Девять граммов в сердце

— А меня научишь? Чанёль ударяется носком о булыжник и прикусывает губу, сдерживая рвущийся наружу крик. Чунмён перед ним в шифоновой зелёной рубашке как напоминание о жарком лете. Чунмён вообще для него во всех смыслах идеал всего. Единственный его недостаток — Бэкхён. Но с этим ничего не поделаешь, учитывая, что Чанёль — простой сын ремесленника и на службу его взяли только из жалости к больному отцу. — Из лука стрелять? — Ага. Отец не одобряет увлечение чем-то подобным, но мне всегда хотелось… Это выглядит феерично. Особенно, когда это делаешь ты. Уши Пака моментально вспыхивают, но, к счастью, отросшие рыжие волосы с лихвой это скрывают. Чанёль прицеливается в старый дуб, натягивает тетиву, и в следующую секунду стрела с оглушающим свистом вонзается в кору. Чунмён смотрит изумлённо и завороженно, что заставляет сердце стрелка зайтись в нервном беге. Конечно, это не тот взгляд, которым Чунмён смотрит на Бэкхёна, но Паку и этого хватает. — Поразительно! Теперь я! — Подожди. Позволишь? Чанёль указывает на руку юноши, и тот с радостью протягивает, с интересом наблюдая за махинациями стрелка. Он начинает массировать кожу Чунмёна и отмечает, какая она бледная и нежная. Не то что его загрубевшая в рубцах и шрамах. — Нужно надеть крагу, чтоб ты не поранился, когда будешь натягивать тетиву. Закрепив приспособление на руке, Чанёль замер в нерешительности. — Я могу к тебе… — Делай, что считаешь нужным. Прикасайся, обнимай, я не ужалю, — и эта ехидная улыбка, словно Чунмён всё давно знает. — Для начала возьми лук… — Из тебя выйдет прекрасный инструктор! — Да… Так вот, теперь, — Чанёль замирает позади, прижимаясь широкой, пышущей жаром грудью к спине Чунмёна. Он не замечает, как по юноше проходится дрожь. — Я буду направлять тебя. Натяни тетиву, только аккуратно… Вот так. Он обхватывает руки Чунмёна своими, оттягивает назад, и тетива напрягается. — Будь спокоен. Выровняй дыхание. Многое зависит от дыхания, так как лук реагирует на малейшие движения. Натягивай, а затем отпускай. Чунмён зажмуривается, натягивает до предела и резко подается назад, когда отпускает тетиву. Стрела летит мимо дерева, теряясь в высоких зарослях травы. — Это моя вина, — тут же спохватывается Чанёль. — Прости, ужасный из меня инструктор. Поверх ладоней Чанёля опускаются чужие пальцы, осторожно сжимают, и Чунмён улыбается одной из тех улыбок, которые он обычно дарит Бэкхёну. — Ты — лучший инструктор. Попробуем ещё раз. Когда Чанёль прижимается к нему, Чунмён вдруг подаётся назад и его щека касается колючей щеки стрелка. Губы юноши в нескольких сантиметрах, но статусы, положение в обществе, Бэкхён и ещё многие факторы разделяют их. Чанёль не переступит эту черту, он не имеет права. Да и Чунмён вряд ли позволит. Но Чанёль разрешает себе маленькую шалость: едва ощутимо губами прижимается к чужому уху, слегка мажет по нему и вдыхает аромат волос. — То же самое, только уверенней. Не дрожи, дыши спокойно. Всё тело струной напрягается, Чунмён не сводит строгого взгляда со ствола дерева, прежде чем отпустить тетиву. Стрела вонзается чуть ниже середины дуба, но входит основательно и бесповоротно. — Неплохо. — Спасибо. Теперь, если что вдруг произойдет, буду отстреливаться. — Надеюсь, такого не будет, — серьезно заверяет Чанёль. — А если и случится, то я буду рядом. Нечего тебе лезть в мясорубку, ведь я должен тебя защищать. По лицу Чунмёна пробегается тень, и в следующий миг он бормочет: — А кто тебя защитит? Чанёль собирает разбросанные стрелы, укладывает все принадлежности в мешок и отвечает подрагивающим волосом: — Твоя вера в меня. — Я буду всегда верить. Чунмён тянется рукой к щеке Чанёля, но в последний момент одёргивает и устремляет задумчивый взгляд на старый дуб, верхушку которого разглядеть невозможно. Уродливые ветви, словно корявые