A new year's wish, an offering To give another try...
С чего начинается утро? С солнечных лучей проникающих в твою комнату, от шума гудящих машин на улицах, а может с чашечки кофе? Некоторые ответят на это «со звона будильника», а кто-то может позволить себе спать до обеда. У кого-то бывает, что нет сил даже встать с кровати в то время, как кто-то с бодрым настроем уже изо всех сил планирует свой день. Люди всегда были разными и никогда не делились на два типа. Какая же первая мысль, когда вам некуда торопиться, ведь сегодня праздник? День, когда нет ни работы, ни учебы и все отдыхают. Набираются сил, дабы заново погрузиться с головой в дела и, может, наконец принять пару важных решений. Утро начинается с настойчивого звонка в дверь. Казалось бы, сегодня выходной и, по правилам, он должен был получить долгожданный полноценный сон, проснуться к обеду и целый день заниматься ничем. Это то, как выглядел в его голове отдых. Но в этой жизни, местами ужасно несправедливой и нудной, разочарование, порой даже в самых абсурдных ситуациях, не заставляет себя долго ждать. Вот так очередное представление о расслабленном времяпровождении в миг разрушается — трель раздается по всей квартире, и, несомненно, будит его ни свет ни заря. Сейчас зима, потому солнце встает позже обычного, и несмотря на это, чаще всего, на небе ничего не видно кроме серой пелены. Он уже сбился со счета, какой раз приходиться вставать рано: всегда найдется преграда, не дающая уснуть. Обычно это бессонница, и он, практически, не жалуется на то, что этажом выше кто-то решил начать генеральную уборку и пылесосит во всю мощь (это в шесть утра! но, как говорится, каждый с ума сходит по-своему) или вдруг резко что-то взорвалось в соседнем дворе, а на деле какие-то неугомонные детишки дурачатся и кидают петарды (что, на самом деле, не совсем законно). Но суть в том, что и это утро оказалось безнадежным. Зябко укутываясь в теплый плед, он поднимает голову, пытаясь найти свой телефон и узнать время. Глазами прощупав всю ближайшую поверхность, наконец-то, находит часы, после чего приходит осознание, что сейчас, вообще-то, семь утра. И, нет, зрение у него возможно не идеальное, но ошибиться настолько просто невозможно. Кому, черт возьми, он мог понадобиться в семь утра в первый день нового года? Кажется нежданные гости перестали ломиться в дверь, оттого он втайне надеется, что они решили уйти, и, нет, ему совсем не стыдно за эти мысли. Как бы то ни было, сонно моргая, с, наверняка, жутким видом и опухшими глазами, приходится вставать с теплой кровати, которая так и манит к себе. Шлепая тапочками по паркету, тем самым разбивая мимолетную тишину, он подходит ко входной двери и, все еще не до конца понимая происходящее, открывает ее. Сказать, что он удивлен — ничего не сказать. Темные волосы спадают на лицо, и можно все это недопонимание сослать на недосып и пелену перед глазами, отчего он сминает веки, в попытках прояснить взор, но, к его сожалению, родители перед ним не исчезают и все так же стоят, ожидая реакции от младшего. Замечая его заторможенность, они протискиваются мимо него, и приподняв бровь спрашивают: — Ну что ты стоишь на пороге? Даже не впустишь нас, — несмотря на укор в голосе, она явно забавляется замешательством сына. Его мать, кажется, совсем не в курсе о том, что сейчас только-только восходит солнце. Впрочем, ее это абсолютно не волнует. А вопрос о том, что вы здесь делаете, к слову, вместе с отцом, который стоит прямо перед ним и что-то ему говорит (его серые клеточки уже вымерли и отказываются перерабатывать информацию), решают пропустить мимо ушей. — Кажется у кого-то выдалась тяжелая ночка, — он давно не слышал этот голос: немного басистый, грубоватый, но всегда с чем-то теплым. Его папа совсем не изменился, стоит сейчас в очках, проходит в гостиную, усмехаясь, наверняка, лицу сына, который совершенно очевидно застигнут врасплох. Ну, не так он представлял себе этот день. — Давай, не стой столбом, иди умывайся, и сразу на кухню. — Тот медленно кивает головой и на автомате следует всем указаниям. На зеркало смотреть не хочется, видеть этот беспорядок тем более. Кое-как ополоснув лицо холодной водой, аккуратно расчесав волосы, брюнет возвращается обратно к родным. — Я приготовила блины, твои любимые, с черничным джемом, — и ищет что-то в полках, отыскав чай, удовлетворенно кивает самой себе. Раздается шум: кипит чайник. — Пока ты был в ванной, я попыталась найти что-нибудь съедобное в твоем холодильнике. К слову, там пусто. Чем ты питаешься вообще? Тот проигнорировав вопрос, задает встречный: — Что вы здесь делаете? Да и еще в такое время суток. А еще он только сейчас замечает, что те одеты в нелепые зимние свитеры с красно-зеленой окраской, где изображены олени, снег и передана вся зимняя атмосфера. — Неужели ты не рад нас видеть, сынок? — Отец смотрит на него с интересом, немного наклонив голову, говоря, дескать, прояви уважение к взрослым, но по веселящимся глазам ясно, что тот не слишком серьезен. — Нет... я рад, что вы здесь, —неопределенно дергает плечами, — просто удивлен. Мама не предупреждала меня вчера, мы ведь говорили с ней. — Ну, мы хотели сделать тебе сюрприз, — она достает чашки и сервирует свежезаваренный чай. Достает что-то из пакетов и раскладывает по тарелкам, вероятно, те самые блины. — К тому же, не припоминаю никаких разговоров с тобой. Он не заостряет внимание на этом, решив, что, скорее всего, та забыла, ну, или делает вид, что не помнит. Разговор был не из приятных. Промычав невнятное вместо ответа, смотрит на мать, которая суетится на кухне и на молчаливого отца, который всегда был таким: спокойным, никогда не повышал голос, но если как-то взглянет не так, слишком пристально и сурово, ты сразу поймешь свою ошибку и захочешь моментально исчезнуть с лица земли. Впрочем он всегда уважал его, но они никогда не были близки, тот не принимал увлечений сына, считая детским баловством. Причитал, что на этом не то что семью, даже самого себя не накормишь. Вот и не сошлось, отдалились, и сейчас несмотря на то, что рядом вроде-как самые родные ему люди, парень ощущает себя явно неуютно. Пока они трапезничают, объедаясь блинами (которые, и в самом деле, очень вкусные) и попивая все это чаем. Они расспрашивают о его делах, самочувствии, об учебе, обо всем, что только в голову приходит. Отвечает он на все коротко, неопределенно, без желания на всякое общение. — Ты в порядке? — Голос матери становится неподдельно обеспокоенным. — Да, все хорошо, мам, — старается уверить с кривой улыбкой, хоть и не очень правдоподобно. — Просто не выспался. Сложно сказать поверила та или нет, так или иначе, они меняют тему, расспрашивая о его лучшем друге. — Давно мы его не видели, как он? — ее каштановые, чуть волнистые волосы спадают на плечи, когда она склоняет голову на