Услуга за услугу

      С железной выдержкой и упрямством в одиночку выполняя задание за заданием, Рюноске сам присваивает себе звание бешеного пса Портовой Мафии. Когда он, выставляя себя гончей, выстилает кровавый ковёр в лагеря врагов, в тени прятаться легко.       Именно так Гин поднимается по этажам штаб-квартиры Портовой Мафии. Верхние отведены специально для руководителей и тех, кого собирают для кратких инструктажей перед отправлением на миссии. Членство в «Чёрных Ящерицах» не даёт ей права находиться здесь без приглашения.       Зато она наблюдательна, благодаря чему и уцелела в трущобах: тщательно маскировала природную внешность. Это же помогает ей выжить в качестве наёмной убийцы крупнейшей подпольной организации Йокогамы, будучи девушкой без способности и сестрой эспера с множеством врагов. Она рассчитывает на то, что её находчивость в обхождении настроенной системы безопасности будет оценена и, вместо того чтобы пристрелить на месте, её всё-таки выслушают.       Гин бесшумно отпирает дверь в кабинет самого юного главаря Портовой Мафии.       Лампа на столе горит, шторы слегка раздвинуты, и она видит собственное слабое отражение в пуленепробиваемых оконных стёклах.       Дазая нигде нет.       — Должен ли я быть польщён? — вопрос раздаётся шёпотом совсем рядом с левым ухом.       Удивлённо ахнув, Гин резко оборачивается. Талию тут же обвивает рука и притягивает её ближе к чужой груди.       — Какой милый голос, — Дазай, появившийся словно из ниоткуда, притворно, почти насмешливо улыбается. — Скажи, должен ли я быть польщён, что такая очаровательная девушка навестила меня глубокой ночью?       Щёки алеют, преимущественно из-за того, что Дазай ещё крепче прижимает её к себе; теперь они стоят вплотную, его грудь надавливает на её тело. Он намного выше; шея напрягается, потому что приходится задирать голову, чтобы на него смотреть.       — Д-Дазай-сан, я хотела с вами поговорить.       Обычно она избегает общения так же упорно, как скрывает свою внешность от других, понимая, что выглядит слишком хрупкой, слишком слабой: как кто-то, кем можно беспрепятственно воспользоваться. Ей не хочется доставлять брату неприятности.       Но сейчас она решительно намерена положиться на обаяние.       Она слышала о неравнодушии Дазая к прекрасным девушкам и надеется, что её привлекательности хватит, чтобы в достаточной степени его заинтересовать.       — Итак, — Дазай даже не моргает, обхватывая её талию обеими руками. С непроницаемым лицом он открыто скользит ладонями вдоль поясницы, опасно близкий к тому, чтобы накрыть и сжать ягодицы сквозь платье. — О чём Гин-чан хочет со мной поговорить?       Гин облизывает губы. Во рту сразу становится сухо, когда она замечает, что Дазай проследил за этим жестом взглядом. Загривок потеет, волосы прилипают к коже. Гин пытается взять себя в руки.       — Мы можем… присесть?       Она уже знакома с тем, как Дазай демонстрирует своё превосходство. Прямо сейчас, нависая над ней, он предельно ясно напоминает о том, что стоит у вершины организации, а она – всего лишь представитель обычного отряда.       — У тебя такой серьёзный вид, — сообщает Дазай с изяществом хостаⁱ из квартала Кабукичо.       Он не отпускает её, пятясь решительными, размеренными шагами и утягивая за собой подальше от двери. Они огибают красный диван, расположенный в центре кабинета, и, добравшись до стола, наконец, за него усаживаются. Пальцы на копчике медленно спускаются ниже и замирают.       Дазай держит её, не позволяя присесть ни на один из жёстких стульев для гостей. Напротив, он садится первым, расправив плечи и прислонившись к высокой спинке кресла, а затем тянет её к себе на колени.       Вот значит как.       Она преодолевала систему безопасности, предполагая, что это самый возможный вариант развития событий, но от такого наглого воплощения этого предположения в реальность кружится голова.       