Ночные огни

Цунаде снятся розы. Белые розы, которые она так любила, и от вида которых её теперь выворачивает. И этот запах. Едва уловимый нежный и лёгкий запах свежесрезанных роз, который всегда её очаровывал и от которого её теперь тошнит. Она стоит посреди пустыря, но это не просто парк, это другая территория. Здесь находится кладбище. Оно достаточно большое, почти что парк с аккуратными дорожками, стриженным зелёным газоном и высаженными кустарниками диких роз, где можно просто прогуляться или присесть под масивным деревом, укрывшись в тени его раскидистой кроны, закрыть глаза, и представить, что ты в красивом месте, а не среди мертвецов и их праха. Даже удивительно для небольшого городка. Морской воздух так свеж и приятен, но влажность в воздухе большая, так что по серым облакам над головой Цунаде понимает, что собирается дождь. Солёный воздух не перебивает этот слащавый аромат роз. Цунаде становится дурно. Ей кажется, этот омерзительный и тошнотворный запах повсюду. Она стоит перед деревом, возле небольшой могильной плиты. На новом белом камне выгровено имя. Сакура. Под ним только одна дата. Цунаде не плачет, у неё нет сил, все слёзы, на которые она была способна, давно выплаканы над могилами Наваки и Дана, над могилами других товарищей, в конце концов, над могилами родителей. Цунаде просто смотрит на надгробие и ей хочется испариться, ей хочется, чтобы ветер унёс её далеко-далеко, как оторвавшиеся от бутонов белые лепестки роз. Цунаде чувствует, как её начинает тошнить. Перед глазами словно пелена, спустя секунду она понимает, что это слёзы. Даже удивительно, она всё ещё способна плакать. Звёздочки пляшут перед глазами. Цунаде душат собственные чувства, горькая смесь из отчаяния, боли и скорби. Сознание медленно уплывает, в голове нет ни одной мысли. Только немой вопрос. Как же так... Сакура... Вот бы её увидеть. - Цунаде, - зовёт её чей-то голос. Цунаде не хочет ничего и никого слышать. - Цунаде, ты меня слышишь? Ты очнулась, я же знаю, - послышался, прорываясь сквозь пелену сна, голос Кацуми-сан. - Пошевели пальцем, если ты меня слышишь, - велела она. Цунаде сделала то, о чём она просила. На удивление, шевелить своими конечностями было совсем не больно, боли она вообще не чувствовала. - Отлично. Можешь открыть глаза? Цунаде приоткрыла глаза и тут же поморщилась от яркого света, ударившего в лицо. Она моргнула несколько раз, чтобы привыкнуть, и перевела помутневший взгляд на наставницу. - Ох и напугала ты нас, - констатировала Кацуми-сан. - Лежи и не вздумай подниматься, тебе нужен покой. - Что... почему я ещё жива? - Цунаде спросила в недоумении хриплым, очень хриплым голосом. - Рана была не то, чтобы смертельная, но серьёзная. Орочимару вовремя среагировал, когда оказал тебе первую помощь и остановил кровотечение. Ты о чём, скажи мне на милость, думала? - Наваки. Наваки жив? - Цунаде попыталась подняться с кровати, но тело её не слушалось, конечности шевелились, но, в целом, она испытывала слабость, а потому не сумела даже приподняться. - Лежи, кому сказала! - оборвала её попытки Кацуми-сан. - Жив, куда он денется! А вот ты могла умереть, дурная твоя голова! Мне сказали, что ты... что у тебя нервное расстройство и суицидальные мысли. Это правда? - Орочимару, - Цунаде закатила глаза, - клянусь, я укорочу ему его длинный язык. - Цунаде! Это серьёзно! К тому же, тут и без него всё понятно, все, абсолютно все, включая твоего брата, видели, как ты, дурная твоя голова, просто подставилась! Ты проявила безразличие к собственной жизни, это было видно в каждом твоём движении, и это, кстати, слова Джирайи! Ты накануне задания своего брата вела себя странно, подавленно, была задумчива, говорила Орочимару вещи, которых никогда не случалось. Это со слов Наваки, - Кацуми-сан всплеснула руками, расхаживая по палате. - Цунаде, - она села на стул рядом с постелью бывшей ученицы, ныне коллеги, - что с тобой происходит? Мне-то ты можешь сказать. - Кацуми-сан, всё... - Если ты