И вновь возвращаясь к тебе

      Опять бессонница. Не то, чтобы его это волновало, живя на Идофронте начинаешь привыкать бодрствовать по несколько суток ради исследований и занесения результатов в отчёты. Да, находясь в Бездне, на одном из нижних слоев, ожидаешь чего угодно, кроме заполнения бумажной волокиты. Он шел сюда не за животными, и не за тайнами, даже не ради славы или личных амбиций, ему было бы глубоко все равно на этот земной кратер. Он шел сюда за ним, так одержимым исследованиями.       Они часто ночевали вместе, даже толком не зная причины подобной близости, каждый раз подбирая оправдания своих действий, ловко изгибаясь, уходя от лишних вопросов. Иной раз было отсутствие угля для топки котла, порой бывала личная прихоть лорда, появляющаяся и исчезающая слишком внезапно, чтобы привыкнуть к этому явлению. Сегодня был тот редкий случай, когда инициативу на себя брала копия, неумело и скомкано приглашая ученого на совместную ночёвку.       В Бездне не было часов, они абсолютно бесполезны в месте, где время идёт своим чередом, кардинально отличаясь от того, что было на поверхности. Гайра мог поспорить, что сейчас наверху порядка четырех часов утра, и солнце совсем скоро будет собираться подниматься, проливая свет на заставленный многоуровневыми домиками город. И всю пропасть бы тоже залило светом, странным образом игнорируя пятый слой, где царила темнота, разрываемая лишь алтарем, ведущим все ниже.       Он вновь опустил взгляд на лежащего рядом мужчину, уткнувшемуся ему в грудь, пряча лицо от посторонних глаз, а заодно и от всего света. Одежда практически не колыхалась от невесомого дыхания, и в голове ни одной мысли. Смотря на него сейчас, было сложно поверить, что это тот самый Бондрюд, преступник мирового класса и в тоже время гениальный учёный, прямо сейчас лежал на кровати, весь сжавшийся, прячущийся за телом слуги, хоть и не долго, но отдыхая от повседневных забот. Гайра любил его.       Было что-то в этих резких чертах лица, разгладившихся в полном умиротворении, в этих бледных губах, голубой сеточке вен на веках с короткими ресницами. Что-то в нем очаровывало, приковывало взгляд и совершенно не пугало, как говорили другие. Оставалось в нем что-то человеческое. Эта белая кожа, вновь образовавшаяся щетина, созвездие родинок над левой бровью. Это все незаслуженно было спрятано под маску, скрытое от мира. В этом было что-то своего образа интимное, когда лорд все же снимал шлем, проявляя доверие к слуге, чего он, на удивление, не делал при других копиях, которые казалось бы, являлись им самим. Гайра не понимал эту паранойю.       Мужчина осторожно провел рукой вдоль спины лорда, методично вырисовывая пальцами незамысловатые узоры, продолжая рассматривать его полуприкрытыми глазами. Он не заслуживал его.       По коридору раздавались приглушённые шаги других молящихся рук, занимающихся поддержанием приборов в показателях нормы, сортирующих вещи на складе и в принципе занимающихся тем, на что было бы жалко отдавать время своего бодрствования. За последнее время учёный так редко тратил копии, что Гайра привык к ним, научившись отличать друг от друга по звукам и даже по мыслительному фону. Не смотря на свою безвольность, в них ещё копошилось прошлое сознание, иногда прокручивая мысли, часто тревожащие хозяина тела при жизни. У кого-то слуга подмечал мысли о денежных долгах, у кого-то о прекрасной ночи, проведенной в баре с последующим ограблением пьяной девушки, кто-то много думал о том, что ему надо найти своего пропавшего без вести брата. У всех такие разные мысли, и в тоже время, такие одинаковые. Гайра не мог точно сказать, какая назойливая мысль была лично у него, в подобном деле взгляд со стороны был бы очень кстати.       Большая часть Идофронта была погружена в сон, и где-то в одной из комнат спала Прушка. Раньше девочка часто ночевала с отцом, боясь оставаться одна. Однако, чем больше лорд менял тела, тем увеличивался интервал бодрствования, и в итоге она привыкла проводить ночи в компании Мейни, укутанная двумя одеялами. Это позволило больше проводить подобных совместных ночей и кажется, Гайра понимал прелесть этого мероприятия.       На тумбе рядом осторожно стояли две маски, отложенные их хозяевами для улучшения качества сна. Конечно бывали моменты, когда они работали слишком много, забывая про сон, и в итоге падая без сил прямо в экипировке, моментально погружаясь в кромешную тьму.       Копия не видел снов, это привилегия обладателей души, потому он не многое терял, просто лёжа в постели, в сотый раз обводя взглядом черты тела своего господина. Высокий, крепкий, и прямо сейчас такой уязвимый. Снилось ли что-нибудь лорду? Слуга определенно пару раз слышал, как тот что-то бормотал себе под нос, но он все ещё не был уверен, что это фаза быстрого сна, ибо более никакой активности в таком состоянии учёный не проявлял. Разве что лишь сильнее прижимался к телу подопечного, утопая в тепле другого организма, нагло забирая его себе. Гайра был готов отдать свое сердце, прекрасно качающее кровь по венам, лишь бы господин никогда не мерз. По спине проходила холодная дрожь, когда к нему снова приходили воспоминания минувших лет. Он не мог вынести этих слез, большими каплями стекающими по лицу оригинала, невнятно бормотавшему извинения, окончательно сворачивающийся в непонятный клубок из конечностей. Гайра не знал, что ему снилось, и никогда не спрашивал лорда об этом, но наблюдать это зрелище было слишком тяжело, словно вся гравитация сконцентрировалась на нем и давила, давила все соки. Он помнил, как сложно было жить с оригиналом, его спонтанный характер, хаотичное поведение, странная манера общения, и все же, когда он такой уязвимый, все внутри перекручивалось, заставляя приводить его в чувство, крепко прижимать к себе, бормоча на ухо что-то успокаивающее, банально-ванильное, чтобы почувствовать, как он крепко цепляется за слугу, царапая ногтями спину, но наконец начиная отходить. Гайра обещал самому себе оберегать лорда, чтобы такого никогда больше не было. Прошло много лет, и мужчина теперь даже рад, что Бондрюд не видит странных сновидений, спокойно засыпая и просыпаясь, ни разу не дернувшись за всю ночь. Копия будет защищать его, это долг, обязанность, смысл жизни.       