оживленной отельной деятельности. Маринетт было глубоко плевать кто уходил и кто приходил. Ее поручения, в конце концов, важнее всего остального. До этого самого момента. Стоило Дюпэн-Чэн только переступить порог великолепного «Гранд-Пари» снова, как осознание окружающей неправильности вдарило в голову. Стойка администратора пустовала. Ни Адриана, ни Натаниэля, ни их «надзирателя». Сам холл также пустовал, что добавляло ситуации жути. Учитывая то, какой день настал на календаре, аномальная пустота очевидно являлась не самым приятным знаком. «Меня это не касается.» — Маринетт сглотнула и сильнее ухватилась за алюминиевую баночку с вишневой колой. И все же, какие бы Джаггед не травил интересные байки, ничто из рассказанного не могло компенсировать потраченные двадцать минут жизни. Подумать только, Маринетт носилась сломя голову из-за какой-то супер-редкой газировки, что водилась лишь в одном конкретном магазине через несколько улиц отсюда! Делать новый шаг казалось безумием, но тело двигалось само. Маринетт сглотнула. В дверном проеме на мгновение показался пустующий проход к ресторану, которому вчера выпала неприятная честь занять место боксерского ринга для двух беснующих школьниц. «Может все наверху?» — Маринетт запрокинула голову, но не увидела ничего кроме массивной люстры. Гигантская красавица блестела в солнечном свете, невольно нагоняя мысли из разряда «а если она упадет, то столько человек пострадает?». Бред! Дюпэн-Чэн тряхнула головой и сделала глубокий вдох. – «Да, наверное я что-то пропустила». В конце концов, это же нормально, верно? Богатые, знаменитые и хорошо знакомые друг-другу люди ведь часто собираются посидеть вместе, занимая собой целый этаж! Да? Ну, ладно, в фильмах так оно действительно бывало, значит и в реальности могло произойти. Сама не ведая почему, Маринетт отошла от лифта в последний момент. Вроде истощенная гонками по Парижу, Дюпэн-Чэн ощутила как невероятный прилив сил ударил в ноги. Длинная лестница, вчера пугавшая девичье воображение, мгновенно прекратила казаться страшной. «Да и для ног это будет полезно!» Впрочем, чем больше ступеней оставалось позади, тем сильнее выдвинутая теория касательно вечеринки на каком-угодно этаже, приходила в негодность. Коридоры зловеще молчали. Лишь многочисленные ламы, словно проросшие из стен, едва слышно гудели. Маринетт стало как-то не по себе. И ладно власть имущие! Они вполне могли закрыться где-то на последнем этаже, чтобы справлять свою встречу без посторонних глаз (невольно вспомнился тот чудак с фотокамерой, бр!), но вот остальной персонал Гранд-Пари буквально испарился. «Может тут проходит учебная тревога?» Но чем больше ступеней оставалось позади, тем меньше было желание подниматься дальше. Про себя Маринетт страдальчески застонала. Что ж, подобный поворот стоило ожидать с самого, черт побери, начала. День не задался еще в тот момент, когда телефон с громким хлопком упал на асфальт. То, что многострадальный гаджет не переехала машина, выдавив всю начинку из пластикового корпуса — было чудом, не иначе. Маринетт вынула телефон и тяжело вздохнула. Сим-карту аппарат упорно не видел, показывая на разбитой панели полное отсутствие сигнала. Вот имей Маринетт хоть малейшую возможность связаться хоть с кем-нибудь… Настроение, и без того застывшее на не самой высокой планке, испортилось окончательно. Второй телефон за этот, а также седьмой или восьмой за прошедшие пять лет. «Еще один этаж…» — Маринетт ускорила шаг. Если уж там никого не найдется, то она побежит вниз. Дюпэн-Чэн закусила губу, чувствуя себя той самой девочкой из фильмов-ужасов, что топчется на месте, готовясь пойти в подвал на встречу собственной кончине. Дюпэн-Чэн оглянулась опять. Лампа, висящая напротив, замигала, а после потухла. Дурное предзнаменование. «Лучше все же вернуться назад». Вроде неправильно было поворачивать на половине пути, но нечто в сознании швеи забило в набат. Со стороны лифта раздался грохот. Огромные цифры на бежевой панели загорелись и тут же погасли. Лишь один огонек, тот что указывал на первый этаж, остался гореть. Маринетт поспешила к перилам. Стоило узорчатым дверцам разъехаться в сторону, как из кабины лифта в холл выпрыгнул человек. Еще никогда ранее Дюпэн-Чэн не видела подобного проворства. Впрочем, потрясающая скорость наткнулась на препятствие в виде некого фактора, который нельзя было проконтролировать. Человек запнулся и рухнул на пол. — НЕТ, НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! Голос неизвестного эхом прошелся вдоль холла, разбиваясь о высокие разукрашенные стены. Маринетт приготовилась броситься на помощь, как вдруг некая непонятная сила схватила кричавшего за ногу. Мужчина дернулся, а потом замер, покрытый золотой коркой на манер