Чонгук: Я думаю, нет. Скорее, ты старше меня.
Винсент: Мне двадцать шесть…Чонгук: Мне двадцать четыре…
Винсент старше всего на два года? Душа Чона ликует. Ему бы тоже не было хорошо, если Винсент оказался стариком, хоть этого и не может быть: он видел его, рассматривал каждую часть лица и прикусывал губу при рассматривании каждой части лица. Винсент был очень красивым, он является красивым, и Чонгук не перестанет это признавать. Он ему очень симпатичен, скорее всего. Каждый человек симпатичен, но Винсент по-необычному симпатичен. Звонок от Винсента. Снова эта дрожь, контроль над которой становится просто невозможным. Спазмы по телу не перестают распространяться, ему впервые так плохо физически. Чонгук не сможет описать это. А Винсент? Он наконец услышит его голос? Чонгук понимает, что рискует. Всем, чем может рисковать. Вдруг, он до сих пор помнит ту короткую фразу, которую произнёс Чон на семинаре? Помнит ли Винсент его голос? Всё разрушится, если такое случится. Надежда с болью прорезает всё, чем он сейчас дышит: своим волнением насчёт звонка. Ему настолько важен Винсент сейчас, настолько важна его правильная реакция, что теперь он не сможет просто быть спокойным. — Джоб? — Чонгук сглатывает. — Винсент? По ту сторону телефонного звонка слышно тихое копошение, похожее на уборку пластинок с таблетками. Несомненно, их довольно много, а потом они складываются в контейнер-аптечку. Чонгук может прекрасно распознать этот звук. Винсент на фоне шума “уборки” слышен настолько отчётливо, что у Чонгука сильнее начинает дрожать правая рука, которой он держит телефон. То ли от ломки, то ли от Винсента. — Ты не такой старый. — тот смеётся и, вроде как, присаживается, судя по звуку скрипящего стула. — Мне иногда удобнее разговаривать с людьми по телефону, так что ты не против, если… — Да, я не против, Винсент. Чонгук понимает, что спешит с высказываниями, да и Винсент не позволяет думать так, как надо. Из-за него Чону не хочется даже пить сейчас, не хочется чувствовать обжигающую глотку жидкость, не хочется пьянеть и снова идти домой так, что вот-вот его деньги снова заберёт ветер и не вернёт. Голос Винсента напоминал тот самый момент, когда Чонгук снова чувствовал себя счастливым. В последний раз он проходил через такое до болезни депрессией, и он даже жаждал этой эмоции тогда, но не мог её найти из-за многих причин, о которых и вспоминать не хочется. Теперь Чонгук не может сказать себе ничего, но Винсент становится ему ресурсом радости, хоть они ничего друг о друге, грубо говоря, не знают. — Я обещаю, что постараюсь не быть странным, Джоб. — снова скрип стула или кресла. — Странным? Ты не странный, Винсент. Чонгук сглатывает, ему всё ещё непривычно, когда к нему обращаются по совсем чужому имени. Раньше он представлялся “Джобом” лишь пару раз: в Старбаксе Торонто и на лекции в университете, из которого он отчислился несколько месяцев назад. Всё это закончилось плачевно. Буквально. Хосок стал причиной того, что ему пришлось покраснеть перед бариста Старбакса, когда он назвал его имя, и Хосок с недоумением заставил его изменить стаканчик. А на лекцию в университете он даже пошёл один, но потом его забрал Хосок раньше времени из-за запланированного приёма к психотерапевту. Лицо преподавателя не выглядело радостным, когда Хосок позвал “Чонгука”, а не “Джоба”. — Джоб, спасибо, что общаешься со мной. — Винсент снова скрипит стулом. — У меня просто никогда не было таких случайных друзей… — тот молчит несколько секунд, а потом со сбившимся дыханием и с взволнованностью перебивает самого себя. — Ой, прости, что назвал тебя другом. Тебе не захочется общаться с таким другом, как я? Что ответить? Чонгук снова