соврёшь, что всё в порядке, я тебя ударю, потому что ты не в порядке, Цунаде! - оборвала её ложь Кацуми-сан. - Ну так что? Скажешь, что с тобой происходит? - Кацуми-сан смотрела на неё в ожидании. Цунаде молчала. - Вот значит как, ну хорошо, будем, значит, по-другому работать. С этого дня тебе запрещено покидать Коноху, это раз. С этого дня ты временно отстранена от деятельности шиноби, это два. С этого дня ты проходишь реабилитацию у психотерапевта и принимаешь все те таблетки, которые он тебе назначит, это три. Всё понятно? - Предельно. - Отлично. Последний вопрос. - Удивите меня. - Кто такая Сакура? - нахмурилась Кацуми-сан. Внутри Цунаде разом всё похолодело, однако внешне ни один мускул не дрогнул на её лице. - Никто, - оставаясь всё такой же безразличной, шепнула Цунаде. - Вот как. Ты, находясь в бессознательном состоянии, в бреду шептала имя человека, который для тебя ничего не значит? Что в руках Орочимару, когда он оказывал тебе первую помощь, что в больнице на операционном столе, ты просто так шептала имя «никого»? - Я не знаю, что это за имя. Просто Сакура. Может, это дерево, - Цунаде перевела взгляд в окно. - Цунаде, - Кацуми-сан устало вздохнула. - Мы же тебе помочь хотим, - она покачала головой и вышла. Цунаде осталась в палате одна. В какой-то момент она вообще перестала осознавать течение времени. Возможно, прошло всего пять минут. Возможно, целый час. Погода за окном не менялась. Молочного цвета небо было единственным, что видела Цунаде. Сколько дней она была в отключке? Судя по паршивой погоде - в Конохе она держалась недолго - максимум сутки, вполне возможно, что пару часов. В палату сперва постучали, затем вошли. - Зачем стучать, если вы не ждёте ответа? - спросила Цунаде, не поворачиваясь. - Цуна, ты в порядке? Нам сказали, ты очнулась! - раздался взволнованный голос Джирайи. - Нее-чан, я так волновался, как ты себя чувствуешь? - Никак, - легко улыбнулась Цунаде, повернувшись к ним. Орочимару, на удивление, тоже присутствовал в палате. Он стоял у стены, облокотившись на неё спиной. - Меня накачали таким количеством успокоительного, что я вообще, мне кажется, ничего не чувствую. - Нее-чан, зачем ты вообще пришла, это ведь опасно! - Я беспокоилась за тебя, - призналась Цунаде. - Ты по этой причине вела себя так странно последнее время? - спросил Наваки. - Ну... не без этого, - уклончиво ответила Цунаде. - А как у вас дела? Что случилось после той битвы? - Мы на грани войны, - вздохнул Джирайя, - но Сарутоби-сенсей делает всё, чтобы предотвратить это. - Всё понятно, - Цунаде попыталась глубоко вдохнуть, от чего ей стало некомфортно. Лёгкие как будто сдавило. Наверное, ей было бы ужасно больно, если бы не обезболивающие. - Никогда так больше не делай, Цунаде! - серьёзно сказал ей Джирайя. - Предупреждай, что ты собираешься делать и никогда не уходи вот так. - Я постараюсь. - Ну... - Наваки вдруг смущённо опустил глаза в пол, - мы, наверное, пойдём, - он ухватился за рукав Джирайя. - Что? Но почему, у нас ещё целых пять минут! - запротестовал Джирайя. - Нам очень надо идти, - упрямо заявил Наваки. - Медсестра внизу просила вас помочь ей. - Что? Правда? А что за медсестра? - тут же заинтересовался Джирайя, позволяя Наваки его увести. Орочимару остался стоять, подпирая стенку. Цунаде отвернулась. После ухода её младшего брата и друга в палате повисло молчание. - Так ничего и не скажешь? - разговор первым начал Орочимару. - А должна? - Что это было, Цунаде? - Я волновалась за брата, ты же слышал. - Не надо. Мне. Лгать, - прошипел он, выделяя каждое слово отдельно, и подошёл к ней. - Ты вела себя так, будто что-то должно было произойти. Что-то плохое. И вот, оказывается, в чём дело, Наваки. Ты полезла в пекло сражения, да ещё и так опрометчиво подставилась под удар... ты будто бы знала, что должно было произойти. И хотела умереть. - Если я скажу, что я грёбаный экстрасенс, ты мне поверишь? - Цунаде. - Это просто предчувствие. Шестое чувство. Интуиция. У женщин она