Скованная цепями

Я бесцельно слоняюсь по дому целую неделю, зная, что Росс сразу же после нашего разговора в гостиной покинул дом. Лала сказала, что он уехал по работе, а я не могла поверить ушам, потому что он спокойно оставил меня одну, либо полностью доверяя, либо отлично зная мои приоритеты. И я провожу большую часть времени на пляже, нежась на песке и позволяя себе зайти в море лишь по грудь — рука, запрятанная в гипс, мешает по полной насладиться отдыхом, который, если не думать о том, где я и как здесь оказалась, можно назвать идеальным. Почти таким же счастливым, как с моей семьей. С каждым днем я все больше чувствую по ним тоску, а вечерами, когда на пляже сгущаются краски и выходит полнеющая луна, я не нахожу себе места, мечтая увидеть их хотя бы со стороны. Я знаю, что они не изменились, слишком короткий срок для этого, но зато изменилась я: в глазах пропал блеск и поселилась задумчивая грусть, черты лица обострились и улыбка уже давно не касалась моих губ. Нет поводов, и сегодняшняя ночь ничем не отличается от вчерашней. Я смотрю на себя в зеркало и вижу лишь красивую оболочку, чуть подпорченную постепенно пропадающим синяком. Димитрий неплохо постарался — его удар пришелся на скулу и челюсть, поэтому насыщенные краски синяка заполнили почти все левую часть лица, сейчас хоть немного пришедшего в норму. Я накидываю на себя скользящий по коже халатик, беру полотенце и спускаюсь вниз, я люблю приходить на пляж ночью, когда луна серебрит море и разгоняет мглу, покрывая землю свечением. Я сажусь на неостывший песок и, прижав ноги к груди, слушаю звуки моря, не прекращающего жить даже ночью. Я думаю о том, что где-то за его границей, если пересечь бесконечные мили воды, можно увидеть Нью-Йорк, его бесчисленные огни. Я почти дохожу до стеклянной двери, как замечаю крупную фигуру Росса, удобно расположившегося на диване. В гостиной выключен свет, но падающий в окна лунный свет отлично освещает его. Его ноги широко расставлены и он полулежит на диване, в расстегнутой рубашке, со слегка растрепанными волосами, босой. В его глазах теряются блики лунного света, и я чувствую инстинктивный страх — он похож на демона: большой, сильный и жестокий. Могу поспорить, когда я лежала в мотеле, наблюдая за его расправой, я видела извергающиеся из его тела искры, но мне легче назвать себя сумасшедшей, чем поверить в зрительный обман. И едва я думаю об этом, как по коже проходятся языки пламени, от которых сбивается дыхание. — Мистер Росс? Вы вернулись. — Как видите. Я рад, что за время моего отсутствия вы не натворили глупостей, — он подносит к лицу стакан с алкоголем, и, смотря на меня из-под бровей, делает большой глоток. Кожа продолжает плавиться, и во рту пересыхает, ощущение, что именно его близость так влияет на мой организм, и я открываю дверь, впуская в дом свежий воздух. Делаю несколько глубоких вдохов и разрываюсь на части: по логике я должна уйти, заняться своими делами и избежать его общества, но внутри вспыхивает любопытство, ведь я могу узнать хоть что-нибудь используя его вполне хорошее настроение. — Просто я знаю, чем могут закончиться мои ошибки. Вы не против, если я тоже выпью? — Со мной? — его брови взлетают вверх от изумления, и я покрываюсь краской стыда. Две недели назад я была готова убить его ненавистью, но сейчас, пережив историю с Димитрием и узнав, что Анвар не тронул моих близких, я хочу дать нам шанс. Хотя бы на обычное человеческое общение. Ведь к большему он меня никогда не принуждал. Да я до сих пор не знаю, для чего он меня здесь держит, но явно не для того, чтобы я его ублажала. — Почему нет... — пожимаю плечом и, самостоятельно налив себе из початой бутылки, залезаю на другой край дивана. Поджимаю под себя ноги и, перед тем как сделать глоток, принюхиваюсь. Пахнет чем-то крепким, а я в жизни не пила ничего крепче шампанского, ну и алкогольного мохито в том проклятом клубе. Чтоб он сгорел. Под пристальным взглядом Росса, горя в его внимании, я делаю осторожный глоток и тут же морщусь, пытаясь