На бледное лицо спадало несколько прядей, отросших за время с последней стрижки. Чертовски очаровательно. Немного погодя, Гайра отстранил руку, заметив, как съежилось тело лорда, потеряв один из источником тепла, наконец убирая их, открывая более лучший обзор. На лице невольно появилась улыбка, а в груди растекалось что-то теплое. Даже для такого массивного тела эмоции были слишком большими, не помещаясь, и пытаясь всеми силами вырваться наружу. Но мужчина молчал, даже не шелохнувшись, продолжая рассматривать возлюбленного, разве что вернув руку на прежнее положение, обхватывая туловище лорда и притягивая ближе к себе. В такие моменты он чувствовал себя по-особенному, не как обычно. Больше никто не видел его таким, никто не мог и представить. А сам он был не обычной копией, его выделяли из толпы. Ему дали имя.       Гайра. Это звучит красиво, верно? Бондрюд всегда умел подбирать названия, идеально подходящие будущим их обладателям. На сколько копия знал, его имя тоже что-то означало наравне с именем приемной дочери ученого. Только не знал, как это может переводится, но сам факт того, что это все имеет смысл, что он один из единиц, удостоившихся такой щедрости, все это заставляло его органы сжиматься, а в животе появлялось странное чувство. Вроде, люди называют это бабочками.       Он немного отодвинулся назад, уже чувствуя приблизившийся край кровати, чтобы лучше осмотреть господина, лежащего возле стенки. Они спали вместе с самого начала. Впервые это было по вынужденным мерам, потом это стало чем-то личным, а теперь это просто привычка, где Гайра отчаянно видел нечто большее.       Бондрюд не испытывал эмоций, по крайней мере, не те, о которых привыкли думать люди. Он был другим, и этим привлекал слугу, видевшим в нем смысл существования. Лорд не был просто создателем, хозяином Зоаголика, когда-то поглотившей душу Гайры, даже не был просто господином. Он был предметом воздыхания, вторыми лёгкими. Знал ли он об этом? Вновь тихие шаги по коридорам, ещё одна молящаяся рука, идущая по делам. Копия по-прежнему вглядывался в острые черты, зная, как это неправильно, и в тоже время искушаясь запретным плодом, лежащим прямо перед ним, в полной доступности. Тяжёлый выдох вырвался из груди слуги.       По бледной коже прошлась дрожь и заметив это, мужчина тут же поправил одеяло, накидывая его дальше, укрывая ученого целиком. Все такое же безмятежное выражение лица, лёгкое дыхание, существование которого можно было определить только по щекочущему чувству на коже в области груди. Он обхватывал его руками, прижимая к себе, зарывшись лицом в отросшие волосы, наконец прикрывая глаза. Гайра был даже благодарен бессоннице за возможность вновь насладиться видом спящего лорда, и временем все обдумать и расставить по полочкам. В его голове всегда происходил такой бардак.       Подобное времяпровождение стало для них обыденностью, чем-то привычным, и в тоже время очень личным, практически интимным, когда они не боятся снять маски и просто насладиться видом друг друга. Он благодарил каждого бога, каких только могли выдумать люди, за возможность увидеть эти выразительные болотные глаза.       На утро все вернётся в привычное русло, начнутся новые исследования и опыты, жизнь снова закипит на Идофронте, а лорд даже не задумается о ценности подобных ночей. Для него это привычка, выработанная годами, не имеющая смысла, но почему-то все ещё используемая. Гайра вновь вернётся к своим обязанностям, разбирая бумаги, показания, следя за Прушкой, попутно воспитывая ее по возможности. Они снова охладеют друг к другу, перебрасываясь лишь короткими фразами. Он будет выполнять приказы господина, подчиняясь каждой прихоти, которые порой были более чем неожиданными, происходящие во время перерывов в кабинете лорда.       Мужчина чувствовал эмоции, как минимум, мог об этом заявить. Значит ли это, что Бондрюд не так уж безнадёжен в этом плане? Все его фразы, его отношение в копии, их совместная ночёвка. Во все это заложен какой-то смысл, верно?       Наступит утро, все вернётся на свои места, и эти размышления покажутся полусонным бредом, вызванным изнеможением организма. Его не интересовала Бездна, ее тайны и сокровища, не интересовала слава и признание. Он шел сюда за ним, таким одержимым этим местом, таким искренним в своих стремлениях. Он любил его, любил всем сердцем. Готов был отдать свое тело, свой разум, все, что имел за собой, лишь бы снова увидеть эту своенравную улыбку на лице лорда, услышать благодарность или очередной двусмысленный жест.       Господин должен выспаться. Впереди ещё много работы, не меньше новых открытий. Его ночное время подходило к концу, но сам он не собирался спать. Разве можно сомкнуть глаза, когда рядом лежит он, такой странный и непонятный, но такой родной. Такой любимый.