Большая часть её веса приходится на его правую ногу; одной рукой Дазай продолжает удерживать её за талию, другой – трогает бедро. Платье из лёгкого хлопка пропускает холод его пальцев, отчего начинает казаться, будто к коже прижимают кубики льда.       Гин вздрагивает. Если судить по ухмылке, это доставляет Дазаю удовольствие.       — Вот мы и присели, — объявляет он почти обаятельно, но для обаятельности чересчур беспощадно. От него разит уверенностью в том, что он контролирует ситуацию. Это должно отталкивать, но именно эту уверенность она хочет, именно эту силу выискивает.       Гин слегка наклоняет голову, стараясь не отвлекаться: Дазай принимается блуждать ладонями по её телу. Он задирает платье, оголяя колени и бёдра, а второй рукой поглаживает ногу, начиная с голени и довольно скоро касаясь колена. Гин подавляет желание поёрзать. Его руки такие же холодные, как и весь он, поэтому отчасти странно, что от его прикосновений становится жарко.       — Дазай-сан, я хотела попросить вас об услуге, — ей удаётся выдавить это до прерывистого вдоха: забравшись под платье, Дазай ущипывает нежную кожу внутренней стороны бедра.       У Дазая понимающий хитрый взгляд, будто он догадался о её замыслах ещё две недели назад, задолго до того, как сама она решилась воплотить план в реальность. С манерой актёра, играющего согласно сценарию, он спрашивает:       — Какого рода услуга, Гин-чан?       — Пожалуйста, — просит Гин и закусывает губу.       Палец скользит по паховой области, по трусикам. Прикосновение нежное, почти невинное, только нет ничего невинного в том, как он намеренно трётся о бельё, снова и снова, устанавливая дразнящий ритм. Нажим достаточный, чтобы разжечь предвкушение, но касания настолько неторопливы, что этого слишком мало.       Тем не менее, в слухах о том, что у Дазая уже было несколько девушек, должна быть доля правды. Совсем скоро её дыхание сбивается, трусики с каждым движением всё больше липнут к коже. Гин полагает, что на лице у неё расцвёл смущённый румянец. Дазай же выглядит так, будто всего лишь просматривает документальный фильм: лицо остаётся каменным, хотя нарастающее возбуждение, по мере её беспрестанного ёрзания у него на коленях, всё же ощущается.       Спустя пару мгновений Дазай спрашивает:       — Что «пожалуйста»?       Он смотрит всё тем же уверенным взглядом. Гин сжимает бёдра и ловит сводящие с ума пальцы крепкой хваткой. Они пытаются протиснуться сквозь тесное пространство, и это ещё восхитительней, чем раньше. Особенно если учесть проворность, с которой эти пальцы медленно, но верно сдвигают ткань в сторону, обнажая и трогая влажные губы.       — Дазай-сан, — повторяет она, невольно падая вперёд и упираясь лбом ему в грудь. Не похоже, чтобы он вспотел, хотя дыхание всё же становится более затруднённым. Гин прижимается к его рубашке, двигаясь навстречу руке. — Дазай-сан, пожалуйста.       — Может, я и гений, — начинает он, касаясь её бёдер. Ноги разъезжаются едва не машинально; Гин устраивается более надёжно, поставив колени по обе стороны от его бёдер. Платье ничего не прикрывает. — Но даже я не могу предсказать, чего ты хочешь.       — Полагаю, вы можете, — едва ли не упрекает она. Не может быть, чтобы Дазай не распознал влечение, даже чисто физическое. И уж точно никак не может быть, чтобы он, учитывая его нынешний ранг, не заметил отчаяние. Он однозначно знает, о чём именно она просит: её мольбы в обмен на желаемое обращение с братом. — Так что я прошу вас, Дазай-сан.       — Это всё, что ты можешь сказать? — Дазай изумлённо склоняет голову набок. — Тогда проверим. Что скажешь, м?       