Пасынки Стигии

      Предвечный, даруй мне тишину.       Я больше не могу слышать голоса страдающих душ.       Если цена покоя – смерть, так тому и быть…       

– Последние записки Лючии Утешительницы

Гвен не плакала. Отчего ей плакать? Она знала себе цену – и если сир Дейдра эту цену завышала, это не её, Гвинед, проблема. Но всё равно было немного обидно. Или даже не немного. В спальне, кроме неё, на кроватях посапывало больше десятка женщин и девушек – монахинь Марховой Могилы. Одна откровенно храпела, но не это мешало Гвен спать. Ей мешали собственные мысли, самая назойливая из которых звучала «И что теперь?». И что теперь? Вопрос висел в тёмном прохладном воздухе, а ответ скрывался где-то во Мгле, что сейчас сливалась с ночным небом. Теперь, похоже, ей предстоит заново пересказывать события той страшной ночи, а то и двух страшных ночей, архону Берту. Может, пройти ещё какую-то унизительную проверку, после чего он вынесет… заключение по её делу. Такими словами говорил об этом сир Дарен, и это устойчиво ассоциировалось у Гвен с судом, в котором ей ещё нужно доказать свою невиновность. И ведь абсолютно невинной её нельзя было назвать: ей было что скрывать. Рыцарь в чёрных доспехах, стоящий в клубах тумана, с лязганьем прячет меч в ножны, щадит жизнь мышки-монашки… Если у архона Берта есть дар видеть в сердцах ложь, то он об этом узнает – тогда Гвен кары не избежать… А если расскажет всё, как есть? Не избежать точно. Впору вставай и иди в молитвенную залу, успокаивай мятущуюся душу. Но Гвен слишком хорошо помнила, чем это кончилось в прошлый раз, поэтому зажмурила глаза и твёрдо решила заснуть. Нужно было просто подумать о чём-то хорошем, успокаивающем… Например, о том, что Седрик жив. Спасён святым чудом. И, конечно, он поблагодарит Гвен и Абеля, когда придёт в себя – глупо обижаться на него, что он, только встав со смертного одна, не кинулся целовать им ноги. …Абеля. Которого архон Берт тоже пытался исцелить, по его словам – но не вышло… Но почему? Абель был добрым человеком, который протягивал ей руку помощи не раз и не два. Не достало веры? Однорукий монах не был фанатиком – это да, но им не был и Седрик. На её памяти монах молился даже чаще, чем оруженосец. Почему же Предвечный Сомн не даровал исцеление Абелю? Гвен ещё поворочалась, но ответа так и не нашла. Зато в разум проскользнула другая, горькая мысль. Седрик и Абель стали её друзьями – первыми за много лет. Но, чем бы ни кончился суд над ней (Гвен уже в мыслях не могла назвать это иначе, чем «судом»), после этого их дороги разойдутся. Седрик найдёт себе нового наставника, Абель продолжит следовать за сиром Дейдрой. А Гвен в лучшем случае отправят назад в Лавандовый Холм, навстречу перешёптываниям сестёр, скучной и серой жизни… Которая, к слову, не так плоха, если сравнивать с ужасами последних дней. Но ведь в них были не только ужасы – были и дружеские разговоры, и игра в эскриму… И смех в три голоса, разносящийся по фургону. И золотистые волосы Седрика, на которых так красиво играет солнце. А скоро всего этого не станет. Она снова останется одна. На глаза, вопреки всем усилиям, навернулись слёзы, и Гвен закусила губу, чтобы не разреветься. Плач, тихий и горький, разнёсся по спальне. Девушка отчаянно всхлипывала, как всхлипывают люди, которые даже не надеются, что их кто-то услышит. Только вот плакала не Гвен. Гвен в замешательстве открыла глаза и села на кровати; насколько она могла разглядеть в полумраке, девушки и женщины на других кроватях спокойно спали. Плач доносился как будто из-за стены, и Гвен понять не могла, почему он ещё никого не разбудил. Поворочавшись ещё пару минут, девушка встала, накинув на голову и плечи шаль – сойдёт как замена монашескому платку, с которым ей сейчас было лень возиться. Зажигая свечу от лампадки под образом Светоча Гермия, Гвен задала себе вопрос – что она делает? Как будто жизнь её ничему не научила. Но какой бы мышкой-трусишкой Гвен не была, слышать отчаянный девичий плач ей было невыносимо. К тому же со злой стигийской магией она сталкивалась уже два раза, и была уверена, что узнает этот могильный холод. Почувствует его – и побежит без оглядки. Размышляя таким образом, она вышла в тёмный коридор. Кажется, плач