бок. Она всегда была очень красивой женщиной, да и сейчас тоже. Тут он вспоминает, что блондин гостил у него вчера, и что самое странное, зная, как тот чутко спит, все еще не проснулся. Сообщив, об этом родителям, юноша встает, направляется в нужную комнату, в самую крайнюю, и размеренно постукивает в дверь. Никто не открывает, как и ничего не слышно. Будто пусто. Он заволновавшись входит в комнату, и, наверное, он должен был быть менее удивленным, ведь сегодня какой-то день-сюрприз выдался, но не может удержать просто короткого «какого черта», когда спальня оказывается действительно пустой, кроме того, ни намека на то, что здесь кто-то был: кровать аккуратно заправлена, тумбочки пусты, как и полки. Ничего и никого. У него может и есть призрачный склероз, но он точно помнит, что его приятель ночевал вчера здесь. Ну что же, может быть тот просто решил уйти пораньше, не попрощавшись и не сообщив никому — это совсем не похоже на него. Поэтому он берет телефон, чтобы разобраться со всем недопонимаем, и спешно набирает номер. Гудки идут и, наконец, доносится знакомый голос, очень сонный, будто тот только, что проснулся. Кто вообще встает, только чтобы вернуться в свой дом и снова поспать, если ты уже спал? — Доброе утро, что-то случилось? Ты обычно не звонишь так рано. — Какое-то копошение на динамике, видимо, тот только встает с постели. — Доброе. Хотя это громко сказано, - в ответ мычат что-то неясное, мол, да, согласен, так что случилось то, — ты так рано ушел, и слова не сказал. Я думал, ты останешься до обеда. — О чем ты? Я не приходил вчера. Вот только сегодня вечером собирался зайти к тебе. — Как не заходил? Ты же еще торт приносил, еще возмущался, что крема маловато, — и хмурит брови, ведь здесь точно что-то не так. Ну помнит он все: и как он утром говорил с матерью, и что до вечера пролежал с блокнотом в руках, как и тот, кто сейчас утверждает обратное, заходил к нему с десертом. — Без понятия о чем ты говоришь. Может сон увидел какой-то, вот и путаешь сейчас. — Голубоглазый уже за это время успел полностью проснуться, хотя некоторая сонливость осталась. — М-м. Наверное, ты прав. Ладно, иди, извини, что разбудил, — и добавляет, — кстати, ко мне родители приехали. Не зайдешь пораньше? Думаю, они захотят увидеть и тебя. На самом деле ему просто нужна поддержка в виде друга, так будет спокойней. — Да, хорошо, конечно, — тот тоже понимает, что сейчас он нужен близкому человеку, зная натянутые отношения брюнета с семьей за последние несколько лет. — Только позавтракаю, соберусь и приду. — Да, увидимся. — Бросает звонок. И тут же быстро заходит на календарь, хоть и понимает, что не в фильме, но вся эта ситуация уже начинает надоедать ему, потому проверяет год и число. И застывает с телефоном в руках, ведь сегодня тридцать первое декабря две тысячи двадцатого года.(..)
Он задерживается в гостевой еще немного, пытаясь понять, что это не ошибка приложения, и что никто не шутит так над ним, хотя может так и есть. Возможно, друг сняв блокировку, еще ночью, поменял дату, а сам вернулся к себе домой, и, возможно, его родители заодно с ним. Это бы все объяснило, и вероятней все так и есть. В чудеса тот не верит, в магию подавно, ну, а в то, что его сейчас разыгрывают поверить не так сложно. Раз они решили поиграть, то и он может притвориться, что верит им. Сделав невозмутимое лицо, возвращается на кухню и бросает громкое: — Я перепутал день, никто не ночевал вчера, но я уже позвонил ему, так что скоро он будет здесь. — Это отлично, мы как раз хотели съездить за покупками и заодно прогуляться немного, пусть присоединится. — Женщина перед ним светится, словно в голову пришла какая-та замечательная мысль, и улыбается лучезарно. — Прекрасно, давайте соберемся уже, скорее всего он скоро будет здесь, вы ведь соседи? — Папа смотрит прямо на него. — Да, он живет совсем рядом, на пару этажей ниже. Я тогда пойду переоденусь, — указывает рукой в сторону коридора и, когда он почти доходит до своей комнаты, слышит отчетливо «выбери что-то праздничное». Закатывая глаза, он подходит к гардеробу, в поисках чего-то, что не серого, черного или белого цвета. Пробежавшись взглядом, на дне нижней полки находит свою старую красную рубашку, которую совсем не носили с момента покупки — это, кажется, был подарок на его двадцатилетие. — Ну что? — бормочет себе под нос, обращаясь к куску ткани. — Настало твое время. Материал из атласа, поэтому рубашка отдает холодом, и он невольно съеживается. Над брюками решает не заморачиваться, надевая простые черные облегающие джинсы. Кивнув самому себе перед зеркалом, темноволосый возвращается к родным, те оценивающим взглядом изучают его образ, и, судя по одобрительной улыбке матери, остаются довольны. В эту секунду раздается звонок, сообщая о том, что кто-то пришел, вероятно, мальчик с глазами неба. Впустив его в квартиру, скомкано поприветствовав, тот снова спрашивает о том, как он поживает (сегодня он слышит этот вопрос чаще чем свое имя, и даже не подозревает, что не последний раз). В каком-то смысле он даже рад видеть всех вместе и тому, что этот праздник он не проведет в одиночестве. Смотря на то, как обнимаются и здороваются близкие ему люди, при этом выглядя абсолютно счастливыми, ему тоже невольно хочется улыбнуться. И быть может в его планы это все не входило — о чем говорить, он уже провел свой новый год; и, видимо, если чисто гипотетически считать, что он застрял в матрице (чему он все еще не до конца верит), то, наверняка, это знак — судьба решила дать ему вторую возможность (даже звучит смешно). Стоя на пороге жилища, перед тем, как щелкнуть замком и вернуться к остальным, он обещает дать себе еще один шанс. И делать то, что прекратил давным-давно — наслаждаться моментом.//
На улице довольно прохладно — очевидно, что температура ниже нуля градусов. Он сильнее укутывается в кашемировое пальто, дабы скрыться от мороза, но все попытки тщетны. Пальцы немеют, а кожа будто покрывается трещинами. Несмотря на непривычные условия, погода ему по душе: вся дорога уже покрыта толстым слоем снега (что удивительно, ведь вчера практически все растаяло и превратилось в лужицу), а небо ясное, без единого облачка. Близкие о чем-то тихо переговариваются между собой, и все это кажется таким привычным. Хоть и утром был недоволен, сейчас он понимает, что на самом деле ему хорошо. Да, не идеально, но, разве, в этом мире есть что-то без изъянов? Где-то в параллельной вселенной все могло быть по-другому, не было бы той напряженности или неловкости, и, скорее всего, такой праздник в кругу семьи был бы обычным делом. Интересно, если бы он привык к этому, стал бы он жаловаться, наоборот, на отсутствие личного пространства? Или все же ценил бы, ведь есть те, у кого нет ни семьи, ни возможности праздновать. В такие моменты он осознает, что ему во