пальцы, торчат во все стороны, нагоняя суеверный страх в ночи. Чунмён плетётся к дереву, ловко запрыгивает, цепляясь ногами и руками, и оказывается сидящим на крупной ветке. — Идём за мной. Чанёль преодолевает расстояние в несколько секунд, и когда между ним и юношей остаётся лишь густая листва, он протягивает руку в надежде ухватиться за пальцы Чунмёна. Но тот в последний миг вскакивает, забирается выше и умудряется показать язык. — Не залезай выше, не спустишься. — Хочешь проверить? Чунмён словно белка прыгает с ветки на ветку, но и Чанёль не из робких. Угнаться за ним не составляет труда, и когда Чунмён по неосторожности цепляется рубахой за ветку и чуть ли не свешивается вниз головой, Чанёль ловко перехватывает его и прижимает к своей груди. И вновь эти ореховые глаза, эти полураскрытые губы и растрёпанные каштановые волосы — у Чанёля разрывается всё внутри из-за Чунмёна, и по-хорошему ему стоит бежать, вырвать страницу с ним из своей жизни, но… Он уже давно для себя всё решил. Он повязан с Чунмёном одному ему известными цепями, и даже если он прикажет уйти, Чанёль не выполнит. Будет прятаться, маскироваться, но останется рядом. Другой судьбы для него не предусмотрено. И он даже смирился (пытается) с Бэкхёном и их отношениями, которые приходится скрывать от всех. — Не дёргайся. — Не собирался. Чунмён наклоняется, и их лбы соприкасаются. Пак расставляет руки по обе стороны от парня, подстраховывая на всякий случай, и ждёт следующий трюк от Кима. Тот однако не торопится. — С тобой хорошо. Так бы всю жизнь провел. У меня только вы: Бэкхён и ты. Больше я никому не доверяю себя. Свою жизнь. — Ты преув… — Нет. И я бы сам отдал за тебя жизнь. Чанёль с недоверием смотрит на него, ибо отдать жизнь за сына простого ремесленника? Глупая детская сказка, в которую он давно не верит. — Ты — мой лучший друг, лучший человек, — шепчет Чунмён, цепляясь пальцами за плечи Пака. Губами тянется к его носу и прижимается в лёгком трогательном поцелуе. Чанёль в который раз за день чуть не отправляется в мир иной. — Ты мне очень дорог. Пожалуйста, не забывай это и не недооценивай себя. У тебя блестящее будущее. — Как и у тебя. — У меня всё предрешено. Это не блестяще для меня, но выгодно для моего народа. А пока я пытаюсь взять всё от юности. И даже сейчас я понимаю, что в будущем не будет у меня ни Бэкхёна, ни его всепожирающей любви, ни беззаботных ночей. Ни твоей дружбы, ни тебя… Чанёль обхватывает пальцы Чунмёна и подносит к своим губам. Сцеловывает с них запах травы и говорит: — Я буду. Я же сказал, что буду. Моя дружба, моя защита с тобой будут всегда, в этом не сомневайся. В уголках глаз скапливается влага, и Чунмён льнёт щекой к груди Чанёля, надеясь хоть этим незначительным поступком выразить всю свою любовь и преданность. А Чанёлю и этого сполна. Он будет для Чунмёна кем угодно. Другом, защитником, братом. И это даже не обижает и не жалит сердце. Только если самую малость. *** Чунмён движется плавно и осторожно, скрываясь в густой листве и вдыхая терпкий запах смолы. Музыка даже здесь, и он чувствует себя свободным и счастливым. Пятки становятся влажными из-за травы, что вызывает дикий восторг у юноши. Он расстёгивает пару пуговиц и несётся вдоль деревьев, облитых лунным светом. Звёзды на небе приветственно светят, и от раскинувшейся красоты хочется плакать. Никогда он не ощущал себя настолько лёгким и весёлым. Занятый своими ощущениями, он не сразу слышит хруст веток и тяжёлые шаги позади. Только когда проворные пальцы скользят под рубаху и любовно оглаживают бока, Чунмён вздрагивает и оборачивается. Длинные волосы Бэкхёна собраны в небрежный хвост, что придает лишь большую привлекательность и лёгкость образу. Бэкхён — олицетворение пьянящей юности и света, которых порой так не хватает в жизни Чунмёна. — Попался. Чунмён выставляет