***
«Тебе ведомо то, что сокрыто от глаз простых смертных». «Но какой от этого прок, если я не могу ничего изменить?» «То, каким будет выбор — человек решает сам, ты можешь его только направить». «Но как мне направить кого-то, кто глух к моим словам и не желает узреть истину?» «А как остановить реку, вышедшую из берегов? Как унять ярость обезумевшего дикого зверя? Или погасить разбушевавшийся пожар?» «Я не…» «Ты на такое способна?» «Нет…» «Так какой же вопрос тебе следует себе задать?» «Какой… вопрос?» «Сумеешь ли ты остановить неудержимый поток бурных вод, перегородив ему дорогу своим телом?» «Нет…» «Тогда, быть может, у тебя получится уговорить одуревшего от голода хищника на тебя не наброситься, как только тот тебя завидит?» «Нет…» «А что насчет огня? Хватит ли тебе сил погасить пламя, объявшее уже целый город?» «Не хватит…» «Так есть ли тогда смысл, стоять у всего этого на пути?» «Но… Как же мне тогда… быть? Зачем боги даровали мне столь бесполезный дар!» «Дитя, если ты не знаешь, с какой стороны взяться за меч, это ещё вовсе не значит, что он бесполезен». «Меч?..» «Не каждое орудие обладает грубой формой, и не всякий слепец способен сбросить с глаз пелену. Поэтому вместо того, чтобы пытаться взывать к тем, кто тебе внять не способен, попробуй присмотреться к тому, кто уже смотрит с тобой в одном направлении. Гляди-ка, он снова здесь. Второй принц». «Что? Ах… И правда, но что он…» Откуда… этот запах гари? И почему все вдруг померкло? Что это… Что… «Господин Верховный жрец! Что прои…» «Если ты не способна изменить что-то своими собственными руками, так исполь… зуй… н-не… с-свои…» «Верховный жрец… Надо бежать отсюда! Сейчас же! Мы же погибнем!» «Прости… Дитя… Но я н-не… м-могу…» «А-ах…» Больно. Огонь! Он повсюду! Моё лицо… Горит! Больно! Как же быть?! «…си! Каси! Я здесь! Держись за меня! Давай же! Скорее!» Да. Верно. Я всего лишь рукоять «меча», я даже не рука, что его направляет. И хотя прикосновение этой «руки» я ощущаю так же отчетливо, как жгущее мою кожу пламя, тот, кто властен над ней, меня тоже не слышит. Зато, похоже, слышит его… «Держись! Я выведу тебя отсюда! Только держись!..» Иначе… откуда посреди разъедающей глаза копоти было вдруг взяться Алому свету?..***
Она резко проснулась, шумно втянув воздух ртом. Дышать было по-прежнему тяжело, а левую сторону лица болезненно пекло, словно тот жуткий пожар был только вчера, а не годы назад. Тело дрожало, волосы прилипли ко лбу, намокнув от пота, а сердце тревожно колотилось в груди, отдаваясь в висках громкими толчками. Что-то было не так. Стойкое дурное предчувствие явилось к ней раньше, чем способность уверенно двигаться. И тут она поняла, почему. Ощупав кровать рядом с собой, Каси обнаружила лишь пустоту и резко встрепенулась. Природный инстинкт матери бил тревогу, но она приказала себе успокоиться, чтобы не совершить лишних ошибок. Сперва надо осмотреться, понять — не ложно ли разбудившее её беспокойство и связано ли оно напрямую с этим дитя. Быстро оглядев покои, она не уловила никаких признаков присутствия дочери. Волнение усилилось. Кинувшись к дверям, Каси выпорхнула в ночь, и донесшийся до неё практически в тот же миг запах крови обострил чувства до предела. А сделав буквально пару шагов, она едва не споткнулась о лежащее на земле тело. Черная одежда утопала в темной луже, а вывернутая под неестественным углом рука выронила измазанный кровью клинок. Страх ринулся в разум резким уколом, и, на опережение самым худшим предположениям, до слуха Каси долетел отзвук детского плача. Её плача. Ноги несли молодую мать вперёд быстрее, чем та успевала осознавать, куда движется. Поэтому весь стремительный бег сквозь тьму выветрился из памяти мгновенно, стоило только достичь цели. Отыскав свою дочь неподалёку от аллеи, ведущей к садам, Каси застыла в полнейшей растерянности. Её трехлетнее дитя исходилось рыданиями, прижимаясь к кому-то рядом с собой. Не похоже, что это был кто-то из слуг или дворцовой стражи, однако по какой-то причине Каси испытывала безотчетное доверие к этому человеку, даже не видя его отчетливо. Чутьё подсказывало ей, что он ни за что не навредит этой девочке. А увидев, как бережно его рука коснулась её маленькой головки, Каси уверилась в этом окончательно и вдруг