многом повезло. Да, возможно, где-то были неудачи и разногласия, но опять же, попробуйте отыскать хотя бы одного человека, которому всегда во всем везет, и, ни для кого не секрет, что вы не отыщите его. Ибо такого на этой планете, в этой вселенной попросту не бывает. И если вам кажется, что вас окружает лишь черная полоса, то помните: вы можете это ощущать благодаря тому, что знаете белое. Вот такой вот парадокс — одно без другого невозможно. Он чувствует, как его хватают за локоть, пытаясь привлечь внимание. Слишком сильно погрузившись в раздумья, брюнет и не заметил как его позвали. — Хей, послушай. Мы тут думаем бросить жребий, чтобы определиться, кто кому будет дарить подарки и отправиться на поиски. Что думаешь об этом? — Все трое смотрят на него ожидая вердикта. Его брови комично поднимаются, образуя морщины на лбу, а глаза становятся в двое больше. Изумление быстро покидает лицо и сменяется недоверчивым выражением. Они, что, маленькие дети? Он помнит, как видел такое лишь в кино и в детстве просил сделать так же, на что ему чаще всего отказывали, объясняя тем, что, во-первых, их всего три человека и это будет не слишком интересно, во-вторых, еще не дорос, чтобы одному прогуливаться по магазинам в поисках подарка. К годам, наверное, тринадцати бросил всю эту затею и в последствии вовсе забыл. Кажется они чутка опоздали, но это все еще не говорит ничего об их внезапном желании сыграть в эту игру. К тому же, ему давно не тринадцать и больше ничего подобного не хочется. Поэтому скептически настроившись на это предложение, он глядит на них в ответ: — Серьезно? Нам, что, пять лет? — Те только продолжают пристально смотреть на него, негласно отвечая, что, нет, никто здесь и не собирался шутить. — Почему бы и нет, — отвечают ему, на что он продолжает недоверчиво оглядывать их. И протяжно вздохнув, принимает поражение: — Ладно. Да, почему бы и нет, верно? — Ну, да, конечно, ничего необычного. Людям скоро пятьдесят стукнет, а они решили вспомнить детство. Здесь явно что-то не так. Но согласиться легче, чем выяснять причину и спорить. Ему, если честно, вообще все равно. К тому же он вроде-как обещал себе, что не станет препятствовать чему-либо, даже вот таким вот причудам. Но сначала им все еще нужно отправиться в продуктовую, мама настояла на этом, ведь «вы собираетесь праздновать новый год с голодным желудком?», на что она сама же ответила кратким «я тоже нет». Вот и решили. Теперь они стоят у входа, закупившись, с тяжелыми пакетами в руках, и думают над тем, как будут все это нести домой (он предлагал взять машину, на что услышал лишь протест, и, собственно говоря, напоминает им об этом, на что все дружно закатывают глаза). В итоге отец решил, что они вызовут такси и с матерью отправятся домой. Время еще около девяти утра, потому никто не спешит и не волнуется о том, что они ничего не успеют. Хотя «успеть» не совсем нужное слово, ведь никто ничего не планировал, ну, или его не посвящали в те самые планы. На вопрос о том, что делать им, пока родные возвращаются в квартиру, отвечают простым «прогуляйтесь». Прогулка, так, прогулка. Оставшись одни, между ними нависает тишина, она не напряженная, не давящая, а скорее комфортная. У них всегда было так: одного присутствия достаточно. И как-то так получилось, что самый близкий человек в его жизни был тем, с кем он молчал больше всего. Иногда даже шутили, что у них особая телепатическая связь: они понимали друг друга как никто другой без всяких слов. Это не обязательно, он знает, но отчего-то чувствует острую потребность высказаться. И пока они будут прогуливаться по парку, близ соседней многоэтажки, у них будет время поговорить. Сложно собрать все мысли в кучу, но ему и не нужно, важно лишь одно слово, которое крутится на языке: — Спасибо. Тот оборачивается, смотрит на него, а позже продолжает путь, логично задавая: — За что? — Не это он ожидал услышать, поэтому чувствует... удивление? Хоть и прочесть что-либо по лицу — сложно. — Наверное, за все. Что сегодня со мной. Что никогда не оставляешь меня, — пожимает плечами, усмехаясь. — Я знаю, со мной бывает тяжело. — Тут его голос немного подрагивает, он старается натянуть улыбку на лицо, но выходит что-то наподобие гримасы с криво изогнутыми уголками губ, и заставляет себя продолжать. — С моими заморочками, глупыми принципами, и в целом, я весь серый. Но, несмотря на это, ты никогда не прекращаешь меня поддерживать. Они останавливаются, когда он замечает на себе взволнованный взгляд небесных глаз. Тот смотрит с явным беспокойством, и без всяких лишних слов прижимает к себе, крепко обнимая. И негромко шепчет: — Не смей благодарить меня за это, — закрывает глаза, пытаясь подобрать нужные слова, — ты единственный был рядом, когда никого не было. Помнишь, в детстве, еще со времен школы? У меня никогда не было друзей, и когда ты перевелся, ты стал единственным, с кем я общался. Кто не смеялся на до мной, не шутил и не издевался, над тем кто я, никогда не осуждал за мои интересы и взгляды. Помнишь...как ты сказал, что это все не важно? — Ничего из этого не определяет тебя, не говорит о том, какой ты внутри. И если, другие не готовы принять тебя настоящего, то важно ли так их мнение? Маленький мальчик смотрит на него с кристально чистыми глазами, наполненные болью. — Но ведь я останусь один, кому я буду нужен такой? На что второй сжимает крошечные ручки, уже друга, силясь не заплакать — от такой картины щемит в груди. И в ответ раздается короткое, но такое важное: — Мне. — Не знаю, что бы я делал в этом погрязшем мире, если бы не ты, — тяжелые воспоминания раньше всегда заставляли его плакать, но сейчас он отпустил это. Сейчас он в порядке и хочет, что тот, кто спас когда-то его, был тоже. Потому добавляет абсолютную правду. — Ты никогда не был серым. Всегда солнечным. На что брюнет смеется то ли с грустью, то ли с тоской: — Был. Прошедшее время, — глубокий вдох, в попытке взять себя в руки. Говорят, мужчины не плачут. Но ведь они тоже люди, у них тоже чувства, эмоции, им тоже тяжело. Так почему кто-то должен сдерживать себя, лишь потому что общество осудит? — И обязательно будешь. Они прерывают объятия, продолжая разгуливать по парку, но уже молча. И каждый чувствует тепло, несмотря на мороз. Ведь понимают: не важно, что случится, они никогда не будут одни.//
