– Трактат «О Мгле» барона Саламандра Грамотного
Здравствуй, материнская земля, подумала Гвен. Она стояла на крепостной стене монастыря – точно как пару недель назад Лавандовом Холме. Но пейзажи, расстилавшиеся перед ней, невероятно отличались от флоранских, как волк отличается от домашнего пса. Во Флоране, куда ни глянь, раскидывались поля, по осени золотившиеся хлебами. Здесь же земля, где могла, горбилась холмами: захочешь – не распашешь. На склонах были разбросаны замшелые валуны: словно какой-то великан взял горсть, и швырнул на холмистую равнину. Между камней паслись козы, отсюда видевшиеся россыпью белых пятнышек. На горизонте тоже темнела полоса леса, но куда более мрачного. Или же так казалось из-за Мглы, которая клубилась на западе, превращая даже солнечный день в сумрачный? Сама могила Светоча Марха – камень, придавивший беднягу – располагался неподалёку от монастыря, в небольшой роще. В устах Абеля история Светоча была похожа на какой-то святотатственный анекдот, но истрийцы искренне почитали борца с камнями, веря, что своей жертвой во имя Предвечного Света он спас их от духов мстительных древопоклонников. Они с восторгом рассказывали о чудесах, случившихся рядом с могилой: как дух Марха защитил пастуха, которого преследовали злобные призраки, как слепая женщина, дотронувшись до камня, вновь обрела зрение, как разбойник, пытавшийся зарыть на могиле сокровища, узрел свет Предвечного Сомна и, раскаявшись во всех совершённых грехах, отдал награбленные богатства монастырю. Собственно, многочисленные паломники, начавшие стекаться к камню, чтобы собственными глазами увидеть его чудеса, и заложили монастырь – сначала это был постоялый двор, потом разросся до деревеньки, потом, получив покровительство местных баронов, оброс стенами, дополнительными постройками и стал больше похож на крепость. По сравнению с Лавандовым Холмом Мархова Могила казалась весьма мрачным местом: запутанные коридоры, постоянно погружённые в полутьму, узкие окна-щели, напоминающие приведений монахини сестринства Плакальщиц в белых одеяниях, бесшумно скользившие туда-сюда. Обстановку весьма оживляли паломники, которые приходили к камню непрерывным потоком: уезжали одни, на их место тут прибывали другие. За стенами монастыря тихо не было: с одной стороны распевали гимны паломники, а с другой – ругались крестьяне, торговавшие козами. Всё это было так необычно и ново по сравнению с Флораной и Лавандовым Холмом. Гвен подумала, что, наверное, была бы вне себя от восторга – если бы не события, предшествовавшие её прибытию в монастырь. А так… Она поёжилась от прохладного ветра, чьи холодные пальцы пролезали даже под накинутую на плечи шаль, и обернулась к Абелю – он подошёл и встал рядом с ней. – Как он? – спросила она. Абель покачал головой, снял с пояса флягу и сделал большой глоток. Гвен поморщилась, учуяв запах спиртного. – Не особо хорошо. Он в лихорадке, но хотя бы не бредит, – сказал монах. Гвен тяжело вздохнула. Седрик. По прибытии в монастырь монахини намазали его распухшую ногу какими-то снадобиями и промыли рану на голени, но она всё равно воспалилась. Юноша страдал не только от боли, но и от лихорадки. Здешние целительницы просто жали плечами и советовали молиться побольше: мол, всё в бесчисленных руцех Предвечного Сомна. Сир Дейдра отправила с голубями пару писем кому-то, а затем спустилась в подземную библиотеку монастыря – в хранилища, куда пускали только сокольничих и архонов – и практически не появлялась оттуда. Вся забота о Седрике легла на плечи Гвен и Абеля. Они по очереди дежурили около его кровати днём и ночью, меняли повязки на гноящейся ране, накладывали бесчисленные компрессы, кормили Седрика с ложечки и помогали справлять нужду. Гвен, как могла, успокаивала и подбадривала его, пряча мертвящий страх глубоко внутри. Она слишком хорошо помнила, как умирал отец. Его убил обычный ржавый гвоздь – ранка, которая прекратила кровоточить через несколько часов. Но через неделю пришла страшная лихорадка, за которой последовали