конфеты из подарочной коробки. Действо длилось не больше секунды, но сердце швеи едва не превратилось в лепешку. Стук беспокойной мышцы отдавался в виски, звучал где-то на задворках черепа и пронзал, казалось, весь отель. Тело Маринетт отяжелело. Подобно проклятой, Дюпэн-Чэн смотрела вниз, себе под ноги, не в силах оторвать взгляда от столь ужасного зрелища. Зоркие девичьи глаза успели выцепить нечто странное. Не то вещество, не то блестящая жидкость насыщенно-золотого цвета беспокойно задергалась, подобно живой. Смотреть на это порождение чьего-то воспаленного разума можно было вечно, но все же блестящая смесь зашевелилась опять. В золотой блестящей мешанине не было глаз, ушей или еще чего-то, что хоть в теории могло претендовать на органы, способствующие созиданию окружающей среды в том или ином виде, но оно швею заметило. В груди стало тесно. Так с Маринетт случалось всякий раз, когда кто-то пристально на нее глядел. Секунда, вторая… Неизвестное вещество и школьница пялились на друга целую вечность, что оказалась заперта в пределах нескольких секунд. Потом швея моргнула и поняла: надо бежать. Оцепенение спало. Теперь Маринетт начала проявлять чудеса скорости. Пол под ногами перестал ощущаться немногим позднее. Третий этаж распахнулся перед носом в мгновение ока, стоило ушам уловить звук очень похожий шуршание пляжного песка. Дорога на четвертый этаж выдалась несколько сложнее. Адреналин хоть и бушевал в крови, опустошая голову до рекордного показателя, но в то же время тело девушки оказалось значительно хилее всяких ожиданий. Впрочем, Маринетт бежала. Бежала, пусть и легкие в груди распухли с такой силой, что казалось еще немного и идеальные ребра, не знающие ни трещин, ни сломов, просто разлетятся на части, усеивая собой пол. Песок шуршал все ближе. Проклятая банка с газировкой выскочила из вспотевших рук и Маринетт допустила страшную ошибку, раз решила обернуться. Металл мгновенно пожелтел, потяжелел и рухнул на ступень так тяжело, что удивительно, как камень на лестнице не треснул. А может и треснул, но только Дюпэн-Чэн увидеть это не смогла. Ноги обожгло еще сильнее. «Бежать!». Пятый. Пятый чертовый этаж. Последняя ступень превратилась в испытание. Подошва сапога заскользила, но Маринетт ухватилась за перила и с невиданной для себя силой рванула вперед. Впрочем, на этом неожиданности и окончились, ведь в тот же момент скорость упала. Дюпэн-Чэн поспешила свернуть в один из многочисленных коридорчиков и наткнулась на тупик. Делать было нечего. Одна из слишком крупных ваз, ранее казавшаяся признаком дурного вкуса, стала чем-то вроде спасения. На ум пришел случай со Злым Купидоном и его стрелой, что угодила прямо в бок. Маринетт сжалась. Ей очень не хотелось становиться жертвой снова. На ум пришло то чувство осквернения, что мучило кожу несколько дней подряд. Песок все еще шуршал, но уже не так громко. Через несколько мучительно длинных минут коридор погрузился в удручающую тишину. Стоило сознанию ощутить себя в подобии безопасности, как гора упала с плеч. Саднящее горло наполнил приятная коридорная прохлада. «Как же хорошо!». Швея была готова поклясться, что коридорный воздух на вкус был сладок, но приторен. Замок над головой щелкнул и дверь, что подпирала спину, открылась. Маринетт и ойкнуть не успела, как чужая рука легла ей на рот. Несколько тонких пальцев вовсе очутились меж зубов. Дюпэн-Чэн попыталась закричать, но попытка потерпела полный провал. Швея сжала зубы и снова ничего. Некто издал подавленный стон боли, но схватил девчонку под грудь и буквально вволок швею в номер. Одна из многочисленных дверей на пятом закрылась.***
Она прокусила ему палец, а он прокусил себе губу. Что-то, как ты не погляди, но Клод вечно оставался в проигравших. Классическая белая рубашка, уже пятая за этот день, на манер ошейника сдавливала горло, что хоть немного, но удерживало капризное сознание от нелогичных и рискованных выпадов. Старик Стоун в этот же момент забыл про всю свою спесь. Музыкант резво кинулся заделывать расщелину между дверью номера, стоя на четвереньках и негромко бубня проклятия под нос. Зрелище вышло милым, но бесполезным в текущей ситуации. Никакое моральное удовлетворение не могло покрыть собой физический покой. Впрочем, крашеный старик к себе особо внимание не привлекал. Клод смотрел в лицо Маринетт и медленно заводился, искренне не понимая, что же эта бестолочь забыла в этом месте. Дюпэн-Чэн растерянно моргала круглыми глазками и Клод поймал себя на мысли, что она близко. Слишком близко. Отскочил от одноклассницы Буржуа как ошпаренный. На языке юноши осел привкус крови, а пальцы, все еще измазанные в чужой слюне, заболели. Боги, как же это… — Искренне надеюсь, что у тебя есть прививка от бешенства. Спасительная