остудить рот дыханием. — Ничего себе. — Не совсем подходящий напиток для дамы, — он ухмыляется, отворачиваясь к окну, а я украдкой разглядываю его тело, темное по сравнению с белоснежной рубашкой, накинутой на него. У него крепкая литая грудь, подкаченный до квадратиков живот с расходящимися от них косыми мышцами, и шрамы, большое количество шрамов по всему телу. Он будто побывал в мясорубке, которая, не справившись, выплюнула его обратно. Он весь словно выкован из камня, начиная с длинных мускулистых ног и заканчивая головой, но скульптор забыл зашлифовать поверхность, поэтому следы от долота до сих пор видны на ней. — Сойдет. Мистер Росс, вы сказали, для того, чтобы узнать, я должна вспомнить. Что вспомнить? Ведь мы не встречались раньше, не могли, я не помню вас ни из моего детства, ни из моей юности, и сколько бы я не старалась... — мне страшно начинать этот разговор, но второй глоток немного развязывает язык. Я сжимаю стакан до побелевших костяшек, ожидая его ответа, и Анвар опускает голову, как-то обреченно кивая. — В том-то и дело, Норин, сколько бы вы не старались, сколько бы не старался я... — он ухмыляется, мотая головой и салютуя стаканом куда-то в пустоту. Выпивает до конца и вновь тянется за бутылкой, чтобы налить по полной. — Насмешка вселенной, иначе не назовешь. — Сколько бы вы не старались? Я здесь для того, чтобы что-то вспомнить, да? Что я должна вспомнить? — Меня, — он произносит это глухо, поворачивая голову и впиваясь в меня тяжелым пламенеющим взглядом, от которого внутри нарастает вихрь. Огненным смерчем скапливается внизу живота и растекается по телу приятным томлением. Этот напиток действительно слишком крепок, но я сделала всего пару глотков, а он не может подействовать столь быстро. Свет от луны падает на изуродованную шрамом сторону лица Анвара, и я ловлю себя на мысли, что хочу прикоснуться к нему, провести по рубцу, начиная от виска и заканчивая уголком губ. Желание нарастает с каждой секундой, и я ставлю стакан на пол, медленно, словно боясь спугнуть момент. Под немигающим взглядом Росса я подползаю к нему и несмело протягиваю руку к его лицу. Моя грудь ходит ходуном от волнения, и я касаюсь кончиками пальцев неровной кожи, то и дело заглядывая в глаза Росса, боясь его реакции. Вдруг он оттолкнет меня? Но он будто застывает, забывая дышать и не шевелясь. Сердце заходится в бешеном ритме, по спине проходит нервная дрожь, и я порхающе обвожу шрам, следуя от виска вниз по щеке, до уголка сжатых губ. Анвар выдыхает, прикрывая глаза, а я, осмелев, следую по изгибу губ, словно изучая его прикосновениями. Становлюсь ближе, пристально глядя в его лицо, и провожу по линии волос на лбу, бровям, правильному носу, колючему от щетины подбородку. Я настолько близко, что жар его тела перекидывается и на меня, свежий воздух уже не помогает, он запутывается в нашем дыхании и еще сильнее распаляет пламя. Глаза Анвара до сих пор закрыты и, кажется, он просто хочет чувствовать: каждое мое прикосновение, каждый вдох, эти несмелые ласки, когда я обхватываю его лицо руками и склоняюсь к его губам. Откуда во мне столько смелости? Но сейчас, в этот момент близости, я не боюсь его, нисколько, точно зная, что он не причинит мне вред. Я ощущаю себя в безопасности рядом с ним, и меня настораживает это, потому что я знаю, чем он занимается. Он убивает. Наконец, я накрываю его сухие губы, и Анвар напрягается, выпуская стакан из рук и роняя его на пол. Он осторожно кладет ладони на мою талию, ни к чему не принуждая, не подталкивая, он так бережно держит меня, что это не вяжется с его неуемной силой. Он позволяет мне играть с его губами, просто ласкать их не заходя дальше. Они горькие и отчего-то пахнут пеплом. — Мистер Росс, если я захочу зайти дальше, вы не оттолкнете меня? — я чуть отстраняюсь, вылавливая его томный, подернутый пеленой взгляд, и пылаю от стыда, потому что чувствую возбуждение, оно бьется во мне и делает движения тяжелыми. Мне кажется, я уже насквозь мокрая, только от того, что прикоснулась к нему. Мне