Признаваться не хочется, но он скучал по таким походам, по всей этой суете в канун праздника, по тому, как все собираются вместе и проводят уютный вечер, где вокруг лишь близкие. Раньше, когда он был подростком, к ним в гости всегда приходили родственники: бабушки с дедушками, тети и дяди вместе со своими семьями. В итоге на Новый год у них дома всегда было полно народу, тогда он постоянно жаловался про себя, что устал от таких мероприятий. Ему хотелось провести этот день с друзьями, гулять по городу и не спать до утра. Ведь семью свою он и так видел каждый день. Но после кончины дедушки, со стороны отца, изменилось многое: как оказалось, что именно глава рода собирал их всех вместе, и они невольно все время были сплочены. Такие посиделки и совместное времяпровождение становились редкостью, и хотя вначале чувствовал облегчение, оттого, что он может побыть немного один, то вскоре парень начал скучать по этому переполоху, по однообразным шуткам перед праздничным столом, но от которых всегда было смешно, по тому, как их в доме всегда было шумно, и ощущалась жизнь. Но понял он это лишь после того, как стало пусто. Когда все отдалились, будто забыли друг о друге. И хоть он и не мог сказать, что обожал свою родню, но все же некоторое время был расстроен. Это было так давно, что он почти все забыл. Остались лишь звонки раз в год и скупые поздравления. После переезда в новую квартиру, где собирался жить один, было очень непривычно, хотя это было именно то, чего он хотел всю жизнь. Жить одному, подальше от суматохи, чтоб никто не мешал его умеренной жизни. Но, как это часто бывает, быт приедается. И проходит не так уж много времени, как начинаешь тосковать по простым вещам. Хоть он никогда не был один — с другом они все время общались, как и созванивался с родными — все же одиночество поглащало его. Но человек — существо простое: привыкает ко всему. Вернувшись домой к обеду, примерно в час, он сразу же уловил аромат разных специй. Все смешалось, но пахло не менее великолепно, отчетливо можно было почувствовать имбирь, бадьян и цедру лимона. Вдохнув поглубже, наслаждаясь запахом пряностей, одновременно снимая с себя пальто, они вошли на кухню. Где-то на фоне доносились голоса незнакомцев с какой-то передачи: старший смотрел телевизор, переключая на разные каналы, и каждый раз натыкаясь на новогодние шоу или же фильмы. Мать что-то размешивала у плиты, напевая незатейливую мелодию себе под нос, и, кажется, что слишком увлеклась, потому заметив падающую тень, испугалась: — Ох, мальчики, это вы, — она схватилась за сердце, растерянно взглянув на двух парней, копошающихся у входа. — Вы меня напугали. На что те извинились, пообещав быть более осторожными. — В том то и дело, что не нужно быть осторожным. Я даже не услышала того, как вы вошли, — парировала та, опиревшись о столешницу. — Обычно взрослые ругают детей за то, что они шумные. А ты наоборот. — Да вы, вроде как, не дети уже, сам говорил. — На что в ответ закатывают глаза и подходят ближе. — Пахнет изумительно, что готовите? — Блондин решает поменять тему, и, видимо, ему это удается. Дама оборачивается, сосредоточив внимание на нем, и ослепительно улыбается: — Ну как что, печенья. Какой же новый год без из них? — Имбирные, не так ли? Я сразу учуял их, как только вошел, — и смотрит своими карими глазами на мать, так взволновано. Он уже практически готов верить в магию, утро началось с черничных блинов, сейчас имбирные печенья... — А еще я сделала вам двоим горячий шоколад, — и довольным видом, смотрит на восторженные лица двух друзей, которые выглядели такими счастливыми, будто малые дети. И горячий шоколад. Раньше, когда был совсем маленьким, он обожал пить теплый какао, особенно перед сном. Для него это было традицией, и мальчик всерьез верил, что если не выпьет, то уснуть не сможет. Конечно, повзрослев он понял, что одно не было связано с другим, и все же, продолжал частенько упрашивать у матери этот божественный напиток. И сейчас, услышав, что та приготовила ему тот самый горячий шоколад, он невольно проникся ностальгией. После уличной стужи и небольшой прогулки, они оба были голодными. Оказывается, кроме названных блюд, была приготовлена еще курица с жареной картошкой (когда она только успела). На пустой желудок, хоть он и не сомневался в способностях матери к кулинарии, все казалось ему восхитительным. Такое впечатление, что он не ел целую неделю ( что, отчасти, правда, питался тот в основном чаем и закусывал все это фруктами, аппетита обычно не бывало). Его друг точно так же, жуя мясо с удовольствием, невнятно говорил что-то, видимо пытался одновременно и похвалить, и поблагодарить. На что женщина качала головой, с улыбкой на лице, дескать, ешьте на здоровье. Во время обеда они пришли к выводу, что пить сейчас горячий шоколад не смогут — объелись. Несмотря на заманчивое предложение, им пришлось отказаться (но временно!). Просидев час за столом, болтая на ежедневные темы, в итоге, решили все же бросить жребий. На этот раз у него никто ничего не спрашивал, все сами подготовили и лишь пригласили поучаствовать. А он, протяжно вздохнув (не опять, а снова), подошел к остальным и, махнув взглядом по скомканным листочкам, взял одну из них. На нем была простая надпись — имя своего друга, потому прочитав, мысленно улыбнулся своему везению; ведь искать подарок в таком случае гораздо проще, чем тем же предкам. Когда каждый забрал свою бумажку, примерно предполагая судьбу, все остались стоять с невозмутимым выражением, с целью сохранить все в тайне — будто это было секретом мирового масштаба. Но было бы крайне забавно попади кому-нибудь собственное имя. Определившись со временем — у них будет всего три часа для поисков — они решают разделиться по двум командам, как те выразились, на взрослых и молодых. Лично ему кажется, что отведенного времени у них вагон и маленькая тележка, еще на запас останется. Завершив сборы, спустившись во двор, они разнились и, выбрав противоположные направления, отправились в путь. Затея могла бы быть эвентуальной, будь они помладше, но сейчас она кажется лишь смехотворной, но, пожалуй, он не сильно жалуется, как те сказали "почему бы и нет?" В следствии небольших дебатов о том, куда же они пойдут, решили, что лучшим местом для поисков будет торговый центр; где они смогут разделиться, чтобы никто не мешал друг другу, а то мало ли. И хотя в начале он был настроен крайне решительно, радуясь удаче, сейчас же стоит в смятении, в окружении многочисленных ослепляющих витрин. Слишком большой выбор заставляет его поддаваться сомнениям. Но он быстро берет себя в руки, вспомнив, что у него впереди три часа, и этого вполне достаточно, чтобы пройтись по магазинам и долго размышлять. В центре стоит гул: люди, ходят под ручку, заливисто смеясь и между тем, громко переговариваясь, семьи с маленькими детьми, и видно, что взрослые явно устали, но все равно глаза горят, улыбаются искренне, если ребенок попросит у них чего-нибудь, указывая на ближайший прилавок, что манит своей красочностью; среди них небольшие группы из приятелей, близких друзей, одетые тепло, но все же с румяными щеками, все переговариваются о чем-то, совсем не чувствуя себя неловко, ведь здесь никому до тебя нет дела, каждый погрузился в собственную атмосферу и упивается им с полна, и многие, вероятно, уже с ног