вперёд ладонь, и влажный поцелуй приходится на пальцы. Бэкхён хмурится, тянется вперёд, но юноша вырывается и прячется в ветках спящей ивы. — Мы играем? Ну давай. Чунмён сдерживает смех и оседает в траве, пока Бэкхён наращивает круги вокруг. — Почему ты раньше ушел с торжества? Музыка не понравилась? — Она была на высоте, не вынуждай меня делать комплименты. — Свободы захотел ось? — Да. Бэкхён настигает его бесшумно и обхватывает, прижимаясь губами к шее. Чунмён тут же расслабляется, откидывая голову назад и подставляя беззащитную шею под жгучие поцелуи. — Так скучал по тебе, — Бэкхён прикусывает кожу на шее, за что получает шлепок. — Ай! Прости, забыл. Ты так пахнешь… Пальцы переплетаются, и они следуют по лунной дорожке к сонному саду. Вдали поблескивает река, переливающаяся в свете множества звёзд, а летающие сбитыми группами светлячки придают атмосферу волшебства и мистичности происходящего. — Волшебно, — только и шепчет Чунмён, расслабляясь в объятиях Бэкхёна. Тот в свою очередь прижимается губами к виску парня и тихо вздыхает. — А как ты выбрался? — В моих услугах оперной дивы больше не нуждались, вот я сразу к тебе. Чунмён давит в себе смешок, думая, что Бэкхён изумителен до мельчайших деталей, до маленькой родинки над губой. А всё потому, что он — гибрид лесной нимфы и эльфа. Убойное сочетание, стоит признать. Отсюда и высокий неповторимый голос, благодаря которому он попал в королевский хор; и шелковистые блестящие волосы, струящиеся словно вода меж пальцев; и проницательные с хитринкой глаза. Что взять с Чунмёна? Только статус, только положение «принца». Он никогда не считал себя красивым или «самородком». Знал несколько языков, как положено любому принцу, был утонченным и не ел всё, что вздумается. Был обычным. — О чем задумался? — О том, не будут ли нас искать. — Твой верный гончий Чанёль в любом случае предупредит нас. Чунмён морщится от такой клички, но молчит, потому что ему уже не раз приходилось спорить с Бэкхёном о Чанёле, но без толку. Неприязнь между этими двумя можно было черпать вёдрами, и как принц не старался, подружить их было под силу лишь сверхъестественным силам (и то не факт). — Интересно, где он сейчас? — Когда я уходил, начальник охраны выговор ему делал. — За что? — Да не знаю я. И что мы всё о нём? Терпеть его не могу. Постоянно смотрит на тебя своими выпученными глазами, ещё чуть-чуть и они выкатятся, зуб даю. — Смотрит, потому что я под его охраной. Ты вообразить не можешь, как тяжело было убедить его, что ты безобиден и не собираешься причинять мне вреда. А ведь он мог всё отцу сказать. Если это всплывёт, несдобровать ему в первую очередь. — Детская любовь, — хмыкает Бэкхён. Они опускаются на песок, рядом с журчащей рекой, и Бэкхён ослабляет резинку, позволяя волосам спасть пепельным каскадом по плечам. Чунмён окидывает его восхищенным взглядом, придвигается ближе и запускает пальцы в густую шевелюру. Бэкхён в свою очередь обнимает принца за спину, тянет к себе на бёдра и разглядывает его лицо в свете голубоватой луны. Если б только Чунмён знал, какую власть имеет над ним; если б догадывался, что мысль о возможной женитьбе принца на ком-то другом выматывает и отравляет Бэкхёна с каждым днём сильнее… — Я тебя люблю. Принц не отвечает, только поддается навстречу ласковым губам и смеется, когда с него скидывают рубашку. — Пойдём купаться. — В такой темноте? Бэкхён не отвечает, лишь крепче хватает за руку и тянет к ручью. Чунмён плетется следом, и, когда прохладная вода обволакивает напряженное тело, крупно вздрагивает и прикрывает глаза. Плавать он, к счастью, умеет, потому что с детства вся королевская чета проходила обязательные курсы по выживанию в экстремальных условиях. Он тогда достаточно настрадался, но курсы какие-никакие дали плоды, правда навыки нигде не понадобились. Пока. Бэкхён