штанина, отличающаяся необыкновенной шириной, быстро пошла в ход. Клод показательно вытер руку и тяжело вздохнул. Маринетт шумно сглотнула. — Так это был… — ТШШШШ! — Джаггед приложил длинный бледный палец к губам. — ОНО МОЖЕТ УСЛЫШАТЬ! — Ты вообще завались! Гнев, который предназначался Маринетт, подобному снежному кому рухнул на другого человека. Впрочем, все это было по делу. Рок-исполнитель заслужил трепки куда сильнее, чем глуповатая школьница, явно не читающая сообщений. Черт, и почему Буржуа при таком раскладе вообще рисковал собой, чтобы стащить несчастный мобильник? — Эй, сопляк, сохраняй-ка дистанцию. — Тут же шепот разбился. Джаггед заговорил как обычно. Музыкант медленно, но величаво поднялся на ноги и взглянул на Клода. — Не забывай, что я тебе в отцы гожусь. Буржуа хихикнул. Тихо, натужно, нервно. Вообще ссоры и размолвки были последним, что стоило зачинать. Пустующий отель, этакая огромная коробка с опасной игрушкой, в одно мгновение из безопасного и любимого сердцем дома превратился в опасный полигон. За стенами все еще бродил неясный сгусток магии, знакомый Клоду слишком хорошо, перед носом было окно, которое рассматривать в качестве спасения — глупо, а под ногами очень толстый пол, что разбить одним усилием воли. Нужно было собраться, стать единой командой, запихать свои претензии куда глаза глядят и дать отпор, но этот старик бесил. Бесил так сильно, что даже ромашка-Маринетт со своими опьяняющими свойствами не могла собой искоренить весь клокочущий гнев. В Клоде говорила обида. В Клоде горела злость. Клодом правила ненависть. И если бы не мать, резко слетевшая с катушек, то следующая бабочка точно нашла приют в ином представителе Буржуа. Хотелось взять, подойти и спросить: А из-за кого мое кольцо застряло в золотой сумке? А кто вообще вынудил меня оставить гребень? Кто… Да никто! Быть может, совсем немного, Буржуа был несправедлив. Но, с другой стороны, а как иначе? С целого вчерашнего дня Клод терпел этого чертового старика. Слушал нафталиновые шутки, таскал воду в лучших традициях средневекового крестьянства, терпел совершенно идиотские капризы касательно одежды. Буржуа шумно вздохнул, приподнялся на цыпочки и заглянул в глаза музыканта, здорово оттененные сценическим гримом. Плевать на то, что этот человек гость. Без разницы, что может ляпнуть в прессе касательно обслуживания «Гранд-Пари», совершенно безразличны оправдания Андре насчет поведения ненаглядного сынули-красотули. — Да я б с таким отцом повесился. Что-то хлопнуло. Что-то незримое, априори беззвучное, но при этом ощутимое. Растерянная Маринетт в ужасе замерла. Девушка все еще не понимала, что именно произошло за время ее отсутствия, но меж тем мысли роились вообще в другой плоскости. «Неужели ударит?» Не ударил. Лишь ткнул в плечо, а после медленно, явно горя от переполняющего достоинства, музыкант грациозно прошел к креслу. — Твое право, малец. Джаггед думал, что он поступил круто, а Клод считал, что перед ним был трус. В любом случае, все это не имело смысла вообще. Юный Буржуа бросил на мужчину взгляд полный презрения и ощетинился. — А что вообще произошло? — Растерянно спросила Маринетт, медленно поднимаясь на ноги. — Чтобы знать, что произошло, нужно читать сообщение, ты, бестолковое Насекомое! — Голова заболела. Клод издал новый стон. Серьги, гребень и прочие камни лежали в номере. Кольцо кота оказалось замуровано в сумочке помощницы рокера. Юный Буржуа оказался почти что гол. Блин, уж лучше в треклятом номере оказалась эта чертова рубашка, нежели гребень! — Мой телефон сломался. — Мало того что бестолочь, так еще и руки кривые! Клод злился. Злился и негодовал, искренне не понимая, что же делать. Лилы все не было. Телефон ее молчал, сообщения ею игнорировались, а время неустанно шло вперед. Маринетт потупила взгляд. Ноги ее едва заметно задрожали. — П…прости? — Не переживай, брюнеточка. Блондинка целый день такая. — А вот Джаггед даже не боялся. Музыкант удобно в кресле. — Даже не знаю, что за муха ее покусала. Жаль, что этому мужику нельзя было выцарапать глаза. Очень жаль. Или придушить подушкой. Или закатать в ковер, а потом сбросить на мусоровоз и… — Безнадежно. — Клод прикрыл глаза, чувствуя как руки его опускаются. И что теперь делать? Ждать Лилу? Но ведь Клод чисто физически не сможет торчать в этом номере один на один с фриковатым старпером! Даже с Маринетт. — Да расслабься ты. — Джаггед протянул это таким назидательным голосом, что рука невольно зачесалась схватить светильник и запустить им в голову чертового рокера. — Щас придет Пчелиный Король и все порешает, блондинка. Клод ничего не сказал, но смотря на его лицо, действительно обреченное, Маринетт поняла одну простую вещь: никто не придет. Особенно сейчас.