валятся, но, несмотря на это, все они выглядят счастливыми. От этой картины невольно хочется улыбнуться то ли с тоской, то ли так же взволнованно. Он стоит посреди толпы, где его никто не замечает, разглядывает громадную елку, удивляясь его размерам: такое впечатление, что каждый год они пытаются обогнать самих себя в негласном соревновании «кто сделает лучше». И получается у них весьма неплохо. Елка чуть ли не до потолка, это с учетом, что само здание из трех этажей, буквально вся горит красно-золотистым, вся в блестках и в мишуре. Гирлянды в виде маленьких шариков покрывают оголенные участки, успешно скрывая всю зелень. И, в итоге, все это похоже на большущий, сумбурно украшенный и чересчур дорогой подарок. Он даже немного жалеет, что каждый год упорно оставался в собственной квартире, объясняя это тем, что наслаждается одиночеством. На самом деле, так можно было бы объяснить каждый его день. Тут в голове что-то щелкает, брюнет вспоминает, для чего он здесь оказался, и торопливо шарит по карманам, в попытках найти мобильное устройство. И разблокировав экран, мажет взглядом по числам — почти три часа дня — Ладно, — изрекает он вслух, — пора искать. Пока юноша слонялся по этажам, то спускаясь, то поднимаясь, и разглядывал витрины прошло около получаса. Не так он представлял себе это дело, а больше как забаву, но сейчас замечая многочисленный ассортимент товаров, украшений и всяких экзотических изделий, откровенно говоря, впадает в ступор. Что же ему выбрать? Это ведь должно быть и что-то оригинальное, но в то же время полезное, то что обязательно пригодиться, а не будет пылиться в шкафу. Первоначально он собирался зайти в книжный и подобрать пару книг, но, пробыв там от силы минут пять, пробегаясь по корешкам и содержанию, понял, что скорее всего тот уже все это читал или по крайней мере знает. Его лучший друг являлся большим поклонником литературы, к тому же, не только художественной, и изучил, если не все, то точно многие работы авторов. Так что этот вариант отпал практически сразу. Затем он думал подобрать стильные дизайнерские часы, с не слишком вычурным ремешком — в качестве символа вечности, напоминание о том, что время никогда не стоит, и, нисмотря ни на что, жизнь продолжается. Но почему-то эта идея быстро отпала, показавшись суховатой. На третий раз ему хотелось купить комплект с одеждой, может, пару свитеров или набор с носками, может, рубашки или же вообще обувь. Но решил, что это будет крайне проблематично: отыскать нужный размер, и что-то неяркое, не праздничное, ибо тот такое не любит. Не то чтобы его друг был привередлив с выбором гардероба, но... Да, он был именно таким. Потому эта мысль тоже отпала. Он бы мог нарисовать что-нибудь и отдать в качестве подарка, будь на то время, или же на крайний случай смастерить что-то своими руками, но за пару часов ничего такого не сделаешь. И вот, стоя посреди центра, он понимает, что столкнулся с дилеммой. Можно было бы вообще не париться, знаете, купить что-нибудь в сувенирной лавке, вроде музыкальной шкатулки, и, наверное, это было бы вполне приличным подарком, но на этот раз, ему действительно хочется подарить что-то стоящее. Возможно именно в эту секунду в его голове загорелась лампочка. Осенило. Виниловые пластинки. Он знаком с этим человеком примерно десять лет, что немало, и точно также знает, какую любовь тот питает ко всему винтажному. И хоть его друг и не является коллекционером подобных вещей, но без сомнений будет тронут. Он знает, как тот трепетно, словно к сокровищу, относится к патефону, доставшийся от бабушки. В двадцатом веке такие граммофоны не были редкостью, ведь сами грампластинки пользовались большой популярностью. Главным преимуществом являлось высокое качество звукозаписи и возможность проигрывать их на относительно недорогих аппаратах. Сейчас это что-то более уникальное, и достать оригинальные диски — дело не из простых. По специальной модели создается никелевая матрица, которая является основным элементом в создании пластинок. С одного такого оригинального образца можно сделать примерно пятьсот копий хорошего качества. Из-за неудобства и больших затрат, чаще всего, они выпускаются в обширном тираже. От чего один неповторяющийся диск достать очень сложно, но возможно заказать, что, конечно же, обойдется не мало. Но он действительно проникся этой мыслью и ее особенностью, поэтому стоимость сейчас его не волнует. Куда больше — возможность приобрести. Но ему сегодня явно везет — парень вспоминает старого знакомого, который увлекался виниловыми пластинками и вероятней всего знал, где можно их заказать. Судорожно пролистав список контактов, он нашел нужный и нажал на звонок. Длинные гудки вызывали нервозность, но надежду терять было нельзя. Вскоре они быстро сменились, на отзывчивый голос давнего приятеля. Тот сначала не узнал его, сославшись на плохую память, но, озвучив свое имя, вспомнил. Знакомый начал вести светскую беседу, упомянув, что им нужно обязательно встретиться, в ответ брюнет скомканно засмеялся и бросил что-то про занятость. Тот догадавшись, что он позвонил не ради обычного общения, сразу спросил: — Хорошо, отбросим формальности, что случилось? Ты ведь явно не решил вспомнить старого друга. Пока стыд его не затопил, хоть друзьями их назвать было сложно, он кивает головой, будто тот видит и отвечает: — Да, — вздох, — у меня есть к тебе одно дельце, ты ведь все еще коллекционируешь пластинки, верно? — Да, но я не продаю его, так что... — Нет-нет, мне это не нужно. А скорее, где я могу их заказать. За короткое время. — Насколько короткое? — Тот, видимо, садится на кресло, открывая блокнот с записями, и листает в поисках нужного. — М-м. За пару часов, желательно. В ответ раздается удивленный свист, и сейчас он отчетливо может представить, как брови приятеля взлетают вверх. — Это будет непросто, сегодня — праздник, многие отказываются работать, — на фоне стучат пальцами по столу и, недолго обдумав, говорят, — к твоему счастью, я знаю того, кто всегда готов принимать заказы и сможет выполнить качественную работу за небольшой период. И добавляет: — Но это будет стоить немало, сам понимаешь. Он предполагал такой исход, но сейчас стоимость не важна: деньги у него найдутся. За свою недолгую жизни он все же что-то да заработал, а так как практически ни на что не тратился, банкноты все время копились и ждали своего часа. И вот он настал. — Цена — не проблема. Скажешь номер и адрес? Собеседник без лишних слов называет требующуюся информацию и, попрощавшись, завершает звонок. Брюнет смотрит на дисплей, мысленно прикидывая, за какое время доберется до пункта назначения, отправляет сообщение другу с предупреждением об отлучке и выходит из торгового центра. На часах пятнадцать восемнадцать, когда он не позволяет себе усомниться в решении и верит, что все получится.(...)
