Осеннее.

      Дым расползался по сиреневым стенам, подсвеченный розоватым неоном от гирлянд на окнах; Оли запрокинул голову ещё дальше, растягивая губы в глуповатой расслабленной улыбке, прогибаясь в пояснице под внимательным синим взглядом напротив: Джордан следил за ним неотрывно, невесомо ухмыляясь в ответ.       Он чувствовал себя превосходно: недавно Ли прислал последнюю партию для сведения, они дали замечательное интервью, воплотили в жизнь красивую фотосессию, о которой Сайкс грезил недели две не переставая, а потом Джордан утащил его прямо со съёмочной площадки в небольшой домик в Локсли, деревне в пяти километрах от родного Оливеру Шеффилда; и, вот, они здесь вторую неделю, отдыхают от работы и суеты в небольшом деревянном домике.       В эту веранду Сайкс влюбился с первой минуты пребывания в доме; торопливо скинул кеды на пороге, неуклюже врезаясь в угол под тихий смех Джордана, и почти побежал исследовать их временное место жительства, а потом замер на пороге небольшой комнатки с кроватью, залитой солнечным светом из огромных окон повсюду, и следующие три дня отказывался выходить. Дошло до того, что Фиш таскал ему туда еду на светлом деревянном подносе, с ласковой укоризной смотря на быстро исчезающие сладости и чай и почти нетронутую нормальную еду; иногда он был как ребёнок, Оливер знал это сам, и был отдельно благодарен Джордану за то, что тот не акцентировал особо внимание.       К середине первой недели Фиш смирился с тем, что его персональное вечное дитя не отлипнет от природы за широкими окнами примерно никогда, и покорно перетащил на веранду все имеющиеся подушки и пледы; кровать была поистине огромная и более, чем загадочная - кто вообще ставит что-то подобное на веранду?       Но Оливер улыбался рассеянно и счастливо, и впервые за долгое время не дёргался при упоминании собственного имени; и поэтому Джордан просто позволил этому идти своим ходом.       Так что солнце за стёклами было ярким и даже не скрывалось за облаками, в доме стало куда теплее с двумя обогревателями, никем не запрещались сладости в неограниченном количестве и никто не кричал в пять утра что-то вроде 'Сайкс, твою мать, что ты сделал с битом?!'. И это - всё это - ощущалось вос хи ти тель но.       Даже Фиш не упрямился, как обычно, и не сбегал работать под предлогом ответственности и оправдываний ожиданий фанатов и Мэттов с Ли, а просто подходил ближе каждый раз, стоило Оливеру его позвать, и спокойно укладывался рядом, прижимаясь тёплым боком.       Дым расползался по сиреневым стенам, подсвеченный розоватым неоном гирлянд, и Оли чувствовал себя так хорошо, так свободно и раскрепощённо, и в такие моменты он просто не мог допустить, чтобы Джордан смотрел куда-либо кроме него; он хотел, и не собирался упускать ни секунды времени.       Поэтому он притаскивал сюда, на застеклённую солнечную веранду их общие фото, клеил на спинку кровати, педантично перекладывал на верх кучи одеял и подушек бежевые - любимый фишеровский цвет, зажигал его обожаемые хвойные аромапалочки, и дым стелился под низким потолком густым концентратом еловой свежести, пока Оли улыбался глуповато-расслабленно уголками губ, запрокинув голову, и ловил отблески солнца в синих-синих глазах напротив.       - Джордан? - отражение его собственной мягкой ухмылки, едва дёрнувшаяся в интересе бровь, вопросительное мычание - иногда осознание того, насколько он любит этого человека, накатывало неотвратимой волной, буквально погребая Оливера под силой его собственных чувств, и это становилось настолько невозможно хорошо, что даже плохо; особенно когда они никуда не спешили, расслабленные и спокойные, вдали от людей, студий и концертных залов, и солнце подсвечивало пыль в воздухе, мягко расстилаясь по светлому дереву и лиловым простыням, и хвойная кисловатая свежесть расползалась вокруг; Джордан любил аромапалочки, а Оли любил то, как дым от них мягко искажает его резкие черты лица. - Иди сюда.       