И вновь возвращаясь к тебе

      В спину били крупные хлопья снега, заметаемые за воротник, неприятно колющие кожу. Какой бы грубой она не была, чувствовать ледяную воду на шее неприятно никому. Хотя нет, есть на свете существо, которое цеплялось за каждое ощущение, даруемое миром. Холод и ужасная жара, боль и наслаждение, страх и чувство безопасности, как эти чувства прекрасны по-своему - говорил он. Хватаясь за последние осколки человечности, исчезающие с каждым новым перемещением между телами, пытаясь впитать, как губка, абсолютно все вокруг, изучить, ощупать, Бондрюд был практически ребенком, тянущемся к окружению. Высокий мужчина обвел взглядом заметаемый силуэт, выступающий черным пятном на общем плане, укутанный в шубу и высокие ботинки, обязанные защищать на холоде.       Уже темнеет, и совсем скоро, через считанные минуты, все погрязнет в мрак, совсем как на привычном пятом слое. Ни завывающий ветер, ни хруст снега под большим весом и массивной обувью – ничего не привлекало внимания рассветного лорда, по-прежнему стоящего посреди улицы, закинувший голову к небесам. Было что-то в этой позе, но что именно, продрогший слуга никак не мог определить, продолжая гадать. Безвольно опущенные руки, оттягиваемые дополнительным весом артефактов, поникшие плечи, горящая фиолетовая полоса, смутно различимая в метели. Обычно, так просят милостыни.       Это было даже забавно. Ученого буквально запорошило крупными хлопьями слипшихся снежинок, украшая плечи и маску белой шалью. Из-под маски вырвался клубок пара, единственный признак живого существа под костюмом, а не уродливой статуи, созданной кем-то безумным и отчужденным от мира сего. Становилось все холоднее, и ноги чувствовались как что-то инородное, приклеенное к теплому мясу туловища. От дыхания внутренняя подкладка в шлеме полностью вымокла, а тонкие пленки, выполняющие роль линз, запотели. Многие люди, в частности иностранцы, поражались тому, как вообще можно видеть в масках, где нет очевидных отверстий для глаз. И вопросом задавались все, кто не знаком с бездной, ее правилами и тем, что все гениальное зачастую просто. - У вас все хорошо? – Он наконец подал голос, пытаясь вырвать начальника из незримых пут этого гнилого места. – Вы стоите тут уже продолжительное время. Если вам интересно, метель не собирается утихать до утра. - Неужели? – Рассеянный, в некой степени ленивый голос, сопровождаемый новыми прозрачными клубками. – Не беспокойся, мне совершенно не холодно. - Вы так всегда говорите, а потом мы не знаем, что делать с обморожением третьей степени. – Рука в грубой перчатке небрежно смахнула горку снега с простеньких кожаных наплечников, так же пройдясь и по маске. Лорд по-прежнему был невозмутим. – Чего вы вообще здесь ждете? Тут ничего нет. - Есть. – Теперь уже ученый повернулся к подопечному, водя взглядом по синей полоске. – Здесь красиво, не находишь? – Сразу после этих слов болотные глаза вернулись обратно, к небу, стремительно чернеющему и теряющему последние крупицы света, к хлопьям, неустанно падающих на землю, тут же смешиваясь с грязью, к своим мыслям, находящимся так далеко.       Молящаяся рука так же осмотрелся, изучая скудный пейзаж. Старые облезлые дома, бездарно расставленные на местности и похожие на коробки, набитые углем и быстро закинутые на склад, грязно-белые оттенки, теряющиеся в полумраке. Большая часть окон подсвечена изнутри, признак живых хозяев квартиры, готовящихся к бессмысленным обрядам, сопровождающих местный праздник. Длинные трубы, протянутые над головой, наполненные горячей водой и обмотанные кусками ткани и пористого материала. Район явно не бедствовал, но и не мог себе позволить жить полноценно, вечно пытаясь сводить концы с концами. В эту ночь никто не выйдет зажигать уличные фонари, боясь продрогнуть.       Глаз не мог ни за что зацепится, равномерно плывя по обнаженным кирпичам под треснувшей штукатуркой, кривым дорогам, существующим только благодаря людям, ежедневно протаптывающим путь на работу и той девчушке, что этим утром, еще задолго до рассвета, вышла на наперевес с массивной лопатой, которая впору будет не каждому взрослому мужчине. Тонкая, только в легкой накидке и отцовских ботинках, уже набитые снегом, усердно расчищающая сугробы, идущие со внутреннего двора на главную дорогу. Ноги выглядывают из-под длинной юбки, на голове болтаются тугие косички. Прекратить работать ее заставили лишь Молящиеся руки, прошедшие мимо, невольно вселяющие страх и непонимание в столь юное создание, тяжело дышащее не то от пугающих незнакомцев, не то от нагрузки. Эта страна была самой холодной на памяти Гайры, благо, приезжали они сюда ненадолго. - Я ничего не вижу, господин. Это просто грязная улочка, коих мы повидали сотни, честно признаюсь, здесь есть и поприятнее. – Слуга дернулся, стряхивая насыпавший снег, так же закапывающий его и превращающий в ледяную статую. Кажется, стоят они тут уже так долго, что в окнах появилась пара любопытных глаз. – Еще и снегопад только усиливается, стоит уже пойти.       