звучал откуда-то сверху, куда вела винтовая лестница. Гвен подавила робость и начала подниматься, не забывая поглядывать на пламя – вдруг оно снова станет гнилого белёсого цвета? Лестница привела её в другой тёмный коридор. Снова приглядевшись к пламени свечи и ничего подозрительного не заметив, Гвен, крадучись, зашагала вперёд. Пламя дрогнуло, когда она остановилась у одной из дверей: плач доносился оттуда. Гвен дёрнула за ручку, потом толкнула её. Заперто! Ну конечно, что ещё она ждала… Девушка растерянно огляделась. Что делать? Колотить в дверь и звать на помощь? И узнать, что это темница для наказания провинившихся послушниц, с содроганием подумала Гвен. В самом деле, откуда ей знать здешние нравы? Она наклонилась, пытаясь разглядеть что-то через замочную скважину – и заодно не спалить себе волосы свечкой… – Гвинед? Что ты здесь делаешь? Она резко распрямилась, не представляя, как будет объяснять своё поведение. Да не абы кому – а самому архону Берту, который стоял рядом с ней. – Светлейший, простите, меня просто разбудил плач, – пролепетала она. – Плач? – архон поднял брови. Как назло, рыдания за дверью стихли: видимо, девушка услышала голоса и замолчала. – Ты плакала, – сказал архон Берт, и Гвен отвела мокрые, покрасневшие глаза. Отнёкиваться было бесполезно. – Прости. Я понимаю, ты разочарована. Сир Дейдра очень… Убедительна. Но иногда она выдаёт желаемое за действительное, – произнёс архон. – Особенно когда это касается её несчастного сына. – Вы были его наставником? – решилась спросить Гвен. – Да. Его, Абеля… И множества молодых ребят. Они все погибли – убиты рыцарем смерти, – сказал архон Берт. Кажется, он не знал, что ей уже известна эта история. – Кроме Абеля. Он меня так и не простил. И Дейдра – не уверен, что она простила. Но с тех пор я зарёкся брать учеников… Он коснулся чёток на груди Гвен. – Я их не сразу узнал. Старость, старость, – произнёс он печально, хоть стариком его можно было назвать только с натяжкой. Он был не старше сира Дейдры или сира Дарена, а то даже и моложе. – Их мне подарила сир Дейдра, – сказала Гвен. – Я догадался… И я знаю, как они вернулись к ней в руки, и какую роль сыграла в этом ты – Дейдра описала мне всё это в письме, кратко, но образно. Она это умеет… – сир Берт печально вздохнул. – Смерть сына оставила в её душе незаживающую рану. Она пытается её залатать всем, чем под руку попадётся. В первую очередь – мыслями о возмездии. Не может отпустить Эйдана… – Но ведь этот рыцарь смерти несёт зло, – запротестовала Гвен. – Он убил ваших учеников, светлейший, сира Тависа, сира Дарена… И не убил меня. Целых два раза. – Разве мысли о возмездии чудовищу не праведны по сути своей? – закончила мысль Гвен. – Не праведны, если Дейдра готова бросить в огонь своей мести такую невинную душу, как ты, – хмуро сказал архон. – Я не хочу брать учеников, потому что иду тёмными и опасными дорогами. Да простит меня Предвечный Сомн за такие слова, но большинство архонов борется не со злом из Мрака, а с собственным весом, когда поднимает телеса с кровати. Я избрал другой путь – ищу знания и кую из них оружие против Стигии. Но лучшее знание добывается в бою – а разве ты боец, Гвинед? Разве ты сможешь сражаться с отродьями Мрака? И совсем не метафорически выражаясь, – архон покачал головой. А вы разве боец, чуть не спросила Гвен. Чуть. Потому что потом сообразила, что чудотворцу, способному исцелить прикосновением, ни к чему иметь железные мускулы и меч, чтобы быть бойцом. – Ты погибнешь. И твоя кровь будет на моей совести, – печально закончил архон Берт. – Я поняла, светлейший, – сказала Гвен, потупив взгляд. Не боец… Просто мышка. Мышка-трусишка. Которую Предвечный Сомн наделил чудесным даром, видимо, в шутку. Конечно, можно было начать спорить с архоном, доказывая, что она сможет стать бойцом – только вот в это Гвен сама не верила… – Иди спать. Живи счастливой мирной жизнью… И больше не плачь, – заключил архон Берт. – Но, светлейший… Разве мы не должны как-то помочь? – нерешительно спросила Гвен. – Кому? – Той девушке, что плакала. Я не смогла заснуть из-за плача, и пришла сюда, – торопливо разъяснила Гвен. – Она сейчас замолчала, но, кажется, она вот за этой дверью… Плач доносился оттуда. Архон