Он протягивает руки в сторону кресла, ещё больше распластываясь на постели, и шея совсем немного затекла от неудобного положения, но это ничего, потому что край матраса прогибается под новым весом, и Фиш падает рядом, головой укладываясь ему на открывшийся из-за задравшейся толстовки живот; Оли приходится приподняться на локтях, чтобы видеть ласковый взгляд родных глаз и то, как едва тронутая загаром рука лежит на его татуированной голой коже, согревая своим теплом. Джордан закрывает лицо свободной ладонью, смешно сморщивая нос - солнце слишком яркое, но это даже приятно после холодной и серой Англии; и сквозь пальцы Оли ловит его хитрым прищуром, улыбаясь самую чуточку нагло, и демонстративно прогибается чуточку сильнее, зажимая кончик языка между зубов;       Это самая настоящая провокация - слишком ленивая, но они отдыхают, так что всё в порядке; Фиш сводит брови в ласковой издёвке, чтобы через мгновение закатить с тихим смешком глаза и откинуться на спину, чувствуя, как Оли поднимается следом, чтобы забраться к нему на бёдра; он устраивает ладони на пояснице, поглаживая кончиками пальцев гладкую кожу, и подаётся вверх, встречая поцелуй на полпути, сминая сухие губы своими.       Они сталкиваются носами, неуклюже и нелепо, и Оли утыкается ему в плечо, пытаясь унять смех, а потом выдыхает судорожно и горячо, когда Джордан смещает ладони вниз, стискивая его через велюровые домашние штаны, и притирается ближе, в отместку смыкая зубы прямо над ключицей, оттягивая вниз свободную футболку; Фиш дёргается от неожиданности, возмущённо сжимая пальцы крепче, на что Оли ещё сильнее кусается, пока его не опрокидывают обратно на постель, шутливо отталкивая, и следующие несколько минут они возятся как малые дети, скомкивая несчастный бежевый плед, скидывают на светлый деревянный пол несколько подушек, пока Джордан не вспоминает о своём главном преимуществе и не останавливается пальцами на его рёбрах, угрожающе скребя ногтями; Оли замирает, наигранно-испуганно смотря на него снизу вверх, а потом заливается громким смехом - что-что, а щекотки боятся почти все, и то, что ему за тридцатник - совершенно не оправдание; а ещё -       А ещё у Джордана очень красивые руки. С тонкими запястьями, ухоженной кожей и длинными музыкальными пальцами; то, как он проводит этими руками по клавишам любимого инструмента - отдельная эстетика, но куда больше Оливеру нравится то, как он проводит этими руками по его телу, обводя татуировки; Сайкс каждый раз покрывается мурашками, сладко прикрывая глаза, и в такие моменты ему хочется остановить время, чтобы насладиться близостью подольше; он хрипло выдыхает, жалобно смотря на Джордана, и тот прекращает недо-пытку, наклоняясь вперёд, чтобы снова накрыть его губы своими, на этот раз нормально, и это так неуловимо-нежно, когда он толкается языком в приоткрытые губы, сплетаясь с ним внутри, и Оливер тихо-тихо выстанывает что-то прямо в поцелуй, непослушными руками стягивая футболку с родного тела.       