Избранные Богом

      Хоромы Ивана Васильевича пестрят сотнями юбок красавиц со всей Руси. Каждая из них готова быть ему верной женой да матерью детей — наследников… От чего же нос воротит государь? Ни первая, ни сотая так и не смогли приглянуться ему. Чем не любы девицы? Али не хочет Иван Васильевич, чтобы приласкали его? — Еще имеются? — спросил государь, устало зевнув, у одного из своих опричников. Трон хоть и удобней любой лавки, но сидеть на нем 3 часа к ряду было не самым приятным занятием. Поиски очередной «единственной» затруднительнее любого боя. Не мог государь жениться не по любви, а сердце, которого, если верить слухам, вовсе не существовало, все ещё любило другую.  — Нет, боле нет… Двести красавиц отверг ты, свет очей моих… Новые не наведывались, да и прибудут ли? — вглядывался в цифры молодой приближенный, озадаченно почесывая затылок. Взгляд подчиненного периодически ускальзал на одну из красавиц, но подзатыльники от сослуживца возвращали парнишку с небес на землю. — Не лежит к ним душа, эх…- Иван невольно вспомнил Анастасию и вздохнул. Ком к горлу уже не подступал, только тихая печаль обволакивала душу, аккуратно царапая и без того израненное сердце. Ум и душа помнили до мельчайших подробностей и смех её, и редкую грустинку, и бесконечно добрые очи, и элегантную походку, хрупкие и нежные ручки. Она любила его, не потому что тот — государь всея Руси… Для неё он был просто Ваней — жестоким и запуганным мальчишкой, что нуждался в материнской ласке. Государь был не против, никогда не был… С первых мгновений знакомства он жаждал этого, готов был отдать всё за капельки её внимания. Да толку-то нет в этом сейчас. — Пойду прогуляюсь, а ты начинай выпроваживать всех этих… — Иван не смог подобрать слов, встал, деловито закинул руки за спину и вышел из зала. От лиц, расступающихся девиц, его тошнило, все они были как одна красивы, но пусты… Их обязали его любить, не по воле своей прибыли они сюда, и это печалило государя. Не уж-то не достоин он любви?