судороги, столь жуткие, что он не мог даже проглотить воды. И всё равно он храбрился, с болью вспомнила Гвен, до последней минуты, утешал её, перепуганную соплюху… …Он перешагнул грань между жизнью и смертью, когда Гвен отошла к колодцу за водой. Она просто хотела немного побыть в тишине, не слышать стонов отца… И когда вернулась, дом встретил её тишиной. Сначала она обрадовалась: наконец-то отец прекратил мучаться и смог заснуть! Смог. Вечным сном… А её не было рядом. Может, в последние минуты он пришёл в себя. Звал её, а ответом ему была лишь тишина… Гвен знала, что не простит себя за это. Никогда. Весь тот ад, что начался после смерти отца – может, она его и заслужила?... Но именно поэтому Гвен не могла бросить Седрика. Как бы ни было страшно смотреть, как пламя его жизни дрожит и мерцает, словно свеча на ветру. Просто сбежать, просто проводить дни в молитвах, надеясь, что Предвечный Сомн её услышит – никто бы не осудил её за такое простое решение… Но это значило предать отца второй раз. – Тогда я пойду посижу с ним, – сказала она Абелю. Тот кивнул, снова глотнув из фляги. Монаху тоже приходилось нелегко. Встреча с рыцарем смерти разбередила старые раны у него в душе, и он, по собственному признанию, почти не спал из-за кошмаров. Заснуть у него получалось только основательно подкрепившись травяными настойками одной из здешних целительниц. Гвен один раз тоже пригубила этой настойки и пришла к выводу, что облегчает душевную боль она отнюдь не благодаря чудесному действию трав, да и вообще её более правильно назвать «спиртовой». Но осуждать писаря она не осуждала. На это просто сил не оставалось. Она даже Дейдру не осуждала – в конце концов, именно она спасла их там, в тумане – хотя её наплевательское отношение к судьбе оруженосца удивляло Гвен. Наверное, тайны, которые паладин пыталась раскопать в библиотеке, стоили того, подумала девушка, спускаясь со стены. Части её хотелось, чтобы эта лестница никогда не кончалась, не кончался длинный коридор… Но вот она открыла дверь и вошла в комнату, где на кровати лежал бледный, истекающий потом Седрик. – Гвен? – пробормотал он, поворачивая к ней голову. Он её узнал – это уже радовало. Но выглядел юноша неважно. – Я налью тебе чаю, – торопливо сказала она и кинулась к чайнику, стоящему неподалёку. – Ты, наверное, хочешь пить… Она торопливо кинулась к чайнику, наполненному каким-то травяным отваром (конечно, остужённым). Седрик едва мог удержать чашку ослабшими руками, и Гвен придерживала его пальцы своими. Так он сделал несколько глубоких, судорожных глотков, и снова моляще произнёс: – Гвен…Посмотри, пожалуйста… Моя нога. Она ещё там? Гвен честно приподняла покрывало, чтобы содрогнуться при виде распухшей, красной ноги. – Да, – сказала она тихо. – Слава Предвечному Сомну… А я боялся… Я боялся, что мне её отрезали, пока я спал, – сказал Седрик. – Я не хочу оставаться без ноги. Гвен… Я же стану калекой! Я не смогу быть паладином… Гвен подумала, что лучше бы эту проклятую ногу Седрику действительно отрезали. Плоть вокруг раны ещё не начала гнить, но запах ей совсем не нравился. – Лучше умереть, чем стать калекой, – продолжал говорить Седрик, полузакрыв глаза. – Сир Дарен… Он сказал, что из меня выйдет толк… Его последние слова. Если я лишусь ноги, я подведу его… Снова… Гвен молчала. По её мнению, лучше было жить калекой, но жить – тем более что о Седрике есть кому позаботиться. Но говорить это вслух она не стала: не собиралась спорить с бредящим. Тем более, кто знает, как бы она вела себя на его месте. Последние слова учителя – это не воробей начирикал. Это вырезали на сердце раскалённым ножом. – Он смеялся мне в лицо, – вдруг произнёс Седрик. – Смотрел и смеялся. Я должен выжить. Должен отомстить. Проклятый рыцарь смерти… Он лишил меня всего... Он попытался поднять руку, но обессилено уронил её поверх покрывала. Гвен, поняв, чего он хочет, сжала его пальцы – холодные и скользкие от пота одновременно. – Спасибо, что ты со мной, – прошептал юноша едва слышно. – Я не брошу