Без дальнейших предупреждений Дазай погружает два пальца глубоко внутрь, извлекая вздох с её губ и небольшое количество естественной смазки. Выражение его лица остаётся безучастным, даже когда Гин практически скачет на его руке. Пальцы безжалостно раздвигаются и периодически сгибаются, прижимаясь к передней стенке, так что перед глазами, разгоняя безбрежную ночную тьму, вспыхивают звёзды. Гин объезжает руку Дазая, но правильнее было бы сказать, что Дазай сводит её с ума, направляя движения подрагивающих бёдер.       Ей только и остаётся что липнуть вспотевшим лбом к его рубашке, безуспешно цепляться за широкие плечи и невольно выдыхать «пожалуйста, Дазай-сан, пожалуйста, пожалуйста», несдержанно насаживаясь на проклятые пальцы.       Другая рука не даёт о себе знать вплоть до момента, когда по клитору неожиданно щёлкают.       Пальцы ног подгибаются, Гин тяжело дышит ртом, изнутри вытекает больше соков. Дазай не оставляет фингеринг в продолжение её оргазма, просто позволяя ей кататься на руке, пока спазм прошибает всё её тело. Конечно, когда брат уходит на задания, Гин, оставаясь наедине в спальне, занимается самоудовлетворением. Но этот оргазм намного мощнее всех когда-либо ею испытанных, несмотря на то, что пальцы у Дазая тоньше и холоднее фаллоимитатора, с которым она начала экспериментировать некоторое время назад.       Фаланги выскальзывают наружу, а затем Дазай прижимает её к столу, и она видит, как он начисто вылизывает свои пальцы. На бинтах у него мокрые пятна по всему запястью. Заметив это, Гин краснеет больше прежнего.       Она уже облегчённо вздыхает, ведь, пусть это и стоило ей столь смущающего опыта, по крайней мере, теперь Рюноске перестанет ходить угрюмым и недовольным, как кот, которого отпинали, и постоянно беспокоиться о том, что ему не хватает силы.       «Уже», потому что Дазай медленно проводит языком по пальцу и вскидывает бровь.       — Ты так мне и не сказала. Что «пожалуйста», Гин-чан?       Это раздражает: Дазай наверняка с ней играется. Очевидно, он знает, зачем она здесь, но, прозванный демоническим вундеркиндом, он и впрямь ведёт себя как настоящий демон.       — Пожалуйста… — её тело после оргазма обычно более расслабленное, но сейчас в ней всё ещё полно энергии, и она готова вспыхнуть опять, как только Дазай коснётся её кожи. — Пожалуйста, тренируйте моего брата.       — Разве я его не тренирую? — единственный его глаз жестоко сверкает. — Он уже должен знать, что если будет постоянным разочарованием, у меня не останется на него времени.       Сердце колотится о рёбра, когда руки машинально расстёгивают пуговицы на платье, обнажая грудь. Гин не рассчитывает смягчить позицию Дазая касательно спартанского обучения, но надеется, что он хоть что-нибудь переосмыслит. Дазай одним глазом следит за её движениями, серьёзно осматривает хлопковый лифчик, такой же белый, как платье. Прямо сейчас она не убийца, созданная из теней; прямо сейчас она здесь, чтобы предложить то, что, насколько ей известно, нравится мужчинам у власти: возможность заполучить кое-что невинное.       — Дазай-сан, — повторяет она, принимаясь размыкать застёжку лифчика.       Но его руки, влажные от слюны и соков, её останавливают. Правда лишь на мгновение, потому что сразу после Дазай прижимается губами к коже над чашечкой, целует пышную грудь, прерываясь на лёгкие покусывания. Лифчик он пока не снимает, по-видимому, удовлетворённый возможностью опускаться головой ей на грудь и по-кошачьи вылизывать ложбинку посередине. Дазай смещается слегка вниз, удушая себя, смачивая и обсасывая её соски через ткань.       Но со временем пробовать один хлопок ему, похоже, надоедает: пальцы забираются под застёжку и размыкают её, обнажая соски прохладному воздуху кабинета. Они твердеют, как маленькие камушки, когда Дазай посасывает их своим невообразимо горячим ртом – самой горячей частью его тела: он едва не обжигает кожу. Та грудь, которой не касается язык, получает ласку от ловких пальцев, скручивающих и пощипывающих её.       