стыдно за это, и будет еще хуже, если он оттолкнет, если посмеется надо мной и над моей неопытностью. — Обратной дороги не будет, Норин, знайте это, я не смогу остановиться. У вас еще есть шанс уйти, — его тяжелое дыхание оседает на губах, он дышит шумно и глубоко, будто не в силах надышаться, и я киваю, дрожащими руками, под его жадным взглядом развязывая пояс халатика, спуская его с плеч. Предстаю перед ним совершенно обнаженной и он издает что-то напоминающее гортанный рык, но не двигается, не превращается в зверя, только жар усиливается в разы. Я не прерываю с ним зрительного контакта и, перекинув ногу через его бедра, усаживаюсь на них. Его желание настолько остро, что я отчетливо чувствую тугую выпуклость. — Я хочу сделать это, — провожу по его груди ногтями и ощущаю, как содрогается его тело подо мной. Он, большой и сильный, сдается, позволяет мне взять верх и руководить процессом. Но я не знаю, как сделать так, чтобы доставить ему удовольствие, и только шепот интуиции подсказывает, что нужно просто быть собой. Никем и ничем больше. Даже если это будет выглядеть нелепо. Я провожу руками по его плечам, стягивая рубашку, и он выпрямляется, чтобы избавиться от нее, чтобы подставить свое тело под мои несмелые поцелуи, чтобы дрожать от каждого, чтобы положить свои ладони на мои ягодицы и слегка сжать их. Между ног пульсирует от его близости, и мне не нужны прелюдии, чтобы принять его. Наверное, это безумие? Желать того, кто перевернул твою жизнь. Я целую его, вновь, уже по-взрослому, проталкивая язык внутрь и скользя своим телом по его, для этого мне приходится привставать и опускаться обратно, будто его член уже внутри меня. Он рычит, запечатывая меня в объятия, и отвечает на поцелуй дико и яростно, будто вся его жизнь сосредоточена только в нем. Будто он ждал этого бесконечное число лет. И его жар приятен мне, все тело горит в предвкушении, но от этого еще больше льнет к нему. Я не контролирую себя, впиваясь пальцами в его волосы, еще сильнее ощущая запах дыма, перемешанного с ароматом наших тел. Я до безумия хочу почувствовать его внутри, поэтому стону, выгибаюсь дугой, когда он прерывает поцелуй, но только для того, чтобы прижаться губами к груди, по очереди целовать соски, сжать груди руками, приблизив их к друг другу и уткнуться в них носом. Дышать жадно, с натугой, дрожать всем телом и разрывать меня своим желанием. Мое тело так податливо для него, что меня пронзает внезапное воспоминание, будто эти прикосновения... я когда-то чувствовала их, сгорала от них, тлела, забывалась в нем. — Анвар... — я резко выпрямляюсь, обхватывая его лицо руками и заглядывая ему в глаза. В их глубине пылает пламя, и это не блики лунного света. Это то, что живет внутри его, и я не чувствую страха, потому что это пламя не причинит мне зла. — Войди в меня, я не могу больше, — пошло, раскованно, жарко, но я больше не могу терпеть, меня разорвет на куски от возбуждения. Отодвигаюсь, судорожно расстегивая ремень его брюк, ширинку, помогая ему спустить их, освободить член. Только после того, как я его вижу, мой пыл чуть угасает. Я не уверена, что смогу принять его. Я держала член Димитрия рукой, но на Анваре даже не могу сомкнуть пальцы. И он будто читает мои мысли, тянет меня на себя и, целуя, касается моих влажных и скользких от смазки складок. Они набухли от возбуждения и его палец, скользящий между ними, творит невообразимое с организмом. Внутри что-то натягивается, будто какая-то пружина, и я бесстыдно стону, кусая губы, запрокидывая голову, изгибаясь дугой и остервенело царапая его плечи. Анвар использует мою смазку, натирая ею головку члена, и водит своей рукой туда-сюда, вновь поражая меня своими размерами. Господи, во мне нет столько места. — Если ты не хочешь... — Хочу, — перебиваю его, привставая и, удерживая его член рукой, направляю в себя. Мне кажется, если я не заполню себя им, не смогу унять пожар внутри, буду тлеть в нем вечно. Буду корчится от мук неудовлетворенного желания и проклинать свою трусость. Анвар отдает