тебя, – сказала Гвен, проглотив комок. По щекам ползли слёзы, и она вытерла их свободно рукой. Седрик то ли заснул, то ли потерял сознание, а она тихо, неслышно молилась: Светочу Галахаду – чтобы дал силы и смелость своему воину сражаться с недугом, Светочу Диану – чтобы исцелил его раны, Светочу Гермио – чтобы не забирал пока его душу. И, конечно, Сребровласой Сафии: чтобы разум Седрика пережил все выпавшие на его долю испытания. Гвен очень не нравилось, что юноша сказал про рыцаря смерти: насколько она помнила, Погибель Света не издавал звуков, даже отдалённо похожих на смех. И тем более не смеялся Седрику в лицо. Он вообще оруженосца – на его счастье! – не видел, если уж на то пошло. Это было что-то из горячечного бреда, который мучал Седрика; картины, сотканные жаром – как миражи в пустыне Нандал. – Пожалуйста, Сребровласая, – слезинка упала на руку Седрика, но даже не шевельнулся. Не почувствовал. – Пожалуйста, пусть его разум останется в целости. Пусть он сможет понять, где бред, а где реальность… Пожалуйста… За отца она тоже молилась. Часами стояла на коленях в храме, без сна и отдыха, пока отец Амбер не поднял её за шиворот и не сказал: «Ты должна быть рядом с отцом, а не здесь». Но ничего не помогло – ни молитвы, ни её забота… Наверное, она тоже заснула – погрузилась в вязкое болото плохих воспоминаний, перемешанных с кошмарами. Разбудил её Абель, тронув за плечо. За узким окном-бойницей было совсем темно, и он зажёг масляную лампу. – Иди поспи. Я посижу с ним, – сказал он тихо. Гвен посмотрела на тяжёло дышащего, мечущегося под покрывалом Седрика, и покачала головой. – Я уже выспалась. И я его не брошу, – сказала она твёрдо. – Не буду тебя отговаривать, – Абель пододвинул стул и сел рядом. – Мне кажется, что эта ночь всё решит. Либо Седрик начнёт выздоравливать, либо… – он только вздохнул. Да, слова тут были лишние. И даже вредные: упоминать смерть рядом с тяжело больным было плохой приметой. Вдруг Смерть услышит и решит, что она тут званый гость? Вдруг сам больной услышит сквозь бред и прекратит цепляться за жизнь? Тишина – липкая, пахнущая потом и болезнями тишина повисла под низким каменным потолком. Когда Гвен не смогла её больше выносить, то заговорила: – Абель, можно тебя спросить об одной вещи? – Пожалуйста. Очень желательно, чтобы это никак не касалось моего прошлого, – Абель глотнул из фляги «травяного настоя». – Нет, что ты. Когда я убегала от вурдалака, я спряталась в развалинах церкви… – Гвен опустила глаза. – Странной церкви. Я об этом не говорила, как-то к слову не пришлось, но… – но сейчас ей нужно было как-то отвлечься от воспоминаний об умирающем отце, и эта тема для разговора первой пришла ей на ум, – От фресок там почти ничего не осталось, однако я смогла разглядеть… Там было изображено пять Светочей, а не четыре, – она посмотрела на Абеля, – Пятый был какой-то… Мужчина в чёрных доспехах, прямо как рыцарь смерти. А над ним парил ворон. Конечно, Гвен не стала рассказывать о встрече с настоящим рыцарем смерти. Не настолько она была глупа, чтобы болтать об этом даже Абелю. Монах криво усмехнулся. – А ты везучая, – сказал он. Ты даже не представляешь насколько, подумала Гвен. – Древние тайны так к тебе и липнут. Не то что бы это была какая-то страшная тайна, но… – он сделал паузу, передразнивая Гвен, – …Но я тебя всё же попрошу не болтать о том, что я тебе сейчас расскажу. Он ещё раз глотнул из фляги. – Помнишь, я говорил тебе про подавление восстания древопоклонников здесь? Так вот – древопоклонники были только поводом. Здесь начал зарождаться еретический культ – культ Пяти Светочей. – И кем же был пятый? – спросила Гвен, которая ловила каждое слово Абеля. – Ты не поверишь. Рыцарем смерти, – сказал Абель. – Кайн, Вранов Рыцарь. Приверженцы культа говорили, что он сражался бок о бок с Галахадом Светозарным и пал в битве против Немёртвого Короля Гериона. Таким образом он искупил свою вину, и Сомн принял его в свои объятия. – Ничего себе… – ошеломлённо пробормотала Гвен, – А это правда? Это