Колокольчик звенит над ухом, обозначая нового посетителя. Перед ним небольшая лавка, наполненная антиквариатом, всюду веет старинными книгами, папирусом и смолой. Все настенные полки забиты разными сувенирами вдоль и поперек, здесь можно просидеть до утра, изучая каждый элемент. За разглядыванием его ловит пожилой мужчина около семидесяти лет и задает вполне очевидный вопрос: — Чем могу помочь? — Молодой парень запоздало понимает, что обращаются к нему, поэтому старик вновь спрашивает. — Вам что-то нужно? — Э-м. Да. Мне сказали, что у вас здесь принимают заказы на грампластинки. — Да, вас интересует что-то конкретное? — И принимается перечислять. — Есть декоративные, гибкие и стандартные-жесткие. — Думаю подойдут самые обычные. Седовласый мужчина складывает руки по столу, поправив свои очки, и спрашивает: — Музыку сами будете подбирать или выберите что-то из готовых экземпляров? Тот разглядывает разнообразные шкатулки, стоящие перед ним и повернув голову произносит: — Сам. За сколько часов пластинка будет готова? Мне нужно будет забрать к вечеру. Старик вздыхает, потирая переносицу, и отвечает на вопрос: — Мы постараемся закончить как можно быстрее. Оплата будет предварительной, сами понимаете такой заказ, да и еще в праздник... — Хорошо, — брюнет размышляет некоторое время над одной мыслью и очень надеется, что сможет реализовать. — У вас принимаются особенные пожелания? Тот неопределенно кивает: — Смотря какие, — указывает на небольшой стульчик, — сядьте, обговорим все подробно. Определившись и с записью, и с кое-какой необычной идеей, которую мужчина пообещал исполнить, и оплатив всю стоимость (честно говоря, он уже представлял себе кругленькую сумму, но все обошлось меньшим) парень покинул заведение. Улыбнувшись собственным думам, набирает номер друга и сообщает о месте встречи. Он очень надеется, что не прогадал.//
Молодой человек достает перчатки, видимо, почувствовав стужу, попутно шагая по усыпанной белой пеленой дорожке. Уже вечереет, и луна видна где-то вдали, если присмотреться, но от нее не веет теплом, а больше спокойствием. Ты знаешь, что этой ночью не будешь один — не важно, в собственной квартире, лежа на кровати, или перед семейным ужином, ведь, в действительности, чувство одиночества не определяется тем, сколько вокруг тебя людей и кто они. Скорее, это просто есть, как константа, аксиома и нерушимая истина. Но сейчас он позволяет окружению ослабить это чувство, он позволяет себе расслабиться, шутить, смеяться, поначалу сдавленно — вскоре заливисто. Он позволяет себе не волноваться ни о чем, не задаваться глупыми вопросами и не поддаваться сомнениям. Он позволяет себе не думать и просто начать жить. Рядом с ним единственные родные люди, вокруг суета, а вечер праздничный, наполненный светом. Он видит как везде зажигаются огоньки, будто вдыхают смысл в темные переулки, как магазины, кафе будто борятся за самую яркую вывеску. Сейчас десять минут восьмого, когда они прогуливаются по бульвару, который кажется бесконечным. И ноги уже почти не держат, но домой не хочется никому. Все погружены в неповторимую атмосферу. И даже тишина кажется как никогда уютной. Друг толкает его плечом, указывая на небольшую кондитерскую, и говорит: — Что насчет чашечки кофе? — Капучино? — С карамелью. — Замечая довольный вид голубоглазового, брюнет качает головой и усмехается еле слышно. Тот слишком очевиден в своем выборе, он не любит экспериментировать и абсолютно всегда выбирает одно и то же. Если карамельного капучино не будет — значит не судьба, а от кофе придется отказаться. Им везет, продавец стоящий у лавки положительно кивает, когда они озвучивают заказ. Он решил последовать примеру блондина и взял себе точно такой же. — Стой, обожжешься, — а тот продолжает поглощать напиток, как ни в чем не бывало. И плевать, что кофе только сварили. — Не все пьют невкусный кофе. — Да у тебя точно такой же, — возмущается он. — Не-а, у тебя уже остыл, — кидает блондин со смешком. Смысла спорить нет, тот будет гнуть палку до последнего, и в итоге принимать поражение придется ему. Ничего нового. Отец с матерью в скором времени присоединяются к ним и также покупают горячий напиток. Тот слегка горчит на языке, но карамель придает сладости, тем самым гармонично сочетая. Кофе быстро согревает, отчего лежащий на шее клетчатый шарф быстро становится бесполезным. Они всей семьей решают подняться на холм со смотровой площадкой, откуда открывается вид на город и дождаться нового года именно там, наблюдая за салютом. Фейерверки, он помнит, видел только по телевизору, и сами знаете, что это далеко не одно и тоже. Там лишь картинка, она не передает всех чудес, каждую маленькую деталь и ее особенность. Краски приглушенные, а качество всегда нечеткое. В школьный период он очень часто уговаривал своих родных хоть раз отметить торжество за просмотром настоящего салюта. Но те в упор отказывались: то говорили, что заняты, то слишком многолюдно, то у них были другие планы. Откладывали они каждый год и, как случилось со многими вещами в его жизни, он перестал ждать, перестал надеяться на что-либо. Может, это было глупо с его стороны: обижаться на родителей из-за чепухи. Быть откровенным, они сделали для него многое, правда многое. Но знаете как это бывает, мы часто не замечаем ничего кроме самих себя, задаемся вопросами почему с нами, со мной так поступают и чем я заслужил. Мы привыкли видеть в себе жертву, не замечая, что другие тоже люди. А почему те отказывались? А почему они так сказали? Может, им тоже чего-то не хватало, может, им тоже хотелось тепла. «Иногда для того, чтобы хорошо видеть, необходимо отойти, а не приблизиться», — так говорил Горький. И не ошибался. Это выражение может быть применимо во многих ситуациях и аспектах нашей жизни. Но все они так или иначе будут связаны. Вы заметили, мы всегда копаем в глубь, думая, что найдем ответы именно там, но много ли нас, тех, кто искал на поверхности? Кто наоборот поднимался, оглядываясь, пытаясь приглядеться — что же происходит вокруг? Часто ли мы замечали этот мир без очков эмоций, смотрели на него не со своей стороны, а просто со стороны. Мы пытаемся изменить себя, чтобы нас любили, мы ненавидим жизнь, думая о том, за что она так неспаведлива с нами, мы осуждаем людей, которые, по сути, такие же как и мы. И так продолжается бесконечно, от поколения к поколению мы передаем боль. Фуникулер медленно поднимается вверх, окно открыто, и прохладный ветер приносит вместе с собой новую пищу для размышлний. Они оседают тяжелым прахом на дне сознания, и ты практически не замечаешь, пока все не возвращается вновь. Вокруг люди о чем-то увлеченно болтают, восторженно рассказывая друг другу истории. Он разглядывает толпу, пока никто его не замечает. Наблюдает. Он это любит, порой, пока наблюдаешь, ты видишь больше, чем в общении с самим человеком, узнаешь больше о его личности. По