Гин и подумать не могла, что её грудь окажется такой чувствительной, но вскоре трусики намокают ещё сильнее и мышцы сжимаются из-за желания быть наполненной. Она волнообразно прокатывается по бедру Дазая, невольно выискивая трение и лишь частично ощущая уколы смущения оттого, что буквально окрашивает влагой штанину главаря. Руки обвиваются вокруг его шеи без намёка на злой умысел или убийство – только затем, чтобы плотнее вжать чужое лицо в собственную грудь. От такой хватки Дазай задыхается, но, кажется, это невообразимо его заводит: влажным пахом Гин задевает что-то недвусмысленно твёрдое.       Напоследок Дазай ещё раз кусающе посасывает её грудь и отстраняется.       Гин почти трясётся и едва не требует его вернуться обратно, но вовремя себя останавливает. Дазай удерживает её за бёдра, не позволяя больше тереться об его ногу.       — Пять минут, — соглашается он, сжимая ягодицы так властно, что кажется, будто её заклеймили железным прутом. — Достаточно?       Пять минут недостаточно.       Ни для тренировки брата, ни уж тем более для того, чтобы погасить разгоревшееся внутри пламя.       Гин делает глубокий вдох, один раз намеренно проезжается по его паху, устанавливает зрительный контакт и произносит:       — Больше.       К счастью для неё, несмотря на рассказы о том, какой Дазай жестокий демон, либидо у него всё ещё на уровне подростка. Он опять сжимает её ягодицы и высокомерно заявляет:       — Это будет стоить дороже, Гин-чан.       В ответ она легко проводит рукой по его шее, спускаясь к груди, и, наконец, останавливается на молнии.       — Я заплачу.       Мгновение Дазай смотрит на неё неотрывно, а затем вздыхает.       — Ах, если бы только все остальные были бы такими же милыми и прямолинейными, как ты, Гин-чан.       Всерьёз задуматься над этим высказыванием она не успевает, потому что Дазай направляет её руку, побуждая расстегнуть молнию и высвободить член. Она не может сдержать дрожащее аханье, когда пробует обхватить ствол большим и указательным пальцами и обнаруживает, что они слишком малы для такой толщины. На этот раз Дазай вздыхает, довольный её реакцией или, возможно, подтверждением, что у него больше, чем у большинства парней. По крайней мере, если сравнивать с её игрушкой, он однозначно шире и, может быть, чуть длиннее.       Стенки сжимаются, и Гин с нетерпением ожидает, когда он окажется внутри. Ей хочется этого, вероятно, сильнее чем предполагает сделка.       Обеими ладонями она ласкает член, переплетая пальцы и пропуская его в образовавшееся кольцо; подушечка большого пальца потирает щель, из которой каждые две секунды капает предэякулят. Гин распределяет смазку от покрасневшей грибоподобной головки до объёмного основания и снова повторяет весь процесс. Тем временем, Дазай играется с капюшоном, пощипывает соски и собственнически массирует груди, будто бы с целью собрать коллекцию из её реакций.       Дазай до сих пор почти не вспотел, даже несмотря на то, что от возбуждения головка его члена стала едва ли не вишнёвого цвета. Он притягивает Гин за бёдра и приподнимает, принуждая об него потереться, но, противореча ожиданиям, внутрь не проникает. Просто проводит членом вдоль половых губ, собирая всю влагу. Гин прошибают крошечные спазмы, когда он дразнит вход постукиванием члена, позволяет уретре влажно чмокнуть клитор.       Так продолжается несколько минут. Дазай просто сводит её с ума, давая вульве прилипать к толстому стволу, но совсем не заполняя изнутри.       В конце концов, Гин сдаётся первой, царапая ногтями скрытую рубашкой грудь.       — Пожалуйста, — умоляет она, теперь совершенно по другой причине, — пожалуйста, Дазай-сан, трахните меня наконец.       Дазай хмыкает.       — Что ж, семь минут ты как-никак продержалась, — соглашается он и проникает до упора одним плавным толчком.       — Слишком, — запрокинув голову, бормочет она, пытаясь адаптироваться к внезапному проникновению.       Осознание, насколько у него в действительности большой, доходит до Гин только сейчас. Сейчас, когда член по-настоящему оказался внутри неё и жжение от пенетрации ощущается как раскалённое железо.       А дальше она не может произнести ни слова, кроме неразборчивого бессмысленного лепета, что по большей части смешанные версии «чёрт» и «о боже», потому что Дазай, похоже, устал от медленных подразниваний. Он трахает её жёстко, не заботясь о том, чтобы дать время привыкнуть или найти опору шаря руками по его телу, по столу позади неё.       Гин всегда считала себя сдержанной, но для того, что сейчас происходит, в ней не находится и доли самообладания. Дазай хватается за бёдра, крепко, до синяков, и въезжает в неё, как будто он на задании, словно обязан заклеймить на ней своё присутствие: набухшей вульвой, пронзительными вскриками… Звук ритмичных шлепков заполняет тишину ночи, и становится лишь хуже от осознания того факта, что она забрызгивает сквиртом его член.       — Дазай-сан! — выкрикивает Гин, застигнутая оргазмом, но Дазай продолжает трахать её, обмякшую, наэлектризованную, ударяющуюся плечами и затылком на каждом толчке. Она будто безвольная тряпичная кукла, слишком беспомощная, чтобы оттолкнуть человека, по-видимому, намеренного заставить её кончить раз десять за полчаса.       Гин пытается сжаться, чтобы быстрее довести его до разрядки, и – что наиболее важно – чтобы он кончил в неё. Но не получается: каменное выражение лица не меняется, Дазай проникает в неё так агрессивно, что, кажется, будто он пробивает матку. Она слабо прикасается к нижней части живота и чувствует наступление очередного оргазма, когда пальцами нащупывает член внутри себя, под кожей. Она достаточно для этого худая. Когда Дазай плавно выпрямляется, глубоко в неё погружаясь, Гин обхватывает его бёдра ногами.       Только лодыжками на нём и лопатками на столе она себя и поддерживает. Безжалостно сминая груди, Дазай непрерывно ебёт её, отчего Гин теряет контроль над разумом и конечностями.       Уставшие от напряжения ноги разъезжаются. Дазай, очевидно, только этого и ждал: накрыв ладонями икры, он задирает её ноги и раскрывает их шире, меняя угол таким образом, чтобы каждый раз, когда вынимает, следом, капая на ковёр, протягивалась ниточка смазки, а при проникновении хлюпающие звуки служили доказательством тому, насколько Гин мокрая и вытраханная.       Во время ещё одного оргазма, совмещённого со сквиртом, Дазай не прекращает в неё погружаться, а Гин в течение всей этой пытки продолжает непрерывно вскрикивать.       И именно из-за всего этого она практически не осознаёт, что в кабинет зашёл кто-то ещё. Осознаёт только тогда, когда дверь громко захлопывается, обозначая, что человек ушёл.       И вот так к ней возвращаются все чувства.       На этом этаже могут находиться лишь люди званием не ниже, чем у Дазая. А, учитывая дрожь, подобную той от землетрясения, оставшуюся после хлопка дверью, этим человеком мог быть только…       — О, Чуя, — выдыхает Дазай и, неустанно покачивая бёдрами, наполняет вагину густыми струями спермы.       Когда он отступает, сперма начинает сочиться из растраханной дырки. Ошеломлённая, Гин ещё переводит дыхание, отчётливо понимая, что это всё действительно входило в его планы.       Дазай улыбается, ужасно жестоко и ребячески, начисто вытирая член о края платья, и объявляет:       — Завтра я буду тренировать Акутагаву-куна полчаса.       После чего он оставляет её в кабинете, выкрикивая в коридор: «Чуу-у-уя, подожди меня-я-я!»       Гин пытается привести дыхание в норму, убеждая себя, что, по крайней мере, она выполнила то, зачем сюда пришла.