сглатывает и прикусывает нижнюю губу, будто это поможет ему отвлечься от пылающих огнём мыслей в голове. Если бы была возможность продырявить стену взглядом, то именно сейчас бы так и случилось: Чонгук рассматривал рамку с незамысловатой фотографией синих ирисов, которая висела на чёрной стене. Кажется, он её даже никогда и не видел. Потому что его попросту не интересовала эта квартира. Всё равно. Он хочет быть другом Винсента. Прямо сейчас. — Называй меня другом! Я буду рад. И да, у меня тоже никогда не было случайных друзей, я не вру. Я не такой общительный, на самом деле. — Чон прикусывает губу. — Спасибо, — Винсент хихикает, а Чонгук надеется, что тот сможет понять искренность всех его намерений. — Ты мне прислал то сообщение, но я на него не ответил. Я реально ценю такое, спасибо большое, Джоб… Молчание. Чонгук теперь смотрит в окно: то же самое затемнённое стекло соседнего небоскрёба, три света ламп на столбе и небольшой туман. — Ты тоже видишь туман? — Да? На улице довольно туманно, наверное, — тембр голоса Винсента поднимается, будто он привстаёт, чтобы посмотреть в окно. — Я не особо знаком с погодой Ванкувера, но тут она ужасна, не так ли? Чонгук снова слышит скрипящий стул и качает головой. — Ты не пробовал починить стул или кресло, на котором сидишь? Винсент смеётся, доставляя очередной табун мурашек коже Чонгука. Ему теперь безумно нравится смех Винсента, он готов слушать его каждую секунду. — Я не смогу, Джоб, — отрываясь от смеха, продолжает тот. — Я ничего не вижу. Чонгук хмурится. — Не видишь? В каком смысле? Чонгук делает глубокий вдох. Он не хочет слышать этот новый факт о Винсенте. Чон сильно надеется, что тот шутит. — В прямом, я ничего не вижу без специальных очков или контактных линз. Это слишком долгая история. Чонгук старается дышать. Поглаживая Бурана. — У тебя сильно плохое зрение, Винсент? — Да, Джоб. Оно ужасное, самое ужасное. Иногда я хочу вообще перестать видеть, лишь бы не видеть так плохо, но меня спасают очки и линзы. — тот откашливается и, как становится слышно, перемещается на другое место, чтобы перестать “скрипеть”. — У меня идеальное зрение, можешь отвалить пару десятков процентов у меня. Винсент снова смеётся. Это то, что хочет слышать Чонгук. — Спасибо, Джоб, но оно ухудшается с каждым днём. Я буду смеяться, если вскоре останусь слепым. — тот удобно устраивается. — В Твиттере в таких случаях говорят о том, что произошла клоунада. Именно она произойдёт со мной, когда я ослепну. — Винсент цокает самому себе и кидает: — Я слишком много времени провожу в Твиттере. Минутное молчание, от которого голова Чонгука начинает кружиться как при насильственном переходе мозга из бета-волн в дельта-волны. Прямо как описывал доктор Диспенза. — Почему ты слепнешь? — Чон снова хмурится, возвращая взгляд на ту картину с синими ирисами. — Долгая история, но всё из-за медикаментов, Джоб. — видимо, Винсент старается улыбнуться. — Болезнь? Чем ты болеешь? Чонгук старается быть осторожным изо всех сил. Он понимает, насколько сильно могут ранить других вопросы о болезни. Однажды ему самому было чертовски неудобно, когда Хосок расспрашивал о последних приступах депрессии и абстинентного синдрома, который его привычно терзал пару лет назад. Чонгук прекрасно помнит, как хотел скрыться ото всех, ему казалось всё это стыдным и не заслуживающим внимания. Он ненавидел счастье быть больным. Чем может болеть Винсент, если медикаменты смогли доставить ему такие неудобства? У Чонгука это в голове не укладывается. — Джоб, я не хочу тебя терять. — Винсент произносит это в мёртвой тишине без скрипящего стула и шума пластинок с таблетками. — Мне кажется, ты сможешь меня выслушать и понять. Но