Привычная тишина в ответ. Ученый всегда был трудный в общении, что до раскола души, что после. Умело игнорирующий, по-актерски грамотно делая невинный образ любопытного мальчишки, большими глазами смотрящий на мир. И все же он всегда был так наивен.       К удивлению Гайры, вскоре на горизонте появились несколько фонарщиков, пожилых мужчин, несущих с собой лестницу и сумку с приблудами, предназначавшимися для уличных ламп. На застоявшихся чужеземцев они толком и внимания не обратили, методично даря пламя стеклянным клеткам, изредка переговариваясь между собой, поправляя тонкие пальто и забавные фуражки. Эти люди сами перестали видеть, и уже давно не из тех, кто ищет путь по освещенной дороге, а не по памяти ног, но их преданность работе поражало. Они были совсем как молящиеся руки. Только последние не очень любили огонь. - В стране, откуда я родом, всегда было много снега. – Бондрюд начинал говорить так же внезапно, как и обрывал разговор. И особенно он любил внезапно вбрасывать крупицы информации о своем прошлом. В прочем, это никак не раздражало слугу, наоборот, он очень любил узнавать о господине новое. - Правда? – Высокий мужчина с любопытством наклонял голову набок, все так же стряхивая с ученого белую насыпь. Под ногами образовался уже приличный слой снега. - Да. У нас было поверие, что если зимой в день рождения ребенка идет снег, то это к счастью, и высшие силы благосклонны к этой бренной душе, вернувшейся в цикл жизни. Такого ребенка ждали большие успехи и амбиции. - Судя по всему, на ваше рождение бушевала метель. - Как мне потом говорили, в тот день не выпало ничего, впрочем, как и во всю последующую неделю. – Лорд не мог говорить это без улыбки, определенная доля пренебрежения даже к своей родной культуре сохранялась из раза в раз, кочуя по разным телам, навеки въедаясь в оставшуюся часть души. - Вы все еще помните свое прошлое? Спустя столько перерождений? - Частично. Иногда я что-то вспоминаю, иногда какое-то знакомое чувство появляется, когда я на что-то смотрю или делаю. Иногда со мной говорит Оригинал. – Фиолетовая полоска задумчиво потускнела. Болотный взгляд обвел улицу, преобразившуюся под светом ламп. Стемнело окончательно, а снег лишь усилился, забиваясь под одежду, маску и ботинки, заставляя окончательно продрогнуть. – Как же красиво.       Слуге лишь оставалось вздохнуть, поправляя массивную экипировку, попутно пытаясь растереть окоченевшие руки. Бондрюд не был бы ученым, если бы не пытался уцепится за каждую мелочь, если бы не впечатлялся силами природы и существами, населявшими планету. В конце концов, не был бы человеком, коли не созидал бы мир вокруг. Многие грязнут в суете, презирают свои маленькие квартиры, грязный снег под ногами, более не обращают внимания на детали вокруг. Фактура камня, мерцающие блики причудливых огней в фонарях, хлопья снега. Если бы не все это, рассветный лорд не был бы собой.       Эта поза, было в ней что-то знакомое. Закинутая голова, безвольно болтающиеся руки, опущенные плечи. Обычно так ждут дальнейшего развития событий. И он ждал. Ждал безумного вихря, сотрясающий окна, белых шапок, опадающих с крыш под своим же весом. Торжества природы, демонстрирующей свою мощь и человека, способного адаптироваться даже в такой местности, противостоя ей. Обычно, так выглядят дети, очарованные ранее не виданным явлением. И он тоже был очарован. - Чувствуешь этот запах? Он едва уловим, и все-таки, один раз вдохнув, сложно от него избавится. – Ученый сложил руки за спиной, слабо придерживая самого себя за запястье.       Покосившись на господина, а потом также устремив взгляд наверх, мужчина постарался сделать глубокий вдох, по итогу просто закашлявшись, обжигая ледяным воздухом легкие. Абсолютно все, каждая мышца пыталась выдавить из организма чужеродную массу. Гайра неуклюже поправил шлем, постучав по груди и отойдя от внезапного сопротивления собственного тела. Последующие вдохи были куда более острожными, и все-таки он не ощутил ничего, кроме холода. - Простите, кажется, я опять не понимаю, о чем вы. Я ничего не чувствую. - Это запах скорого отступления холодов. Запах нового рождения всего живого с наступлением теплых сезонов. – Он не был бы собой, если бы не чувствовал окружения. Не был бы ученым. Человеком. – Это дарит чувство, которое бы не смог описать не один язык. - Жаль, что вы не можете мне его передать. – Копия слабо усмехнулся, переминаясь с ноги на ногу. Обувь изнутри нещадно промокла.       