тому как меняется их мимика, когда, как им кажется, никто не смотрит, по тому как метаются их глаза, искрятся или, наоборот, тускнеют. По тому как движутся их руки во время разговора, даже самая обычная поза может определить многое. Человек не так уж и скрытен, если научиться правильно читать. Механический голос девушки прерывает его, сообщая о прибытии, они выходят с шумного вагона, где было душно, и дышат полной грудью, вдыхая относительно чистый воздух. На циферблате почти девять — до полуночи еще три часа. Кофе он не допил, а остывший не хочется. Договорившись вместе с родителями, они решили, что подарки вручат друг другу после фейерверка, уже первого января. Утра ждать не будут, незачем. А свою (вернее друга) виниловую пластинку брюнет сможет получить как раз к двенадцати, адрес они уже знают и остается им лишь доставить — ему подарить. К слову, находясь в торговом центре, он решил ради собственного душевного равновесия спросить дату сегодняшнего дня. Ведь этот вопрос все еще не был решен, были лишь догадки. И правда его... удивила. Не выбила почву из под ног, не ошеломила так, что он упал в обморок. Скорее просто изумила, и какая-та часть мозга, с утра подозревающая об этом чудном дне-сурка, сгладила эту ситуацию, без лишней нервотрепки. У него было время обдумать и свыкнуться с этой мыслью. У него также было время на то, чтобы посчитать себя сумасшедшим. Ведь в жизни так не бывает. Вы когда нибудь просыпались рано утром, чтобы потом вдруг осознать, что здесь что-то не так? И дело, даже, не только в том, что его матрица была совсем не как в фильмах, а скорее такая же, как и другие дни, но со своей изюминкой и полная сюрпризов. Наверное он бы и не заметил разницу, будь это в другую дату. Иногда ему кажется, что вся его жизнь — сплошная матрица времени. Но он разобрался, понял, что его не разыгрывают, что нет никаких скрытых камер, что это реальность. Часы тикают неимоверно быстро и остается примерно пять минут до начала. Они ведут обратный отсчет, каждый про себя, у всех глаза блестят, устремившись в небо. Все ждут волшебства. И за последнюю секунду слышит собственный восторженный голос: — Начинается. В этот момент не только запустились фейерверки, и поменялся год, перейдя на следующий, в этот момент, он почувствовал, что что-то внутри него изменилось. Говорят, Новый год приносит чудеса, и сейчас он готов поверить в это.//
And the fireworks are through
Here we are, me and you
Feeling lost and feeling blue
It's the end of the party...
Домой они попадают примерно в два часа ночи, но это отнюдь не поздно, а скорее рано, учитывая обстоятельства. Он давно не чувствовал такую легкость на душе, и, казалось, столько времени прошло с последнего настоящего отдыха. Когда все заботы забывались, как по щелчку пальцев, а разум был чист и не затуманен лишними мыслями о прошлом и будущем. Потому вернувшись в свою квартиру и осознав, что скоро придет конец дня, а точнее уже, он ощущает досаду. Забавно, ведь утром его мнение кардинально отличалось от нынешнего: хотелось закрыться ото всех, просидеть до ночи за ноутбуком, и чтобы ему никто не мешал. Как и в любой другой вечер. Родители попрощались, отказавшись от его предложения, и решили вернуться сразу в свой дом, несмотря на столь позднее время. Они уже поделились подарками, отдав их законному владельцу, вернее все, кроме него — коробка упакованная в крафтовую бумагу и завязанная бечевкой жжет руки. Сообщив другу о неотложных делах, на что тот отнесся явно с подозрением, но промолчал, он встретился с доставщиком, который вручил ему заказанные грампластинки. Проверить товар на качество и целостность не получилось — все тщательно запечатано. И все же парень надеется, что знакомый ему не врал, нахваливая этих мастеров. Вздохнув поглубже и посчитав до десяти, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, он зашел в гостиную, где, собственно, и находился блондин, увлекшись просмотром кино. Сейчас ему никто не поможет и не подскажет совета, он знает, что должен вручить подарок, и что в этом нет ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Но его тело сейчас не слушается, а беспричинная паника затапливает с головой. Но он решительно забивает на собственное нервозное состояние и откашливается, в попытках привлечь внимание друга. Тот оборачивается, убавив звук экрана, и говорит: — О, ты вернулся, — взглядом цепляется за квадрадную коробку, — что это у тебя в руках? — Можешь подойти на минутку, я должен кое-что сказать. — Мысли заглушаются, и сейчас он чувствует лишь смутное подобие уверенности. — Сказать? Он подходит ближе, смотря прямо в светлые глаза и отвечает: — Да, а еще подарить тебе это, — он теребит край рукава, не зная, что еще и сказать, и, в итоге, добавляет, —надеюсь понравится. Блондин забирает подарок, и пока тот распаковывает, его лицо сменяется замешательством. — Что это? — Тот хмурит брови, пытаясь поскорей добраться до главного, и застывает в непонимании. — Ты открывай, давай. Он достает упаковку, вынимая содержимое, и глядит в ответ на друга в полном изумлении. — Ты ведь не мог... Не мог же, правда? — Судя по всему все-таки мог, — по-доброму усмехнувшись, кивает на коробку, мол, открывай уже до конца, и продолжает, — я хотел подарить тебе что-то действительно особенное. Ты бы знал, сколько я думал об этом. Но в итоге пришел к одному выводу, как видишь. К этому. — Он указывает на изображенное море посередине диска и на высечаные слова, написанные курсивом, — это пластинка с пятнадцати минутной записью Sea. — We need to be in despair for all our hardships.* — Однажды ты сказал, что эта фраза очень многое значит для тебя, как и сама песня. Поэтому выбирая музыку, я не задумывался ни на секунду. Его друг молчит, завороженно смотря на винил. Изучает, не отводя глаз, и раз за разом проговаривает вышеперечисленную фразу про себя. Тот поднимает на него глаза, которые блестят от сдерживаемых слез. — Я не собирался плакать, нет, — блондин сдавленно смеется, — но ты сделал это, и как я, по-твоему, должен реагировать? — Проводит руками по лицу, образуя небольшое окошко между средним и указательным пальцем, — как ты вообще смог достать его? — Ну, у меня свои источники, — брюнет пожимает плечами и чувствует как камень падает с души, наблюдая за счастливым выражением близкого человека. Тот светится, уже без слез, и во второй раз за день обнимает его. — Кажется мы превысили лимит, — бормочет он, уткнувшись куда-то в шею. — Заткнись. Его друг улыбается совершенно искренне в этот момент, наслаждаясь теплом, и произносит: — Мы говорили утром с тобой, но я так и не сказал самого главного. Спасибо тебе. Он ничего не говорит, ведь тот не нуждается в ответе. Им обоим все ясно без слов. Когда время словно застыло, они оба чувствуют благодарность друг другу. И, конечно же, судьбе за то, что в какой-то момент помогла им встретиться.(...)