это не то, в чём я уверен, что смогу рассказать? — спрашивает он, будто хочет узнать разрешения. Чонгуку неудобно. — Хорошо, Винсент. Теперь расскажи о себе, но можешь не рассказывать про свою болезнь… или это не болезнь? — Это болезнь. — тот отрезает. — О себе? Я не знаю, что тебе будет интересно узнать. Знал бы Винсент, сколько вопросов вертятся у Чонгука сейчас в мозгу. — Чем ты занимаешься в жизни? У тебя есть какая-либо деятельность? — Чон проводит большим пальцем по макушке Бурана и слегка улыбается. Кот просит погладить его снова, чему Чонгук и поддаётся. Он безумно любит Бурана. Любит больше, чем любит себя ненавидеть. — Не особо, Джоб. Я просто увлекаюсь иногда химией и биологией, если говорить индуктивно? — Винсент смеётся над своим выражением и продолжает. — Мне нравится исследовать гены, ДНК, РНК и всё такое. Но я никогда не был в настоящей лаборатории, только с теорией и встречался. Чонгук вздыхает и понимает, что наряду с Намджуном у него появляется другой человек со склонностью к генетике и молекулярной биологии. От такого факта ему хочется вернуться в университет ради изучения науки, но: — Это же скучно. Очень скучно. — Скучно, пока ты сам не попробуешь… — Винсент снова хихикает. — Что насчёт тебя? Чем ты увлекаешься, Джоб? Чонгук понимает, что не сможет дать нормального ответа. Он пока не нашёл себя и свою деятельность: ему неинтересна мода, неинтересна генетика, неинтересен алкоголь. Но Чон понимает, что Винсенту нужны ответы. Он не будет врать. И так соврал с именем, а врать ещё будет очень подло. — Я изучаю моду в университете, но до этого я ошибочно по настоянию матери учился на генетика. Поэтому я считаю химию и всякую эту всячину скучной. — Я всегда хотел стать генетиком. — Винсент вздыхает. — Тогда… что тебе мешает? — Чонгук вздыхает, борясь с ужасным желанием стукнуть себя по лбу за сказанное. “Он же плохо видит, дебил!” Винсент снова шумит, переворачиваясь на другой бок. Его просторная кровать была холодной и пахла кондиционером для белья с морским бризом – именно так об этом рассказывал он сам в твитах. Чонгуку хотелось полежать там, а то небольшая спальная кровать с постельным бельём без запаха его слегка бесила. — Я не знаю, Джоб. Страх? — Страх? Чонгук чувствует себя наконец тем, кем хотел стать. Он наконец может поддержать Винсента, но без малейших знаний о его состоянии. — Страх быть отвергнутым не людьми, а самой деятельностью. Удар становится невыносимо больным. — Знаешь, этот страх иногда бессмысленный. Всем наплевать, потому что ты занимаешься своим дерьмом. Ты решаешь, что делать. — выпаливает Чонгук, сглатывая свой собственный страх поддержать Винсента с более наглой стороны. — Я всё равно не настолько хорош, чтобы быть генетиком. Сложно себя видеть в этой профессии, есть тысячи и миллионы других людей, которые прекрасно в этом разбираются. Странно, потому что я, вроде как, изучаю химию, но в одно и то же время ничего о ней не знаю. Это равносильно тому, что я говорю о себе, но в одно и то же время ничего о себе не знаю. — Винсент молчит пару секунд. — Я просто сумасшедший, параноик и слепой идиот. Даже по моему голосу можно понять, что это так. — Винсент, я слушаю твой голос и понимаю, что ты нормальный и адекватный человек. Но ты даже не пытаешься это доказать, знаешь? Потому что доказывать ничего не нужно. — внутри Чонгука распространяется гнев к негативу Винсента, ему хочется прямо сейчас ударить того по башке. — Купи банку с просроченными шампиньонами и съешь их. Может, поймёшь меня. *** @Vincent20_0 “Я называю себя Винсентом, потому что... картины Винсента Ван Гога меня успокаивают. Он видит мир так же, как я. Я не могу посмотреть на небо и