и в правду случилось? – За ответ «да» людей когда-то вешали на деревьях, – жёстко сказал Абель. – Не взирая на пол и возраст. – Но почему? Они что, приносили кровавые жертвы? Творили что-то святотатственное? – Гвен развела руками. – Я не понимаю! – Я тоже, – признался Абель. – Но Великий Иерофант приложил огромные усилия, чтобы уничтожить всё, связанное с культом. Наверное, дело в том, что эти люди поклонялись воину тьмы, пусть и послужившему Сомну в итоге. А ведь это можно использовать как оправдание того, чтобы практиковать некромантию, возродить поклонение деревьям…. – Но они не практиковали некромантию? – Не знаю, Гвен. Все уцелевшие рукописи культа поместили в тайные хранилища… Я читал разве что две-три из них. И это было его житие, а не описание некромантских ритуалов. Однако без повода иерофант вряд ли устроил бы такую резню. – Всё же – это было правдой? Кайн существовал? – Гвен не знала, почему её больше всего заинтересовало именно это. – Скорее да, чем нет. Это уже мой собственный вывод, – сказал Абель. – И он обрёл искупление? Разве это возможно?! – Гвен, ты спрашиваешь меня, будто я лично поболтал с Предвечным Сомном на эту тему! – Абель развёл руками. – Я не знаю. Считается, что душа, которая позволила тьме коснуться себя, осквернена навечно. Но… Я не знаю. Раз Предвечный Сомн бесконечно милосерден, он не должен отказывать в своём милосердии даже заблудшим овцам? Только не вздумай задавать такие вопросы священникам. Тебя могут неправильно понять, – поспешно добавил монах. – Не беспокойся, не собираюсь, – успокоила его Гвен. Они помолчали. Гвен смотрела на дрожащее пламя светильника и вспоминала слова рыцаря смерти. «Благодари ворона». Получается, в Закатных Землях знали о культе Пяти Светочей – и по каким-то причинам уважали Светоча Кайна? Может быть, безжалостно уничтожая культ, иерофант был не так уж и не прав? – Не все становились рыцарями смерти по своей воле, Гвен, – вдруг сказал Абель. – Я читал хроники тех времён – я имею в виду хроники, написанные северянами. Они… Плохо понимали, частью чего становятся. Они искренне считали короля Гериона полноправным претендентом на престол империи, и не знали, в кого он превратился. А, может, не превратился, а превращался… Ведь не все, кто шёл за ним, жаждали тёмной силы. Некоторые просто хранили верность клятвам, которые дали своему королю… Считали некромагов его мудрыми советниками… И когда они поняли, чему служат, было уже поздно. Их тела и души изменились. – Но Кайну ведь хватило смелости повернуть назад и попытаться всё исправить, – сказала Гвен. – Кажется, кое-кому очень понравилась эта история, – Абель улыбнулся углом рта. – Романтичная, да? – Вовсе нет, – пробормотала зардевшаяся Гвен. – Только вот не забывай, что этой истории как бы не существует, и имя Кайна под запретом. Я не хочу, чтобы у тебя возникли неприятности из-за моего длинного языка. Пообещай мне, Гвен… – Не болтать? Обещаю, – Гвен вытянула больной палец, и Абель коснулся его своим. – Мои уста запечатаны. После этого детского ритуала, сподвигшего их обоих слабо улыбнуться, они снова замолчали. Гвен опять уставилась на лампу. Ей показалось или ветер действительно донёс лошадиное ржание? Бедный путник – ночь его застигла в дороге, наверное, уж не чаял добраться до человеческого жилья. Хотя, почему ночь? Здесь, в Истрии, поздний вечер было не отличить от ночи. От ночи мысли сами собой перескочили к Погибели Света. Теперь его поведение не казалось столь… Безумным. Может быть, в его иссохшем сердце сохранилось понятие о чести, с тех дней, когда он ещё вполне живым вассалом Гериона, Северного Короля. Поэтому он целых два раза пощадил Гвен – ведь она была безоружна. Да и паломников он обещал отпустить, если сир Дарен выйдет с ним на поединок… Как знать, может, он бы и сдержал своё слово, не приди на помощь рыцари. Впрочем, подумала Гвен, честь не мешала ему напустить на паломников вихтов. Не мешала трясти отрубленной головой и тем более не помешала когда-то перебить всех учеников Ордена