Джордан обхватывает его под спину, приподнимая, чтобы снять задранную толстовку до конца, моментально расцеловывает обнажившуюся грудь, чувствуя губами, как быстро-быстро бьётся взбудораженное сердце; Оливеру остаётся только закинуть ноги ему на поясницу и шумно выдыхать, прижимаясь ближе; он так сильно любит такую близость, когда всё плавно, мягко и неторопливо, и солнце путается в волосах Джордана вместе с его татуированными пальцами, пока тёмная макушка опускается ниже и ниже; он помогает стянуть с себя одежду до конца, тут же покрываясь мурашками, чувствуя горячее дыхание на своих бёдрах, и ему достаточно одного взгляда вниз, туда, где распухшие от поцелуев губы накрывают тазовые косточки слишком близко от члена, чтобы со стоном откинуть голову, зажмуриваясь крепко-крепко; это чересчур, и он, кажется, никогда не привыкнет к тому, насколько обычно спокойный и сдержанный Фиш раскованный в постели;       А потом он чувствует, как вокруг головки растягиваются влажные губы, и это выбивает все мысли из головы к чертям, и он стонет-стонет-стонет, путаясь пальцами в тёмных волосах, неосознанно надавливая, заставляя взять глубже, и Фиш не противится и здесь, шумно сглатывая, и это лучшее чувство в мире; по крайней мере, пока Оли не ощущает, как Джордан опускается ещё ниже, и задняя стенка горла вибрирует в такт его стонов; это приятно до судорог, и он шепчет имя Фиша бесконечным благодарным потоком, поглаживая втянутые щёки, пока вихрастая макушка неспешно покачивается вверх и вниз;       Следующий поцелуй на вкус солоноватый, но это не имеет никого значения, когда вот так, когда до боли нежно и ласково, и он завороженно очерчивает напряжённые плечи, беспорядочно прижимаясь губами к родному лицу, ощущая согретую заботливыми руками смазку между ягодиц, и это - то, что в его личном рейтинге стоит после долгих поцелуев и чувственных губ на его члене - пальцы Фиша не только красивые, но и до жути умелые, и он никогда не может лежать спокойно, пока Джордан обводит сжатое колечко мышц, мелкими круговыми движениями втирая смазку; Оли стонет тихонько и на высокой ноте, заставляя себя расслабиться, жмётся ближе, когда чувствует первое проникновение, сцепляет руки за спиной, жарко выдыхая в родные губы, теряется в поцелуе, в том, как Джордан с готовностью в ответ вылизывает его изнутри, и осознаёт себя только когда влажные губы отрываются от его собственных, и его растягивают уже основательно; Джордан сгибает пальцы медленно, широко оглаживая податливые тугие стенки, специально обходит комочек нервов, не прикасаясь; Оли стонет жалобно, просяще тычась взмокшим лбом в загорелое плечо, насаживается сам, подаваясь бёдрами, сладко замирая каждый раз, когда пальцы внутри самыми кончиками надавливают, дразня; когда Джордан в хорошем настроении, он может мучать его так очень-очень долго, ровно как и сейчас: улыбается игриво, смотрит прямо в глаза, дьявол во плоти, любопытно наклоняет голову вбок - сколько ты ещё выдержишь, Оли, а ведь мог бы и не терпеть, Оли, мы же оба знаем, как тебе это нравится, Оли; и - чёрт - да, нравится до дрожи, каждое мгновение, каждая жадная судорога, каждый потерянный на половине вздох, каждый почти скулящий стон, и - Оли знает точно - Джордану нравится не меньше, когда он такой, весь мокрый, мелко подрагивающий, такой просящий, такой податливый, такой ласковый в противовес себе обычному, нагловатому и громкому, такой до безумия хрупкий, несмотря на то, что, фактически, крупнее самого Фиша; это нравится им обоим, и поэтому это так хорошо и правильно ощущается.       