сказать, что это небо. Небо тоже дышит, имеет свои чувства, оно плачет, радуется, а также любит меня, разговаривает со мной”. *** Намджун не может жить без тусовок. Если бы была возможность не работать, а все деньги тратить именно на это, то он бы именно так и сделал. Даже в университете студенты прозвали Намджуна “горе-профессором”, который идеально объясняет материал, но не соответствует стандартам привычного учителя. Его совсем такое не огорчало: он преподавал, потому что любовь к молекулярной биологии прогрессировала с каждым днём. Намджун не может жить без науки. Двадцать семь лет, а всю жизнь посвятил науке. Представить себя без молекулярной биологии и генетики Намджун, к сожалению или к счастью, не может. И без надоедливых студентов тоже не может. — Мне кажется, никто томатный сок пить не будет. — Чонгук скептически смотрит на Джуна, который пытается дотянуться до верхней полки с пакетами соков разных вкусов. — С чего такое неуважение в томатному соку? — профессор прикусывает губу и отходит от полки, возвращаясь к катанию тележки по белой плитке супермаркета. — Я думал над тем, что бы неординарное взять. — Спешу тебя огорчить, это не сработает, — Чонгук качает головой и оглядывается по сторонам, пытаясь найти ту самую упаковку с крабовыми чипсами, но их, видимо, раскупили. — Потому что они привозят этот томатный сок и выбрасывают. Никто его не берёт, поэтому, вполне вероятно, что твои гости выпили бы просроченный сок. Намджун соглашается. В принципе, он и сам никогда не любил сок из томатов. Чонгук не понимал, почему такая любовь к вечеринкам у Намджуна проявляется именно под конец года. В прошлом году профессор провёл около пятнадцати бухих собраний у себя дома за один лишь декабрь. Он настоящий экстраверт, не может жить без людей и общения с ними. Чонгука же эта вечеринка никак не радовала: он не хочет пропустить свою вечернюю медитацию. А ещё, Винсент его манит всё время оставаться в комнате и разговаривать с ним по телефону, хоть они и созванивались всего лишь один раз. Но Чонгуку безумно приятно. У него, вроде как, появляется новый друг, о котором пока никто не посмеет узнать. — Иногда смотрю на тебя и думаю: “В кого тебе мама таким вырастила?”... — Джун, я пошёл весь в себя, не в то направление. — Чонгук сбрасывает пачку крабовых чипсов с полки прямо в тележку и, поправляя чёрную маску на лице, шагает дальше. — Как участники One Direction? — Намджун смеётся. Ему очень нравится вспоминать некогда любимую поп-рок группу. Чонгук бы сейчас его ударил, но на это просто нет сил и желания, желания пачкать свою новую толстовку. — Сколько тонального крема ты в этот раз намазал? Почему ты думаешь, что твои ученики не заметят твои фингалы под глазами? — Чон качает головой, исследуя профессора взглядом полной решительности перестать с ним разговаривать. — Я не играю в “Доту” так часто, как тебе кажется, — Намджун пихает его в бок и уводит подальше от многочисленных пачек с неполезной едой для желудка. — Я оплачу. Чонгук закатывает глаза. Утром пришла стипендия за хорошую учёбу в университете, хотя к ней он даже и не притрагивался с самого начала учебного года. Такой расклад событий действительно смешит. И да, он бы расплатился сейчас за все продукты как в старые добрые времена, но понимает, что Хосока нет. Хосок больше не будет отправлять деньги и вытаскивать его из ям. А постоянного заработка у Чонгука тоже нет, но он пытается обращать внимание на просьбы мелких модельеров подкорректировать их прикид. И ему это неинтересно. Вообще, мода ему неинтересна. Намджун идёт к кассе, помогая своему горе-другу катать тележку с продуктами на весёлый вечер. От стоящего в очереди парня примерно его же