мне бразды правления, а сам заключает мою груди в ладони и ласкает острые твердые соски, он прикусывает их зубами, а потом громко стонет, когда я насаживаюсь на него. Медленно и все же боясь предстоящей боли. Она скапливается в центре по мере того, как я опускаюсь на член, и взрывается искрами, когда под его натиском защита ломается. Я глухо вскрикиваю и застываю, пытаясь унять стучащее сердце, а Анвар целует мое лицо, нежно, трепетно, давая мне время привыкнуть к себе, привыкнуть к ощущениям предельной наполненности. Мне больно, но одновременно хорошо, я начинаю двигаться, вверх-вниз, чувствуя его каждой клеточкой тела и боясь этой гармонии. Он убийца, каратель, чистильщик, но с ним я забываю обо всем на свете. — Моя смелая девочка, — он шепчет, сжимая мои ягодицы и помогая поймать ритм. Подбрасывает свои бедра вверх, навстречу, при каждом толчке вколачиваясь до основания и упираясь в меня глубоко, где постепенно нарастает удовольствие. Мне так хорошо, что я закрываю глаза, только дыша этими ритмичными движениями внутри меня. Туда-обратно, вверх-вниз. Мое тело горит, покрывается потом, и с каждым толчком звуки становятся громче: мое частое дыхание, его глухое рычание, шлепки от соприкосновения наших тел друг с другом. Внутри саднит, жжет от потери девственности, но наряду с этим сгущается наслаждение. Оно близко, еще и еще, толчок за толчком, за болью, что сплелась с удовольствием. За жадными поцелуями, несдержанным стонами. — Анвар! — я кричу на пике высоты, окунаясь в пылающее пекло, содрогаясь словно в лихорадке. Меня трясет от испытанного оргазма, и его толчки уже не воспринимаются, я просто обмякаю, больше не в силах держаться. И он кончает тоже, протяжно выдыхая и напрягаясь всем телом, а потом изливается в меня, совершая короткие частые толчки. Я лежу на его вздымающейся груди и слушаю оглушительный стук сердца. Он все еще во мне, но уже не до предела, поэтому я могу принять его до конца, не чувствуя дискомфорта. Мне лениво и спокойно, я будто обрела что-то родное и близкое, то, чего меня когда-то лишили. Давным-давно. В другой жизни, которую никак не могу вспомнить. — Ты в норме? — у него сиплый, дрожащий голос, и я улыбаюсь, исследуя кончиками пальцев шрамы на его груди. Мне не просто хорошо, я вообще не подозревала, что оргазм может быть настолько ошеломительным, тем удивительнее, как люди могут двигаться после секса, я, например, превратилась в желе. Киваю, выпуская его из себя и утыкаясь носом в изгиб шеи, мне приятен запах его тела, а он в это время убирает прилипшие к плечам волосы и ласкает спину, водя пальцами вдоль по позвоночнику. Я счастлива в данную минуту и даже горечь расстояния между мной и домом не напоминает о себе. Наконец, я выпрямляюсь, откидывая волосы назад, за плечи, и заглядываю в лицо Анвара, теперь не кажущегося мне омерзительным. И даже выделяющийся шрам не портит его привлекательности, может, наоборот, добавляет мужественности? — А это реально повторить? — говорю это с игривой улыбкой, и Росс улыбается, обнажая ровный ряд зубов. Он кладет ладонь на мой затылок и притягивает к себе, прижимаясь губами к скуле и оставляя влажные поцелуи на виске. — Моя ненасытная Селия... моя девочка. Сердце в груди протестующе замирает и внутри меня что-то обрывается, резко, больно, заменяя тлеющее пламя пустотой. От былого состояния не остается и следа, и я упираюсь в грудь Росса руками, желая отстраниться, вырваться из его лживых объятий, которые, как оказалось, предназначались другой. — Твою мать... — он разочарованно закрывает глаза ладонью и откидывается назад, даже не пытаясь меня удержать, прекрасно понимая свою ошибку, свое случайно оброненное слово. Он не меня сейчас трахал, а какую-то Селию. Меня наполняет обидой и разочарованием, до краев, до застывших в горле спазмов, и я вскакиваю с его колен, раздраженно поднимая одежду и убегая наверх. Хочется сгореть от стыда и злости на себя, за то, что прислушалась к телу и подпустила Росса ближе, ведь сейчас мне бы не было так мучительно больно.