Сокола в монастыре. И забывать, что они имеют дело с чудовищем, не стоило. Чудовищем, которое когда-то было человеком, может быть, даже хорошим человеком, – и осознавать это было горько. – Вот почему он назвал сира Дарена «предателем», – тихо сказала Гвен отчасти Абелю, отчасти – самой себе. – Он считает, что те, кто встал на сторону церкви Предвечного Сомна, предали истинного императора… Абель издал согласное «Ухммм». Вряд ли разговоры о Погибели Света его радовали, но Гвен уже не могла замолчать. – Он искал здесь что-то, связанное с Кайном, верно? – спросила она. – Я тебе этого не говорил, если что, – Абель поднял палец. – Но ты права, два и два складывается легко. Сир Дейдра уверена, что дело именно во Врановом Рыцаре. Может даже в его могиле. – То есть рыцарь смерти похоронен на землях Унии? – недоумённо спросила Гвен. – Ох… – Абель потёр переносицу. – Ну я тебе и наболтал. Да, похоронен на в Унии, и не кем-то, а Светочем Галахадом. Собственноручно. В житии написано, что эти двое были друзьями, до того как Кайн… Обратился. По крайней мере, так считали приверженцы культа. – И рыцарь смерти ищет его могилу… – пробормотала Гвен. – Он хочет что-то сделать с его костями? – Сомн Предвечный, Гвен… – сказал Абель с такой интонацией, что девушка поспешно замолчала. – Из тебя вышел бы неплохой сокольничий, – сказал монах. – Ты прямо-таки жаждешь докопаться до истины. – Но я им никогда не стану, – сказала Гвен тихо. – Я бы не стал говорить так категорично, – утешающе сказал Абель. – Твои способности могут пригодиться Ордену Сокола… Ладно, ты права – не станешь. Мы всё-таки воины. За некоторым исключением, – он печально улыбнулся и поднял обрубок руки. Гвен улыбнулась ему в ответ – но улыбка тут же сползла с лица, когда Седрик застонал, тихо и жалобно. На неё снова накатило чувство бессилия: её друг умирал, как некогда умирал отец, а она ничего не могла сделать. – Предвечный Сомн, за что, – отчаянно прошептала она, а перед глазами всё поплыло от слёз. – За что нам всё это? За что ему всё это?! Абель положил ей руку на плечо, и Гвен была в шаге от того, чтобы кинуться ему шею и зарыдать в полную силу – но тут дверь резко раскрылась, хлопнув о стену. Порыв ветра поколебал свет масляной лампы, и Гвен вскочила, уронив стул и во все глаза глядя на выросшую на пороге фигуру. Это был монах, закутанный в дорожный плащ – что девушка поняла через несколько мгновений. Но у страха глаза велики, особенно когда минуту назад разговор шёл о рыцаре смерти, и Гвен чудом сдержала визг. Не обращая внимания на них, монах подошёл к Седрику и склонился над ним. – Кто вы? – дрожащим голосом спросила Гвен. – Кто вы?! – повторила она уже грозно, не дождавшись ответа. Она уже готова была накинуться на незнакомца, но Абель вдруг схватил её за руку чуть повыше локтя. Монах взял Седрика за руку. В мерцающем свете Гвен увидела его лицо: не старое, но и не молодое, обрамлённое пепельными прядями. Усы и окладистая борода тоже были пепельными – то ли из-за седины, то ли просто цвет был такой. – Сын Сокола, ты слышишь меня? – сказал он, и ресницы Седрика дрогнули. Он уставился на монаха бессмысленным взглядом. – Я знаю, что тебе больно. Что ты страдаешь. Но ты воин. Борись! Не отпуская руку Седрика, второй он сдвинул покрывало и положил руку на распухшую ногу, на повязку. Юноша вздрогнул; Гвен тоже. – Молись со мной, – сказал монах, и Гвен разглядел символ сокольничих, красовавшийся у него на груди. – Воззовём к Предвечному сомну, ибо его милосердие не знает границ. Да будёт Сомн славиться вечно. – Да будет… Сомн… славиться вечно… – произнёс Седрик заплетающимся языком. – Да будем мы его питать нашей верой, а он – нас… – Да будем питать мы его нашей верой, а он – нас, – голос Седрика стал более твёрдым, он приподнялся с подушки, глядя монаху в глаза. Его лицо озарилось… восторгом? – Сомн Предвечный питаем нас светом, как мать молоком, – на этот раз Седрик уже не повторял за монахом, а говорил с ним в унисон. – И, припав к Его груди, мы обретаем силу. И