роста он с отчаянием вздыхает: у того тоже много продуктов, но они все выглядели однотипными. Другие кассы были попусту забиты несколькими людьми подряд с кучей еды, поэтому не оставалось выбора подождать одного человека с его покупками и пойти обустраивать вечеринку. — Не засыпай! — кидает Джун, замечая часто моргающего Чона. Глаза Чонгука ужасно болят и слезятся. Тот действительно не спал около двух суток. Айфон в кармане начинает вибрировать, предупреждая о новых сообщениях, из-за чего Чонгуку не остаётся ничего другого сделать, как взять в руки гаджет и облокотиться на неудобную тележку – всё равно она не сдвинется с места из-за огромного количества продуктов. Винсент: Джоб, как дела? Я сегодня думал о том, что хочу поесть и понял одно: варёная картошка Винсент: Поэтому… сейчас я покупаю варёную картошку Винсент: Ой, варёную картошку же нельзя купить… я покупаю просто картошку Винсент: И думаю о тебе. Думаю о том, любишь ли ты варёную картошку тоже? Винсент: Варёная картошка с маринованными огурцами! Чонгук улыбается. Его щекам больно видеть такие сообщения: они краснеют и начинают адски гореть. — Господи, зачем ему столько картошки? — Намджун же возмущается про себя уже которую минуту, проведённую в тесном помещении в ожидании своей очереди. — Кому? — Чонгук увлечённо печатает ответ и старается сохранить баланс смайликов и текста в сообщении, пока профессор не кивает вперёд, указывая на раскладывающего продукты парня. “О, нет”. Увидеть кудрявую, перекрашенную в чёрный цвет макушку удалось, теперь Чон не может снова дышать. К нему вернулось то чувство, которое было ужасно похоже на то в его комнате перед звонком Винсента. Его лишили дыхания, ладони таким же образом вспотели, а руки начали дрожать, из-за чего Чонгук беспрерывно проводил языком по губам, исследуя существо стоящего впереди Винсента. Винсент совсем рядом, но он ничего не может поделать. Винсент ещё слушает музыку, периодически проверяет телефон, перебирает карты в своём бумажнике теми длинными и изящными пальцами, которыми Чонгук любовался всё время семинара несколько дней назад. И Винсент покупал несколько банок маринованных огурцов вместе с картофелем, который он навряд ли сможет понести один. Винсент также был в беспроводных наушниках, но никто не мог услышать его музыку. Кроме Чонгука. Винсент: Хочу поделиться песней, я сейчас её слушаю Винсент: [прикреплённая ссылка] Hurricane – I Prevail — Помоги мне уже, господи, Чонгук! — Намджуну даётся несколько секунд, чтобы привести Чонгука в порядок щелчком пальцев. Тем более, всё это он говорит на ломанном корейском, на котором в последний раз он разговаривал с бабушкой десять лет назад. Вывести Чона из транса получилось лишь таким путём. Тот смотрел на уже закрытые двери супермаркета, стараясь ещё раз, на ещё хоть одну секунду взглянуть на Винсента. Но его новый друг ушёл не без помощи носильщиков с пакетами картофеля и банками маринованных огурцов. Чонгук даже заметил его незаметную улыбку, которой он поблагодарил этих людей. Винсент сегодня по-необычному сиял. — Спасибо за то, что переложил одну пачку с виноградом! Чонгук кивает, делает глубокий вдох и начинает безудержно улыбаться. Винсент: Прости, я надоедаю? — Нет, ты никогда мне не надоедаешь. — шепчет Чон и ставит телефон на блокировку, планируя ответить сразу же после того, как он поможет Джуну справиться с купленными продуктами, складывая их в биоразлагаемые пакеты (Ванкувер пользуется только такими). Чонгук рад. Только чему, сам объяснить не может. Также не может объяснить, куда спрятались ярко выраженные симптомы депрессии, а не абстинентного синдрома. Абстинентный синдром, от которого он начинал потихоньку