Сейчас четыре часа утра, и ему не удается заснуть. Нет, на этот раз это не от тяготящих мыслей, не от ежедневной бессонницы — оттого, что он прокручивает голове весь сегодняшний день, вспоминает ласковую улыбку матери, строгое лицо отца, наполненное плохо скрываемой заботой, глупые перепалки с другом и крепкие объятия с самими близкими людьми. В эту темную ночь, он понимает, что все может поменяться к лучшему, что все поправимо, и что, несмотря на затапливаемое одиночество, он не один. Дело даже не в усталости, которой почему-то нет, спать ему просто не хочется. Вместо этого он много думает. Думает о том, что всегда был таким: до ужаса застенчивым, молчаливым и все время уходил в себя, витая в облаках, за что его часто ругали. Но сердце у него было большое и очень доброе, и тут, на самом деле, будет лучше сказать, к сожалению: в этом мире, это тебе только во вред. Но что он мог поделать с собой? Изменить самого себя нельзя, ты тот, кем явился на свет, и лишь с годами все больше становишься собой. Вот и он не мог ничего поделать — вырос ранимым, чувствительным, стал замкнутым, отдалился ото всех и все равно не смог понять, чего же ему все-таки хочется. Знаете, люди сами не понимают себя, не знают чего хотят, в чем нуждаются. В ранние годы он был еще очень наивным, и пытался понравиться всем, понять, а что же с ним не так. Люди, на самом деле, — существа очень странные: сами ничего не понимают, а других заставляют понимать. Он всегда был тихоней, в основном из-за природной стеснительности, за что его часто дразнили сверстники. А позже другие дети, чуть постарше, говорили, что он тряпка и вот-вот заплачет. Взрослые твердили быть улыбчивей, ведь что же так угрюмо ходишь все время? И он начал улыбаться, пытался быть дружелюбным со всеми, шутить часто, хоть и было неловко, и ему, действительно, казалось, что так все будет хорошо. Но тогда его перестали воспринимать всерьез, называли дураком, и это всегда звучало обидно. Он же старался. Но повзрослев он понял, что это никогда не было его виной. Люди просто сами не знают, чего хотят. Улыбаешься все время — становишься шутом, ведешь себя спокойно — упрекают в том, что ты слишком скучен. Болтаешь много — слушать не будут, а если говоришь мало, и вовсе перестают замечать. Людям не угодишь, потому он перестал пытаться. Принял реальность, где люди все время будут обсуждать тебя и осуждать за то, какой ты есть. Он привык, приютился в этом жестоком обществе, но однажды дал себе обещание, что никогда не станет одним из них. Он обещал, что не станет таким же черствым, но сам не заметил как загнал себя в этот угол. Да, у него есть то сострадание, что одно из главных качеств человечности, но он потерял тот огонек, который делал его живым. Потерял надежду, веру, оправдывая все тем, что по-другому в мире не выживешь, и что так надо, что это существование итак не имеет смысла. Он много думал, всегда все анализировал, сначала винил себя за то, что неидеален, затем родных в невнимательности, дальше весь мир в эгоизме, пока однажды не понял, что в мире виноватых нет. Просто каждый наполнен болью, каждого хоть раз в этой жизни ломали, чем-то обделили, и вот вырос тот тоже сломанным. Как там говорили? «От чьих-то действий кому-то больно. Из-за чьих-то слов, кто-то становится мрачным.» ** Мы причиняем боль, лишь потому что сами ее испытываем. Счастливые люди желают другим того же. И в конце концов получается, что мы, люди, можем отдать лишь, то, что уже есть в нас — суть в том, что в нас будет лишь то, чему мы позволем быть. Окна открыты, морозный ветер отрезвляет как никогда раньше. Позади доносится знакомый топот, отражается стенами и доходят до него, стуча молотком по барабанной перепонке. Он неторопливо оборачивается, наблюдая за сонным другом, который зевает, сминая свои веки, дабы убрать мешающую белизну перед глазами. Тот стоит в нелепой пижаме болотного оттенка, глядит на него и спрашивает: — Почему не спишь? — Не спится. — Да? — Тот кажется ищет какой-то подвох, но приглядевшись, не замечает привычной подавленности. И, чтобы удостовериться, спрашивает: — Ты в порядке? — Да, — приободряюще улыбается и на этот раз неподдельно. — Я в порядке. Пожалуй, сейчас это действительно правда. Он отпускает ту тяжесть, находящееся в груди, отпускает и делает выбор. Он позволяет себе быть счастливым. В этот особенный день ему пришлось многое переосмыслить, чтобы понять: все хорошо. И все будет хорошо, не сразу, а шаг за шагом, медленно восстанавливаясь, но с новым желанием: меняться, стремясь к лучшему, верить заново в чудеса, не переставая надеяться и, наконец, наслаждаться самым дорогим, что у него уже есть — жизнью.