мудрость. И стойкость. Мы исцеляемся. Огонёк масляной лампы вспыхнул ярче и побелел – но не той гниловатой, с зеленцой, белизной, которую Гвен лицезрела в ночь смерти Тависа, а как солнце в ясный день. Тени испуганно шарахнулись по углам, а девушка, полуоткрыв рот, смотрела, как из пальцев монаха изливается сияние. Струйки света побежали по ноге оруженосца, как капли воды, или как маленькие паучки, сплетаясь в паутину. Смотреть на них было больно, как на солнце, но оторвать взгляд – невозможно: что-то невероятно гармоничное, совершенное было в этом узоре. И когда он вдруг погас – свет масляной лампы тоже стал прежним – огоньки всё ещё плясали перед глазами у Гвен. Седрик снова упал на подушку, но на этот раз он дышал ровно. Кажется, его лицо даже стало чуть менее бледным. – Светлейший архон Берт, – произнёс Абель и поклонился. – Честь приветствовать вас.***
Архон Берт пил чай большими глотками. Оказывается, пока Гвен дремала, Абель принёс новый чайник – и слава Предвечному Сомну, потому что иначе случился бы конфуз: им даже нечем было бы напоить Светлейшего, который мало того что устал с дороги, так ещё чудо исцеления отняло у него остатки сил. Гвен скромно сидела в уголке не решалась поднять глаза на архона: как-никак, она весьма невежливо накричала на него. Конечно, он мог мы представиться (или его мог бы представить Абель!), но это вряд ли было приемлемым оправданием для грубости по отношению к человеку с таким священным саном… И таким могучим даром. Чудотворцы-целители были редкостью: видимо, Предвечный Сомн таким образом не давал людям забыть о хрупкости и смертности плоти. Самый последний нищий, открывший в себе целительный дар, мгновенно возносился на вершину богатства и славы; ему поклонялись, как Сомну во плоти, и большинство целителей объявлялись Светочами ещё при жизни. Конечно, цена за это была высока: чудотворцев-целителей было десяток на всю Унию Рассвета, а тяжело больных и раненых, нуждающихся в их услугах – сотни и тысячи. Век целителей был короток: они сгорали, спасая других. Глядя на измотанного сотворённым чудом архона Берта, Гвен понимала, почему. Обычный человек мог считать большой удачей просто увидеть сам акт святого исцеления. А получить его самому было чудом из чудес: для этого требовалось сделать церкви очень и очень богатое пожертвование. Бедняжка Роза ради этого вон пошла на кражу… Впрочем, на великие праздники целители лечили всех желающих, пока не валились от усталости, и здесь уже решали всё не богатства, а удача. Увы, когда слёг отец, ни одного великого праздника не было на горизонте, деньги на пожертвование было взять неоткуда, да и везти умирающего мужчину в столицу герцогства Гвен не могла – единственная лошадь была хромой и старой. Она до последнего надеялась на чудо: на то, что какой-нибудь светоч-целитель заглянет в дом и спасёт отца… И чудо случилось. Но не тогда – и не с ним. Гвен глянула на Седрика, который всё ещё спал. Отец умер, но её друг будет жить…. Это утешало, хотя всё равно было немного горько. – Он в порядке. Рана заживёт через несколько дней, и, милостью Предвечного Сомна, он будет избавлен даже от хромоты, – сказал архонт Берт. Гвен вздрогнула: архонт обращался к ней. Мужчина улыбнулся доброй, понимающей улыбкой: кажется, он не сердился на неё. – Как вы узнали, что у нас беда, светлейший? – спросил Абель. – Получил голубя от сира Дейдры. Счастье, что успел вовремя – я был недалеко. Было бы горем, если бы юноша, подающий столь большие надежды, ушёл так рано… – архон Берт глотнул ещё чаю. – Вы совершили настоящее чудо, – тихо сказала Гвен, запинаясь от смущения. Вскочив, она упала на колени и прижалась лбом к полу: простого поклона ей показалось недостаточно. – Я прошу прощения за своё неподобающее поведение… – Встань, пожалуйста, – архон подал ей руку, и Гвен с трепетом на неё опёрлась, поднимаясь на ноги. – Просто «спасибо» было бы достаточно. И не меня надо благодарить, а Предвечный Сомн. Я всего ли проводник Его воли. Гвен ещё больше смутилась: архон