страдать. *** Иногда с человеком хочется общаться всегда. Каждая тема становится настолько интересной, что потраченные, вроде как, впустую часы на активное печатание сообщений в телефоне не имеют больше значения. Даже можно рискнуть своим здоровьем. Любым – ментальным и физическим. Или нельзя? @Vincent20_0 “Мне сейчас ужасно. Я же обещал себе избегать красные и белые цвета” Чонгук не понимает ничего, его голова работает из последних сил: он не спал почти три дня. Сидеть в углу и ни с кем не разговаривать во время вечеринки, на которую Намджуном было потрачено немало сил, некрасиво, но Чон не мог что-либо с собой поделать. Профессор включал только корейскую поп-музыку, желая заставить всех присутствующих полюбить песни своей Родины. Он был настолько заинтересован в творчестве к-поп, что на обоях его телефона стояла фотография известной певицы IU. Чонгук же вообще никогда не интересовался такими вещами – он предпочитал рок. Только рок, от которого мурашки идут по коже. Или же песня, скинутая Винсентом. В наушниках она проигрывалась уже десятый раз подряд, Чонгук не мог насытиться ей. — Как я могу помочь вечно грустящему человеку?! — врывается Юнги с бутылкой безалкогольного пива. Он садится максимально близко к Чонгуку, от чего второй отдаляется на несколько сантиметров. Ему не привычно. — Я знаю тебя, ты близкий друг моего друга. Почему бы нам не стать ближе? Я Юнги, ты наверное знаешь. Но можешь… — Я знаю, Юнги. Мы здоровались у входа. Чонгук сглатывает, ставя песню Винсента на паузу – не очень хочется слушать её в компании трезвого Юнги. А трезвого, потому что ему категорически нельзя пить алкоголь. Юнги не скрывает того, что почти всю жизнь ему приходится находиться в заложниках у спорта – тхеквондо. Из-за многочисленных диет, которые его физически и ментально успели покалечить, его организм просто не воспринимает алкоголь. Утолить алкогольную жажду безалкогольным пивом как-то помогает. — Тогда, в чём причина твоего времяпровождения тут? — Юнги делает глоток и, оглядываясь вокруг, принимает более удобную позу, похожую на традиционную турецкую. — Не знаю. — Чонгук прикусывает губу. Должен ли он говорить о том, как недавние твиты Винсента его побеспокоили настолько, что он решил перестать с ним общаться на хотя бы пару часов? Чонгук не может описать это: то самое чувство неудобства, но оно внутри. Новые знакомства всегда влияют на него так. Он винит себя в том, что люди узнают его ближе. Ему непривычно, когда другие разрушают этот мирок или просто интересуются им. Чонгук строил этот мир несколько лет, не позволял никому туда входить, а Винсент сделал это настолько просто, что теперь Чонгук чувствует себя “голым”. — У меня много догадок, но я успел узнать, что ты изучаешь моду. — Юнги дарит сидящему рядом пронзительный взгляд. — Ты выглядишь настоящим спортсменом: будешь создавать одежду для них? — Ну, во-первых, Юнги, я вообще не заинтересован в моде, знаешь… — Во-вторых? — кажется, новый собеседник усмехается. Чонгуку хочется отсюда уйти как можно скорее. — Я иногда думаю, что у спортсменов вместо мозгов мышцы… — Чон поворачивает голову в сторону Юнги, сразу же замечая его цветные линзы. У того были чистые фиолетовые глаза. Чонгуку захотелось иметь такие же. — Какое у тебя зрение, Юнги? — спрашивает он, не переставая рассматривать фиолетовые глаза. — Одно из лучших… Хочешь моими глазами увидеть мир? — Юнги усмехается и отворачивается, лишая Чонгука возможности которую секунду подряд рассмотреть его глаза. — Почему у таких идиотов всё лучшее? — шепчет Чон, включая оставленную на паузе песню. Кажется, сон потихоньку уходит из жизни, а на смену ему приходят такие размышления, от которых хочется спать.