Берт смотрел на неё удивлённо и непонимающе. Затем он жестом приказал ей отойти в сторону, и, достав из сумочки на поясе ключ, отпер им дверь. Испуганные тени заметались по стенам комнаты: здесь не было не то что девушки – здесь не было даже кровати. Только закрытое ставнями окно, стол, чернильница… И ещё нераспакованные тюки… – Но я слышала плач, – непонимающе произнесла девушка, проходя в середину комнаты. – Кто-то плакал… Прямо за дверью… Взгляд остановился на поблёскивающем предмете, лежащем на столе. Серебряный браслет – широкий, но изящный. – Я не знаю… – рука девушки сама собой потянулась к браслету. – Может, слух меня обманул? Извините, светлейший… Браслет был инкрустирован зелёным камнем, который таинственно блеснул, как подмигнул, когда Гвен, поставила свечу на стол и взяла украшение в руки. На серебре был выгравирован узор, простой, но чем-то неуловимо притягивающий глаз: переплетение то ли змей, то ли побегов. Гвен некоторое время смотрела на узор – затем подняла взгляд на женщину, которая стояла рядом с ней. Странно, мгновение назад её не было, отстраненно подумала Гвен. Застывшая в столбе лунного света, женщина казалась невыразимо прекрасной. Золотые волосы обрамляли бледное лицо; зелёные глаза были наполнены слезами. На белом, как снег, платье в районе рёбер темнело пятно. Рана. Смертельная. Эта женщина мертва.Но почему ей, Гвен, не страшно? Ей должно быть страшно… Но вместо этого Гвен ощущала абсолютное спокойствие. – Помоги мне, – её шёпот как шелест листвы. Её рука, сжавшая запястье Гвен, прохладная как летний вечер… Страх дёрнулся в груди напуганной птицей лишь тогда, когда в глазах потемнело, а пол ушёл из-под ног, и Гвен рухнула в бездонный колодец. Она попробовала закричать, но не смогла – тело больше не подчинялось ей. – Сто львов, господин. Всего лишь сто львов! – заискивающий голос торговца. – Совсем совесть потерял, торгаш, – ворчание светловолосого юноши. – Обижаете, сир! Этот артефакт выловлен рыбаком из Сумеречных Вод. Возможно, его носил кто-то из величайших магов Магора… – Ещё лучше, проклятое украшение чернокнижников. Пойдём, Кайн – эти «магорийскин артефакты» в Сильване продаются на каждом углу… Звон монет – кошелёк, брошенный на прилавок. – Беру, – коротко произносить другой юноша – рослый, с аракимскими скулами. Он задумчиво вертит браслет в пальцах, и отвечает светловолосому, досадливо цикнувшему зубом: – Это для моей невесты, Гал. Раз уж придётся её покинуть сразу после свадьбы – нужно что-то оставить после себя… Он будет прекрасно смотреться на её тонком запястье. – Ворон… Рыцарь, – услышала Гвен свой голос. Но говорила не она. – Вернуть. Хочет вернуть ворона. У него есть кость…. Нужен… Меч…. Нет, закричала Гвен. Что происходит, закричала Гвен. Попыталась закричать; из её горла вырвался хрип, и на мгновение она снова почувствовала тело. Со звоном покатился, выпав из рук, браслет. На мгновение она увидела комнату. Архона Берта, который смотрел на неё со страхом… И интересом? – Спрятан… – Гвен до крови укусила губу, пытаясь заставить чужую силу двигать ей губами, – Последняя надежда… Помешайте… История… Не должна повториться… Она пошатнулась и чуть не упала на пол; архон торопливо подхватил её – перепуганную и дрожащую. – Что… Что со мной… – эти слова Гвен уже сказала сама, и всхлипнула от облегчения. Во рту был привкус крови – не только из-за прикушенной губы: из носа, к губам и по подбородку, снова бежала тёплая струйка. Браслет валялся на полу, таинственно поблёскивая зелёным камнем. Гвен помнила, как она вошла в комнату и взяла его в руки, но не могла понять, почему. Что заставило её сделать это – да ещё при архоне? Как она вообще посмела?! –Что я сделала? – пролепетала девушка, испуганно глядя на светлейшего архона. – Гвинед. Ты когда-нибудь видела призраков? – спросил архон Берт. Его взгляд не был сердитым – только озабоченным, что вселило в Гвен надежду: может быть, её не сожгут за святотатство. – Один раз, – честно ответила она. – В лесу, когда на нас вурдалаки напали. Берт, хмуря брови, сосредоточенно – словно трёхзначные числа в уме перемножал – посмотрел на неё. Гвен вжала голову в плечи, нервно теребя клеймо. – Скольким людям ты об этом рассказала? – спросил архон Берт.