На мгновение Оли замирает; он такой растянутый, пальцы расходятся свободно, сразу три, и для них, зачастую перебивающихся в подсобках студий или слишком уставших для нормальной прелюдии, это так много, всего слишком много; он сжимается, чувствуя, как глубоко, а потом Джордан отталкивается от кровати, и он, ошеломлённый на секунды потерянным контактом, моргающий влажными ресницами, поднимается следом, едва не заваливаясь на дрожащих затёкших ногах обратно, чтобы помочь расстегнуть ремень и скинуть мешающуюся одежду окончательно; Фиш валит его обратно, жадно впиваясь в опухшие губы, вылизывает шею, зацеловывает хаотично грудь, параллельно добавляя смазки, а потом смыкает грубо зубы на нежной коже внизу живота, одновременно толкаясь, и то, как плотно мышцы обхватывают головку, заставляет Оливера невольно сжаться, надрывно выстанывая любимое имя; они замирают так, сцепленные вместе, и он жмётся к тёплому телу ближе, уговаривая себя не дёргаться и просто дать себе привыкнуть, пока Джордан ласково поглаживает его лопатки, придерживая второй рукой за поясницу.       Первое движение прошибает насквозь; он выгибается, упираясь затылком в постель, и впивается неосознанно пальцами в горячую кожу, чувствуя, как кусачие поцелуи остаются на его животе наливающимися красным следами, которые потом, разумеется, станут засосами; иногда Фиш такой собственник, и даже это в нём Оли тоже любит до безумия. Он шумно выдыхает на каждый толчок, привыкший к растяжению, и притягивает Джордана ближе за волосы, чтобы поцеловать этого недо-вампира, иначе скоро на животе элементарно не останется свободного места без ярких следов зубов; толчки ускоряются, и его пару раз протаскивает по покрывалу; он наслаждается каждым мгновением происходящего: тёплое тело, накрывающее его, кажется, со всех сторон, любимые губы на вспотевшей коже, синие глаза с плескающимся в них обожанием, блуждающие по его лицу; каждое тягучее движение, каждый тихий вздох, каждый низкий стон на двоих, солнце, рассыпающееся бликами по их телам и розоватый дым на сиреневых стенах - Оливер готов отдать за такие моменты очень и очень многое; ему над лёгкими слишком тепло, и эта нежность выливается через рёбра, сочится любовью сквозь кожу, чтобы добраться до Джордана и осесть на нём несмываемой пылью навсегда;       Он задыхается собственными вздохами, когда широкая ладонь обхватывает его член, двигаясь в такт толчкам, и едва ощутимое поглаживание на шее становятся последней каплей; оргазм накрывает мягкой волной, и Фиш собирает его рваные выдохи своими губами, кончая следом, вжимаясь в него бёдрами, и его тихое ласковое 'Оли' застывает в густом жарком воздухе вокруг них;       Они останавливаются на мгновение, запоминая все свои эмоции в моменте, и тяжёлое уставшее тело опускается на него сверху, устраивая голову на плече; Оливер удовлетворённо целует тёмную взмокшую макушку, лениво переплетая их ладони; они лежат так ещё некоторое время, прислушиваясь к тишине, поглаживая кончиками пальцев костяшки друг друга, и засыпают, окутанные розоватым дымом, и им не мешает даже яркое солнце.       Наутро он чересчур радостно возмущается перед зеркалом, разглядывая, как и ожидалось, россыпь фиолетовых засосов на собственном животе, до тех пор, пока Джордан не подходит сзади, сцепляя мокрые ладони у него на рёбрах, и холодная вода с его волос капает на пол, пока он прижимается ласковыми поцелуями к челюсти Оли, и Сайкс мгновенно успокаивается в его руках, откидываясь спиной на мокрую после душа грудь; ему более, чем нравится такой отдых.       - Нам надо купить ещё аромапалочек, знаешь.       Джордан любит аромапалочки, а Оли любит то, как дым от них мягко искажает его резкие черты лица; и, возможно, ему совсем-совсем немного нравится заниматься любовью в лиловой дымке.       Но только немного. Потому что то, как Фиш опускается на колени, оставляя поверх своих же засосов лёгкие поцелуи, смотря на него снизу вверх своими синими глазами - боги, он может посвящать альбомы этим глазам; он готов поклясться: они сияют ярче, чем его собственное будущее - Оливер любит больше.