***

       Иван Васильевич мерил широкими шагами длинные и холодные коридоры, по стенам которых бегали забавные цветные тени. Чуть приподняв подбородок, но при этом сгорбив уставшую спину, он уж собирался свернуть к тронному залу, но услыхал странный голос женский как раз за поворотом. — Как?.. Этот голос на смотринах я не помню, а девица молодая. Зачем она прибыла? Почему её не выставили за дверь? — затаив дыхание размышлял Иван Васильевич. — И что задумала? Дел сегодня все равно не так много, так что лично и узнаю. Однако девица никуда не спешила, речь ее была спокойной, со слугами беседовала грамотно. Но стоило только вслушаться… — Так вот каков был ваш обещанный сюрприз? Смотрины Ивана Васильевича… Предложили приехать сюда только ради того, чтобы я имела шанс выйти за тирана? Меня даже не спросили, даже не предупредили. Как хорошо, что припоздали, видеть он никого боле не желает, — к концу речей, не льстивших государю, в голосе девицы начали проскальзывать нотки гнева. Девушка вздохнула и продолжила — Хорошо, начну с начала. Вы его вообще видели? Глаза вечно полны гнева и подозрительны, а очи — это отражение души… Он — жестокий, злой ребенок, что еще не наигрался в карателя. Готова поспорить, что он лично прибил свою жену да замалчивает грязное дельце… Слушать подобные бестактные речи о себе в собственном доме, да еще и от какой-то бабы Ивану приходилось впервые. Столь оскорбительные выводы не могли не задеть его. Самооценка государя хоть и была достаточно высокой, но очень пластичной и любой «удар» мог пошатнуть мнение о собственном совершенстве, а это непозволительно. — Да как ты смеешь? Про меня такое… Я — мальчишка? Посмотрим как сейчас ты запоешь, птичка. — прошептал государь и вышел из-за угла, как всегда гордо и неторопливо. В трех шагах от него стояла удивительно высокая девушка, рост государя колебался от 178 до 182 см., что было для тех времен приличной цифрой, девушка же была чуть ниже, и торжественно возвышалась над парочкой слуг. Незнакомка была явно издалека: загорелая кожа, карие глаза, что сейчас так бесстрашно смеряли взглядом Ивана, словно не царь перед ней, а крестьянин простой, правильные черты лица были напряжены, черные брови чуть сведены к переносице. Юная шатенка, шагнув навстречу к государю, прервала неловкую паузу. — Вы что, подслушивали? — бестактно спросила «наглая и глупая девчонка» — во всяком случае в глазах Ивана, она стала именно такой. — А как и не послушать такие сладкие речи? Повтори для государя своего. — мужчина был абсолютно уверен в том, что сейчас она упадет ему в ноги, начнет извиняться и молить о пощаде. Он также шагнул навстречу и остановился. -Извините за такую грубость, ваше величество, мы уже уходим, она юна и не понимает о чем говорит. — затараторила одна из служанок, беднягу бросило в дрожь, ведь она прекрасно понимала, чем может закончиться конфликт для её хозяйки. — С чего бы? Я не тороплюсь… — Девушка медленно повернула голову в сторону служанки и подмигнула ей. Длинные волосы пали на плечи, поблескивая в лучах тонущего на горизонте солнца. — Как грубо, но это мы обсудим позже. — С превели-и-и-ким удовольствием — повернувшись к государю всем телом и приподняв нос, продолжила девушка. У неё, между прочим, осанка была если не идеальной, то очень близкой к совершенству — Мне не нравится то, что во главе Руси стоите именно вы. Во-первых, власть и уважение к правителю должны основываться не только на страхе. Во-вторых, убиваете всех неугодных и тех, на кого сквернословили ваши проклятые опричники. Вы просто вырезаете народ, свой родной народ, как свиней.Это же ваши люди, вы должны любить их, тогда они будут любить вас, а любовь народа — сила непобедимая, которую нужно заслужить и беречь как зеницу ока. Ещё у вас с головой не все в порядке, раз так изощренно пытаете бедных людей, вы больной, пора лечиться, если уже не поздно. Также безумно любите ту лесть, что приближенные и не только, заливают вам в уши, а лесть очень часто оказывается, так презираемой вами, ложью. Вывод: вы глупый, неуверенный в себе, слабый насильник, что не способен справиться с собственными проблемами, не говоря уже о проблемах государства. Уверена, что даже среди простого народа найдутся люди, что смогли бы править Русью намного лучше вас и…- с каждым словом в голосе слышалось все больше ненависти, брезгливости и гнева по отношению к Ивану Грозному. Грубиянка иногда поправляла расписное алое платьице, что от широких жестов возмущения периодически чуть приподнималось и образовывало некрасивые и неудобные складки. Государь стоял, едва заметно приоткрыв рот от удивления, никто никогда не смел, даже в юношестве, ему подобного говорить. В глубине души он понимал, что возможно это правда, от чего было обидно вдвойне, но лучше он на кол сядет, чем признается в этом. В глазах народа он всегда должен быть недостижимым, пусть и жестоким, идеалом, лидером за которым должны идти другие, человеком, что не совершает ошибок, так как даже малейший проступок мог обернуться большой трагедией для всей Руси. — Не стоит так ругаться, пойдемте домой, не надо его обижать. — шатенку взяла за руку светленькая девочка лет 14-ти и чуть сжала пальцы. Мило улыбнулась, посмотрела, как и все, на свою хозяйку снизу вверх — Ты же хорошая, добрая, прости… — Хорошо, Сонечка, поехали домой. — весь гнев девушки как сквозь землю провалился, губы дрогнули в улыбке, в глазах, доселе гордых и непокорных, блеснула детская радость. Бросив на государя прощальный взгляд грубиянка отступила на шаг, развернулась и, приобняв девочку, удалилась. Все произошло в полушаге, слишком быстро, ново и грубо. Ивану только и осталось проводить незнакомку ошеломленным взглядом. Голубые глаза были широко открыты, а пальцы начали постепенно сжиматься в кулаки. Впервые за долгие года государь растерялся, и это сыграло с ним злую шутку. Лишь спустя пару минут он понял что произошло… Какая-то девка отчитала его как последнего дрянного мальчишку, да еще и на людях. Она прошлась ножом по его достоинству, топтала честь, а он молчал и слушал! Государь всея Руси стоял и покорно слушал!.. Иван почувствовал на своем плече чужую теплую руку, нет, не чужую, а почти родную. — Великий государь, что с тобой? — рядом, расправив широкие плечи, стоял никто иной как…