поняла, что он выглядит очень знакомо. Незнакомец шевельнулся, и Каси заметила, как в его растрепанных волосах что-то блеснуло. А затем луна вышла из-за ночных облаков, и её сердце замерло. Облик охваченного пламенем святилища, явленный ей в недавнем кошмаре, истаял, уступив место более далекому прошлому: светлому радостному дню, среди которого затерялся и отблеск золотого медальона в солнечных волосах, и необычайно глубокий взгляд глаз цвета ясного полуденного неба; слишком глубокий для кого-то столь юного. Он посмотрел на неё, дав понять, что заметил, но отрываться от её дочери не спешил. Каси смогла разглядеть его умиротворенное лицо даже среди полуночных теней, и то чувство, прошившее её насквозь годами ранее, ожило вновь: ведь его лик нисколько не изменился. — У-у-у… Бла-а-тик… Тебе больно? Ведь больно… Да? — Вовсе нет. — Н-но… Но т-ты зе так си-ильно изла-а-нен… Ува-а… — Со мной всё хорошо, маленькая госпожа, не волнуйтесь. Уже ничего не болит. — П-плавда?.. — Правда. — У-у-у… — Ну, ну, если будете так много плакать, у вас непременно головушка разболится. И вот тогда братику тоже будет больно. Вы же этого не хотите? — А-ах? Маленькая принцесса замерла, уставившись на юношу в замешательстве, затем пару раз шмыгнула носом и отрицательно замотала головой. — Ну вот, поэтому, прошу вас, перестаньте. Всё хорошо. — У-у-угу… Девочка старательно сдерживала слёзы, хотя было очевидно, что это даётся ей с трудом. Отцепив наконец пальцы от заляпанной кровью одежды юноши, она выпрямилась и взглянула ему прямо в лицо. Уверенно сжав свои крошечные кулачки, она подняла подбородок и решительно заявила: — Холосо, Йона не бует плакать, но тогда и ты не плач, блатик! Он не спешил отвечать, и Каси не сразу сообразила, в чём дело. Но затем он коснулся своей щеки, после чего посмотрел на пальцы, словно в удивлении. — Вот как? — обронил он тихо и добавил: — Но вы не так поняли, маленькая госпожа. Просто я очень рад, что вы целы… Он вновь осторожно прижал её к себе. Глядя на них в этот момент, Каси переживала необычайные чувства. Казалось, что она наблюдает за воссоединением родственных душ, что волею судьбы были разделены чудовищно долго. Это было необъяснимо, невозможно — но она знала, что это так. И даже её собственное кровное родство с этим ребёнком меркло на фоне этой связи. Это потрясало до самых глубин естества, но в ней так и не шевельнулось ни единого уязвляющего укола. Ни ревности, ни досады, ни зависти — лишь всеобъемлющая уверенность в том, что всё именно так, как и должно быть. Может, именно из-за этого Каси никто не мог понять до конца. Хотя на деле она знала это наперёд, потому и избегала по-настоящему откровенных бесед с кем-либо. Даже собственный муж, казалось, ей не доверяет, несмотря на то (как говорил Верховный жрец), что они оба «смотрят в одном направлении». Однако он смотрел, потому что хотел быть услышанным лишь раз, в надежде на исполнение своего заветного желания; как в итоге и вышло. А она — потому что хотела узнать — почему выбрали именно её, и разобраться — как с этим быть. Только вот ей, в отличие от него, небеса отвечать не спешили. Сколько бы она ни молилась, сколько бы ни просила указать верный путь к истине — боги оставались немы. Поэтому всё, что она могла — это смотреть вокруг себя настолько ясно, насколько удавалось; собирая подсказки по крупицам, рассеянным где-то среди предначертанного окружающим её людям. Йона снова захныкала, тихонько; всё же не сдержалась. Юноша ослабил объятия и заглянул ей в глаза. Какое-то время они молчали, а затем он улыбнулся и сказал: — Ну что ж, маленькая госпожа, пожалуй, мне пора. А вам лучше бы вернуться в кровать и увидеть замечательный сон. — А-а… Блатик там бует? — Хе-хе, если только вы сами не против, — ответил юноша сквозь тёплый смех. — Йона не плотив! Йона хочет покататься с блатиком на лошадке! — Тогда решено, — сказал он, протягивая ей свой мизинец. — Это обещание. Йона растерялась на пару секунд, а потом решительно скрестила свой крошечный мизинец с его вместе с радостным «да!». — А теперь вам пора, вас уже заждались, — сказал он, легонько сжав её маленькое плечико. После чего добавил: — Вон, видите? Девочка скользнула взглядом в указанную сторону и тут же резко повернулась