подплывает ближе, обхватывает дрожащие плечи принца и прижимает к своей груди. Они погружаются по самые подбородки в воду, и в последний момент Бэкхён умудряется затянуть Чунмёна во влажный, развязный поцелуй. Холодная, колючая вода только подстегивает бушующие чувства, сдерживать которые не остается никаких сил, а волшебный свет луны и вовсе путает мысли, дурманит сознание. Их с детства учили, что тёмное время, ночь — зло. Именно в это время свершаются кровавые убийства, предательства, и человек теряет свой разум, поддаваясь похоти и грязи. Бэкхён никогда не верил в глупые сказки старух, а Чунмён с возрастом подвергал все легенды тщательному анализу. А потому, как бы стыдно ни было это признать, Чунмён любил ночь и считал это время самым счастливым и свободным, самым искренним и романтичным. Ему казалось, что именно ночью сердца очищаются и сбрасывают черствую шелуху. Люди ведь ночью любят друг друга… Они прячутся за богатой листвой плачущей ивы, скрывающих от посторонних глаз. Чунмён тяжело дышит и едва слышно стонет, когда Бэкхён начинает покрывать его тело тягучими, дразнящими поцелуями, останавливаясь языком не у самых пристойных мест. Отец бы задушил его, а Бэкхёна зарубил, как поросенка, если б узнал. А ведь он не всегда был таким, и при первой встрече с Бэкхёном проходил мимо него с гордо вздернутым подбородком. Всё это однако продолжалось недолго, стоило Бэкхёну зажать позорно раскрасневшегося Чунмёна в алькове его собственной комнаты и начать там же вытворять грязные вещи своими губами… Да, губы. Именно перед ними не устоял Чунмён. Он и сейчас млеет под ними и не сразу слышит топот копыт, скрип кареты и чьи-то голоса, приближающиеся с каждой секундой. Первым опоминается Бэкхён, быстро накидывая на Чунмёна собственную мокрую рубашку и накрывая его рот ладонью. Глаза принца растерянно скользят по его лицу и распахиваются ещё шире, когда занавес из листвы ивы отодвигается и кто-то юркает внутрь. Бэкхён задвигает Чунмёна за спину и, кажется, готов напасть, пока… — Это я, Чанёль. Чунмён облегченно выдыхает и облокачивается о ствол дерева, чувствуя слабость в ногах. Голоса не утихают, и Чунмён не сразу замечает обеспокоенные глаза Чанёля. Пак обхватывает его руки и выдыхает: — Рубашка мокрая. Так и знал. Тебе стоит переодеться, потому что… — В чем дело? Что это за шум? — Чунмён цепляется пальцами за руки Чанёля и чувствует, как его сжимают в ответ. — Не уверен, но, кажется, чужаки на земле. В замке поднялся переполох, тебя ищут. Я не знаю, кто это, но нам стоит поторопиться. Я принёс рубашку твою, переоденься. А ты, — он смотрит на невозмутимого Бэкхёна и поджимает укоризненно губы, — иди первым, но будь осторожен. Не попадись. — Я не брошу Чунмёна, — заявляет он, грубо выхватывая ладонь принца из рук стрелка. — Я тоже смогу о нем позаботиться. — Слушай, — чуть ли не рычит Чанёль, придвигаясь ближе и сдерживаясь от желания задушить Бёна. — У него есть я. Это моя работа защищать его, а ты уже сделал всё, что мог. Завёл в такие дебри и не услышал приближения чужаков. Уйди с дороги, иначе я разорву тебя. — Чанёль! — Грязный, неотёсанный щенок, — ядовито выплевывает Бэкхён. — Если ты выше и безобразнее на рожу, это не значит, что я не смогу защитить Чунмёна. — Прекратите оба! Пойдём вместе, иначе до нас скоро доберутся. Чанёль, выведешь нас? — и эти глаза, перед которыми ни Бэкхён, ни Чанёль в своё время не смогли устоять. Пак тяжело вздыхает и вытаскивает меч. — Я впереди, принц за мной, певец в конце, — на последнем слове Бэкхён морщится как от зубной боли. — И без трюков, идёте строго за мной. Мы не знаем, что за люди здесь, — взгляд цепляется за красную отметину на груди Чунмёна. — Застегни рубашку до конца. Всё, пошли. — Подожди, — Бэкхён накидывает на плечи Чунмёна свою иссиня-чёрную мантию и кивает. — Теперь пошли.