Бондрюд наклонил голову подобно кукле, поворачиваясь к своему подопечному и, словно отойдя от помутнения, быстро прильнув к высокой фигуре. Последнего это резкое движение напугало, но он не посмел сделать и шага назад, лишь безвольно наблюдая за действиями лорда. Любопытные взгляды уже давно исчезли, уставшие наблюдать за двумя неподвижными силуэтами, фонарщики пропали из поля зрения, дарующие огонь и другим улицам, чтобы по утру потушить, возвращая к вечеру. Отступил и холод, и обморожение, промокшая униформа и снег, по-прежнему яростно бьющий в спину. Гайра был достаточно высоким и крупным, чтобы закрыть господина от вихря, укрывая его своим плащом, нависнув сверху. Маска с синей полоской благополучно была приподнята, обнажая посиневшие губы, знакомые черты лица. Ученый позволял обхватить себя руками, и копия лишь пользовался этой возможностью. Бондрюд сильнее приблизился, приподнимаясь к лицу подопечного и, вместо того, чтобы откинуть свою маску, просто начав изучать взглядом. - Ты весь замерз. – Таким был внезапный вывод с совершенно неочевидной подводкой, сделанный рассветным лордом. Получив в ответ лишь непонимающий выдох и раздосадованный взгляд из-под маски, окруженной узорами пара, он отстранился, поворачиваясь в сторону занесенной дорожки, по которой им следовало вернуться на съемное жилье, имеющееся у них до следующего вечера, когда они должны были вернуться в Орф, на Идофронт к работе, вечным исследованиям и очаровательной девочке с бело-зелеными кудрями. – Нам стоит вернуться в номер. - Я пытаюсь вам донести эту мысль уже двадцать минут, господин. – На лице мелькнула невольная улыбка. Шлем опустился на законное место, пряча этот мимолетный жест привязанности. Как лорд был очарован жизнью, так и слуга не мог оторвать взгляда от этой статной фигуры в теплой шубе и увешанный артефактами, уже собирающейся направится домой, под крышу, дабы наблюдать за бурей уже из-под запотевшего окна, сотрясаемого ветром. – Вы сами не сильно замерзли? Не хотелось бы помимо обычной процедуры отогревания вам ещё и первую медицинскую оказывать. - Я в полном порядке, не стоит переживать. – дождавшись, когда слуга подойдет, присоединяясь к методичной дороге, ученый бережно взял его под руку, очевидно чувствуя себя так более комфортно. Ему всегда нравилось осознавать, что подопечный рядом и находится в добром здравии. Хотя, учитывая обстоятельства, последний пункт ставился под сомнение. - Не смотря на все ваши достижения, заслуги и открытия, в плане человеческого мироощущения вы все такой же идиот, мой господин.       Под ногами хрустел снег, а заметенные фонари, подобно грациозным аристократам в белом, указывали дорогу до временного дома, до тепла и легкого чувства безопасности. Они остановились в более благоприятном районе, но Бондрюд никогда не находил в чистых ровных домиках своего шарма. В нем сидел Оригинал, слишком сильно привыкший к хаотичности и беспорядку, находящий красоту в разбросанных исписанных бумагах и испачканной чернилами коже. Совсем скоро они вернутся в номер, будут пить горячую воду и лежать вместе, стараясь отогреться. И Гайра вновь будет пытаться защитить старшего мужчину, даже толком не зная, от чего. - Вы так и не передали мне то чувство, о котором говорили. – Слуга опустил взгляд ниже, на сопровождаемого ученого, невозмутимо вышагивающим по сугробам, едва заметно дрожа на морозе. Все же не совсем это тело бесчувственно. - Я обязательно исправлю это упущение, когда мы вернемся в номер. Это стоит почувствовать. Словно новое рождение.       Он ответил «Конечно, господин», снова ласково осмотрел фиолетовую маску. Ему не нужно было заново рождаться, он уже чувствовал себя живым с того самого момента, как стал правой рукой эксцентричного ученого, с той минуты, как был поглощен Зоаголиком. Он не мог представить участи лучше, как не мог представить себя в роли кого бы то ещё, не связанного с рассветным лордом. Гайра чувствовал себя на своем месте, и просто был счастлив. Он ни о чем не жалел. Хотя нет, об одном он пожалел довольно сильно. О том, что не заставил господина одеться теплее, и только после этого идти смотреть на метель.