Берт был, кажется, не особо доволен, что она упала перед ним на колени. Она села на краешек стула, нервно поглаживая клеймо на правой руке. – Несведущие считают, что я просто дотрагиваюсь до раны, и она затягивается, – сказал архон. – Это не так, конечно же. Я просто прошу Предвечный Сомн дать силы телу его верного сына… Или дочери. Если в сердце больного нет веры, он не исцелится, сколько бы усилий я ни приложил. – Я полагаю, что сир Дейдра призвала вас сюда не только из-за ранения Седрика, – сказал Абель. Гвен не могла не отметить странность: кажется, монах не радовался появлению архона. Даже облегчение по поводу исцеления Седрика осветило его лицо лишь на короткое время. Он держался с архоном Бертом… Холодно? Да, холодно и отстранённо, хоть и вежливо. И Гвен была готова поспорить на что угодно, что причиной тому были ужасные воспоминания, связанные с резнёй в святилище. Той, что унесла жизнь Эйдана – а архон Берт и Абель единственные остались в живых. – Конечно. То, что произошло во Флоране, а теперь и здесь, в Истрии… Это нельзя оставить без внимания, – архон глотнул ещё чаю и бросил быстрый взгляд на Гвен. – Дочь моя, по твоему лицу вижу, что ты совсем измучилась. Ухаживала за юношей все дни? Похвально, похвально…. Теперь ты наконец-то можешь отправиться в постель и хорошенько выспаться. Несомненно – это был чёткий намёк на то, что сейчас будет обсуждаться нечто, не предназначенное для ушей простой послушницы. Гвен поспешно встала, отвесила короткий поклон и пошла к двери. Ей показалось, что Абель бросил на неё полный сожаления взгляд; но не успела она сделать и двух шагов, как дорогу ей преградила сир Дейдра. Бледная, с кругами под глазами, с чётко обозначившимися морщинами – вот кто выглядел совсем измученным. Все претензии к паладину, какие были, у Гвен мгновенно испарились. Кажется, что сир Дейдра эти дни вообще не спала. И не ела. И не отдыхала. – Берт, – сказала она. – Я уже думала, что ты не получил моё послание. – Я спешил, как мог, – архон развёл руками. – Но мои кони – не ветер, извини уж. Однако я успел: жизнь этого юноши, – он кивнул на Седрика, – вне опасности. Дейдра устало улыбнулась. – Хорошо, – сказала она. – Хорошо. Я полагаю, ты успел познакомиться с Гвинед? Она положила Гвен руку на плечо. – Это о ней я писала в письме. Я нашла тебе ученицу, – сказала паладин, и Гвен открыла рот. Ученицу? Ученицу?! Она полагала, что её привезли в Мархову Могилу для дознания – чтобы архоны, или архон, услышали рассказ об убийстве сира Тависа из первых уст… Точнее, её для этого везли в Ауреон, но по причинам, которые (несомненно) были не её ума делом, она оказалась в Истрии. А в то, что говорила сир Дейдра, было просто невозможно поверить. Чтобы Гвен стала ученицей архона, да не просто архона, а одарённого величайшим из даров – целительный силой?! Безумный огонёк надежды вспыхнул в душе – но именно что безумный, потому что разум понимал, что целитель никогда не примет в ученицы девушку с таким ничтожным даром, как у неё. Словно в подтверждение её слов, взгляд у архона стал тяжёлый и напряжённый. Обращён он был, к счастью, не на Гвен – у неё бы сразу сердце остановилось! – а на Дейдру. Но всё равно она невольно съежилась. – Не впутывай её в это, – сказал архон, сдвинув брови. – Она ещё девочка. – Она видящая. И она твоя будущая ученица, – произнесла сир Дейдра, сжимая пальцы на плече Гвен. Архон перевёл взгляд на Гвен. В его глазах была печаль. – Я уже говорил тебе, Дейдра, и мнения не изменил, – сказал он. – Я не буду больше брать учеников – никогда. Огонёк безумной надежды в груди Гвен потух, как свеча на ветру. Пальцы Дейдры стиснули плечо ещё крепче – до боли. – Не будь глупцом, Берт. У нас впервые за много лет появился реальный шанс настичь убийцу моего сына и мужа… А теперь он ещё жизнь Дарена забрал, – Дейдра говорила отрывисто и зло. – Тебе не надоело терять друзей? Если чувствуешь себя виноватым за смерть Эйдана и всех тех мальчишек – вот тебе шанс искупить свою вину! – Так её не искупить! – архон