всем телом. — М-мама… Йона сделала робкий шажок, но вновь обернулась к юноше. Он лучисто улыбнулся ей и мягко подтолкнул в спину с тихим «идите». И она пошла, быстро перейдя на бег, и упав в раскрытые руки матери буквально в следующее мгновенье. Каси встала, крепко прижимая к себе продрогшее маленькое тельце. Тревога на сердце стихала, вместе с тем, как новые вопросы — множились. Юноша выпрямился, и Каси смогла увидеть зияющие в его перепачканной кровью одежде прорехи. Выглядело так, будто его рубанули клинком несколько раз, причем, судя по форме разрезов — после такого едва ли был шанс подняться. Но он уверенно стоял на ногах, глядя на неё тем же умиротворенным взглядом, что и годы назад. И от этого оглушительного спокойствия отчего-то становилось невыносимо грустно. Она не могла четко прочесть всю суть этой грусти в эту минуту, но что-то подсказывало, что то стойкое чувство необъятного, явленное ей ещё при первой их встрече, на самом деле имело гораздо более четкие очертания. Тоска. Боль. И бесконечное одиночество. Каси почувствовала, как по щекам заструились слёзы. Её всю трясло от шквала обрушивающегося на неё знания. Непрошенного, невообразимого и столь же необъятного, как и сама суть стоящего перед ней человека. Он тихонько вздохнул и произнес: — Не печальтесь обо мне, госпожа жрица, чему быть — того не миновать. Всему — свой срок, но на сегодня уже достаточно слёз. Прошу вас, позаботьтесь о маленькой госпоже, до тех пор, пока не придет мой час. Я умею ждать, поэтому, пожалуйста, насладитесь тем временем, что вам отпущено. Он легко поклонился ей и повернулся, уже было собравшись уходить, но вдруг замер, оглянувшись через плечо — прямо как тогда в храме. — Если вас это утешит, я могу присниться и вам, ну, чтобы покататься вместе на лошадке. Меня нисколько не затруднит. Каси удивлённо вытаращилась на него, постепенно осознавая смысл сказанного. А он мелодично рассмеялся и добавил: — Вам стоит больше улыбаться, госпожа жрица. Видите, сегодняшняя ночь наглядно показала, что, даже соблюдая предельную осторожность, никто не застрахован от беды. Так есть ли тогда смысл только и делать, что прятаться? Алого Дракона бесполезно скрывать, рано или поздно он непременно обратит на себя много внимания. Но если он будет бояться всего вокруг, как же тогда он научится защищать себя от опасности? Подумайте об этом, госпожа жрица, и не бойтесь жить. Доброй вам ночи. Он ушёл, скрывшись в ночной темени, будто истаявшее видение, а Каси всё продолжала стоять на месте, прижимая к груди уже задремавшую в её руках Йону. Впервые с того самого дня, как был сожжен храм Алого Дракона, она ощущала такое умиротворение и ясность. Как если бы она наконец пробудилась от долгого тревожного сна, в котором боязно было сделать хоть шаг из покоев, ставших для неё одновременно убежищем и темницей. Йоне было уже три года, и, разумеется, нельзя продолжать скрывать её вечно. Чем тщательней что-то скрывают, тем более стоек к тому интерес, в особенности когда факт секретности столь очевиден. И, как бы ни были велики опасения господина Ила, в этот момент Каси твёрдо решила для себя, что непременно настоит на том, что им с Йоной стоит начать показываться хотя бы в уединённых уголках дворца. Иначе, вполне вероятно, случай, произошедший этой ночью, непременно вскоре повторится. Словно отозвавшись на её мысли, за спиной послышались знакомые шаги. Она обернулась, ощутив, как внутри всё сжимается. Почему-то она была уверена, что он непременно разозлится, как в тот раз, когда она не возбранила маленькому принцу Су-Вону приблизиться к Йоне немногим после её рождения. Но в долетевшем до неё голосе, озвучившем её имя, была слышна лишь тревога и… облегчение? Ил притянул её с дочерью к себе без каких-либо упрёков, а с его дрожащих от волнения губ слетали только сбивчивые хвальбы небу, что они обе целы. Каси вновь застыла в удивлении, как и немногим ранее. Но, услышав, как Йона недовольно заворчала на отца, потому что тот её разбудил, тихонько рассмеялась, прижавшись к нему в ответ. Пожалуй, ей и правда стоило перестать бояться жить. С этими мыслями и уже давно не касавшейся её губ улыбкой Каси неожиданно прильнула к супругу в поцелуе, в надежде, что это скажет ему обо всём яснее любых слов.