Оттепель

POV Северия

Луна на фоне бездонного чёрного неба выглядела особенно яркой, точно прожектор. Ей уже доводилось видеть прожектор, в Ардетайне. Точно тысячи маленьких лун, они освещали бесконечные заросли стали и металла, и никакая самая тёмная ночь не могла тягаться с их холодным белым светом. Да, в мире слишком много необычных вещей. Жизни не хватит, чтобы повидать их все. И этот маленький светящийся кружок в этих зимних чернеющих небесах был, пожалуй, единственным напоминанием о том, что где-то там, далеко за морем, есть край, где глотка чистой воды достойна лишь небольшая кучка избранных, а нерабочую руку тебе как ни в чём ни бывало заменят на новую. Северия сидела на подоконнике, глядя в окно, и задумчиво перебирала пальцами на левой руке, пытаясь прислушаться к собственным ощущениям. Мизинец. Безымянный. Средний. Прежде указательный западал, да, указательный. Если сейчас она попытается его согнуть…? Уже прошло немало времени с тех пор, как в Ветряных скалах она получила свою порцию стрел от шеакрийских жрецов. Стрела повредила нерв, из-за чего почти перестали слушаться пальцы. Королевские лекари в Лютеране сделали, что могли, чтобы вернуть им хоть какую-то часть прежней подвижности. Благодаря им Северия смогла вновь хоть как-то, но пользоваться левой рукой. Однако, к примеру, в полной мере разогнуть пальцы она так и не могла. Здесь, в Дункеле, время словно замерло. Или она просто настолько отвыкла от того чувства, когда не нужно никуда бежать, никого спасать и пытаться попутно уберечь собственную жизнь, что оно перестало казаться реальностью. Тело всё ещё тревожно мечется, не в силах принять это ощущение безопасности, отказывается спать, — прямо как сейчас, когда она с дороги сидит на подоконнике, без особого смысла разглядывая лунные блики на снегу. Спустя несколько месяцев «спокойной жизни» в Дункеле, когда размеренные дни, посвящённые попыткам исправить плачевное положение имения, начали уже сливаться и путаться друг с другом, Северия почувствовала, что начинает задыхаться в четырёх стенах. Как зверёныш носится по клетке, так и она не могла усидеть на месте. Вместе с раздражением росла и боль в руке. Тогда Аман предложил ей отправиться в Ардетайн, который славился своими достижениями в науке, — а значит и в медицине. Заодно эта поездка помогла бы ей остудить излишне горячую голову. По правде говоря, Аман был управленцем явно лучшим, чем Северия. Под крышу её дома он ступил как гость, но не прошло и несколько недель, как дворовые стали называть его туманным словом «милорд». И девушка всё думала, в чём же была первопричина: в том, что он с таким старанием пытался помочь ей в её неопытности, и люди почувствовали в нём ту самую недостающую ей «управленческую жилку», или же в том, что она просто привела домой мужчину. В последнее время она всё больше склонялась ко второй версии. Уж больно подозрительно на них косилась ключница Марта, да приговаривала: «Повенчаться бы Вам с кем-нибудь, а то не по-божески это, Ваше Благородие, не по-божески в девицах ходить, при нынешнем-то Вашем положении». Чего было «не божеского» в её положении Северия представляла смутно. Пару раз её так и подмывало спросить у Амана, — уж кому, как не ему разбираться, что там у неё «не по-божески», — но что-то её останавливало. — Вернулась? Отблеск свечи на стекле. Тихий вкрадчивый голос. Здесь можно было сделать два вывода: первый — кажется, Северия теряет хватку. Второй — Аман приобрёл дрянную (ли?) привычку ходить бесшумно в своих домашних тряпичных туфлях. — Я ждал тебя не раньше завтрашнего утра. Он стоял в ночной рубахе, держа в руке подсвечник с колыхающимся огоньком. Волосы убраны, почти не растрёпаны, словно Аман и не ложился. По ироничному стечению обстоятельств, бессонница была недугом, что время от времени поражал их обоих. Нередко случалось так, что, разойдясь спать, они после встречались в темноте коридора, разыгрывая неловкость и неожиданность. Северия бесшумно