Берт повысил голос. – Я её только отягощу… Добавлю ещё крови детей на свои руки… Сир Дейдра, кажется, всерьёз вознамерилась сломать Гвен плечо – и, может, преуспела бы, если бы Седрик в этот момент не заворочался и не приоткрыл глаза. – Сир Дейдра? Гвен? – спросил он слабым голосом. – Вы здесь? Вы… Вы видели ангела? И тут встал Абель, со звоном поставив чашку на стол. – Светлейший архон, я полагаю, вы утомились с дороги, и вам нужно отдохнуть и выспаться, – сказал он твёрдо и холодно. – И вы, сир, Дейдра – вам нужно немного поспать. Когда голова неясная, часто совершаешь необдуманные поступки и… говоришь необдуманные слова. Не правда ли? Гвен ушам поверить не могла: чтобы Абель, простой монах, так твёрдо призвал к порядку паладина и архона! А самое удивительное – они его послушались. Пальцы сира Дейдры наконец-то разжались, и плечо Гвен получило долгожданную свободу. – И главное, больному нужен покой, – Абель перевёл взгляд на Седрика, удивлённо хлопающего глазами. – Поэтому – пожалуйста – ведите свои беседы в другом месте. – Что ж, твоё замечание не лишено смысла, – произнесла сир Дейдра. Она провела рукой по лбу, прикрыв глаза. – Берт… Спасибо, что откликнулся на мой призыв и вылечил оруженосца сира Дарена. Но наш разговор не закончен, – она бросила на архона тяжёлый взгляд и вышла за дверь. Шаги паладина грохотали в коридоре, когда архон Берт повторил её жест, проведя рукой по лбу. – Простите, мы повели себя недостойно, – сказал он. – Спасибо, Абель, что вернул нас в разум. Архон ободряюще улыбнулся Седику – и тоже вышел. Они остались втроём. Ничего не понимающий Седрик, потирающая плечо Гвен и Абель, устало рухнувший на стул. – Кто этот человек? – спросил Седрик, садясь на кровати. – Ты не помнишь? – удивилась Гвен. – Он чудотворец, целитель. Он вылечил тебя! Ей захотелось кинуться Седрику на шею. На мгновение. Потому что ей было довольно тоскливо, на самом-то деле: хуже нет, когда надежда манит тебя, а потом больно отталкивает. – Да… – Седрик наморщил лоб. – Я помню… Ангела, – произнёс он ошеломлённо и восхищённо. – С огненными крыльями, лицом из чистого света… Я видел его, думал, что он пришёл забрать мою душу, но он вернул её назад в тело, – Седрик с восторгом отшвырнул покрывало. – Жара как не бывало и нога не болит! Я здоров! Он чуть было не вскочил, но Абель вовремя схватил его за локоть. – Даже чудо исцеления не заставляет рану исчезнуть, а просто ускоряет её заживление, – сказал он строго. – Тебе стоит ещё несколько дней провести в постели, если не хочешь остаться без ноги. – Да, конечно, – Седрик продолжал восхищённо улыбаться. – Только подумать… Предвечный Сомн спас меня. Я видел Его… Мгновение. Но это был Он, Сомн! Он был невероятен… Тысячи и тысячи глаз, рук… Крыльев. Он звучал тысячами голосов, и они были прекрасны… – по его щеке скользнула слезу, и Седрик её вытер порывистым движением. – Теперь я не боюсь смерти, – сказал он окрепшим голосом. – Я ничего не боюсь, потому что знаю, что Он у меня за спиной, и Он благословил мою руку. – Ложись спать, – сухо сказал Абель. Седрик кивнул и снова опустился на подушку. На его лице сияла блаженная улыбка. А Гвен было обидно. Предвечный Сомн его спас, как же. То, что они с Абелем все эти дни, как могли, выхаживали его, Седрик даже и не вспомнил. И не их вина, что спасти оруженосца смогло только чудо, а они, по большому счёту, оказались бесполезны… Конечно, сейчас ясности мышления от Седрика было требовать глупо – но обида всё равно грызла душу, и на глаза выступили непрошеные слёзы. – Пойдём, – сказал Абель, касаясь её руки. – Седрику нужно поспать и придти в себя. Да и нам тоже. Гвен кивнула. Они вышли в коридор, затем свернули в крытую галерею, в объятия ночного холода. Гвен поплотнее закуталась в шаль. Абель, опустив на нос капюшон, шёл рядом. – Скажи, а твои раны… Тогда… Тоже светлейший Берт исцелил? – спросила Гвен осторожно. – Нет, – ответил Абель угрюмо. – Он пытался, но не смог. Мне не достало веры, Гвен – Предвечный Сомн не снизошёл до меня.