соскользнула с подоконника и вытянула вперёд руки. — А я соскучилась. Аман смерил её многозначительным взглядом, точно хотел отчитать за грязный дорожный плащ, но спустя эту паузу, предупредительно задув свечу и отложив подсвечник на подоконник, ответил на объятия. У него были тёплые, осторожные объятия, сродни тем, что обычно предназначаются детям. В противоположность ему Северия в пылу нередко стискивала до хруста в рёбрах. Она неловко прислонила щеку к его плечу. Запах жжёного фитиля и воска в сумраке коридора щекотал нос. По весне Аман впервые попробовал отлить свечи из пчелиного воска и теперь нередко возился с ними вечерами, приноровившись даже вырезать из них фигуры. Апогеем стал восковой медвежонок высотой с указательный палец, который теперь стоял в кабинете Его Величества. Мужчина мягко отстранил её от себя. Его рука скользнула мимо её локтя, к запястью, и, задрав рукав, развернул испещренную мелкими застарелыми царапинами ладонь. — Как рука? — тихо спросил Аман, пальцами проглаживая суставы. Вместо ответа Северия, задавливая довольную улыбку, с усилием сомкнула пальцы на его ладони. Тусклый свет от окна был не в силах осветить красные щёки и уши, зато позволил уловить мимолётное движение бровей мужчины. — Ну как? — лукаво щуря глаза поинтересовалась она. — Слабовато, — прожурил Аман, — Я ожидал большего. — Эй! Северия фыркнула, сжимая пальцы. Ему ничего не стоило убрать руку, но он не делал этого, лишь смотрел на неё с неподдельным ожиданием, словно ему действительно был интересен её (ли?) предел. Однако то едва уловимое движение бровей выдавало, что боль Аман чувствовал. Устыдившись того, что делала, девушка разжала пальцы. Она забылась в своей глупой шалости и причинила ему боль. Что она хотела доказать, чем похвастаться? Силой? Несдержанностью? — Прости! — Северия обхватила его ладонь обеими руками, на этот раз осторожно, точно она могла сломаться. У неё была поразительная способность придавать себе максимально виноватый вид, прямо-таки побитой собаки. И Аман был единственным, ради кого мог быть сыгран этот спектакль. К слову, «спектакль» был на самом деле совершенно искренним, просто у любого другого человека, не знающего леди Дункельскую достаточно хорошо или знающего только по слухам (а слухи были одни другого хуже), при виде него непременно возникал диссонанс. — Перестань, я же сам виноват, — вот теперь он уже попытался мягко высвободить руку, но как бы не так. Северия поднесла его ладонь к губам, прежде чем осторожно подуть. — Севе, мне не больно. — Врун! Шикнув, Аман ткнул ей пальцем в лоб. — Негодница. Моментально забыв о только-только пробудившемся чувстве стыда за содеянное, девушка в отместку пихнула его в бок. У подоконника завязалась потасовка, напоминающая скорее ленивую возню. В конце концов, хихикая под нос, Северия поднырнула ему под руку и вновь заключила его в объятия. Такой ликующий жест победы, как бы говорящий: «Сдавайся, тебе не победить!». «Даже пытаться не буду», — отвечали руки, зарываясь в тусклых волосах. Прикосновения к коже головы всякий раз вызывали у неё мурашки вдоль позвоночника. — Сильна, как и раньше, — ободрил он её. — Правда? — Правда. Довольно прикусывая губы, Северия уткнулась лицом мужчине в плечо и вдохнула поглубже. Впотьмах запах пчелиного воска, исходящий от его рубахи, казался чем-то недостижимым и, в то же время, совсем близким. Настолько близким, что впору было усомниться в его реальности. Но жизнь и без того была настолько преисполнена всех этих сомнений и несбывшихся надежд, что иной раз хотелось просто закрыть глаза и… вдохнуть поглубже этот запах, ловя каждое мгновение на грани действительности и самого сокровенного сна. Чтобы потом не было так досадно и горько, что не ценила, не пыталась выцедить каждую секунду, прочувствовать так, как только способен чувствовать человек, — если это всё вдруг окажется сном. Пусть и нехотя, но разжимались когти этого мрачного ожидания, позволяя дышать полной грудью.