развита лучше, чем у мужчин, называй, как хочешь, но мне было не по себе последние пару дней, - умело солгала Цунаде. - А что насчёт тех слов, что ты мне сказала пару дней назад? - Я была не в себе, ты же сам видел. - Значит, ты отказываешься говорить мне правду? - Орочимару возвышался над ней, от чего Цунаде стало ещё больше некомфортней. - Это просто интуиция. - Кто такая Сакура? - Орочимару пристально смотрел на Цунаде. - Не отводи взгляд, ответь. Кто такая Сакура? - Сакура, - это имя произнести далось нелегко. Перед глазами тут же возник образ ученицы. Боль в сердце улеглась, стало легче дышать, в носу пощипывать перестало. Она не разревётся перед Орочимару, надо же, какое достижение, молодец, Цунаде! - Да так, одна девочка. - Почему это имя для тебя так много значит, что ты именно его шептала в бреду? - Откуда я знаю, я же себя не контролировала. - Ты опять мне лжёшь, - констатировал Орочимару. - Прости, - выдохнула Цунаде. - Когда-нибудь я всё тебе расскажу... надеюсь, будет ещё не поздно. - Отдыхай, - вздохнул Орочимару и вышел, так и не получив ответы на свои вопросы. Цунаде осталась в палате одна. Будни в больнице тянулись медленно; от врачебной практики Цунаде отстранили. Дни потекли для неё скучно, сливаясь воедино. Бесконечные обследования, анализы и эти невыносимые беседы с врачами, и успокоительное, которое её заставляли пить; они все были уверены, что она сумасшедшая, не смотря на то, что все её показатели и все тесты были в норме. Цунаде выходила из самого здания в небольшой парк при больнице несколько раз, сидела на природе и пыталась разобраться в себе и своих чувствах. Чувствах, которые она не испытывала. Её так сильно накачали лекарствами, что она ничего не чувствовала, кроме звенящего безразличия. Зато получалось мыслить трезво. Следующим будет Дан. Она может повлиять на эти события, ей известно будущее, она может повлиять на ход истории, может повлиять на политические отношения, изменить что-то к лучшему. Мадара был возрождён, она до сих пор не знала, кем был крендель в маске; зато она знала, кто такие Акацки и откуда ноги растут. Нагато, Конан и Яхико. Все трое пострадали из-за Второй мировой. Если не допустить войну... Цунаде усмехнулась. Как будто она может, её чокнутой считают, и не будь она внучкой Первого и ученицей Третьего, её бы вместо госпиталя запихнули в психушку. Вторую мировую войну официально начала Коноха, но по факту это было сложное сплетение мелких конфликтов, один из которых произошёл на днях. Цунаде вздохнула. Будь она у власти, она бы попыталась сдержать вооружённый конфликт мирными переговорами, договориться с Камнем и Песком, что до Ханзо, этот мужик не сунется в бойню, пока она не будет угрожать его власти и положению. С чего бы начать... Цунаде выписали из больницы и обязали пить антидепрессанты некоторое время, что ей категорически не понравилось; антидепрессанты были старого образца, они вызывали сильную сонливость, а иногда и головную боль. Тем не менее, жизнь начала развиваться более активно; загруженности и ответственности стало в несколько раз больше, поскольку Цунаде тратила много времени на разработку лекарств нового поколения. Дома она начала бывать всё реже, в лаборатории больницы и архивах всё чаще. - Цуна, пойдёшь с нами в бар? - поинтересовался Джирайя у неё как-то вечером, когда она наконец-то решила переночевать не в лаборатории или у себя в кабинете, а дома. Рядом с ним стоял Орочимару. Как он на это подписался, Цунаде не знала, но предполагала, что Джирайя его как-то заставил. - У меня работы много, - Цунаде запнулась на собственных словах, - чёрт, это совсем на меня не похоже, - она покачала головой. - Пойдёмте, только домой зайду, мне нужно переодеться. - Встречаемся в баре через полчаса? - Джирайя буквально излучал счастье, как двухсотдвадцативольтная лампочка свет на кухне. - В том, что в торговых рядах, этажом выше ресторана барбекю? - уточнила Цунаде, припоминая, как они много лет назад посещали подобные питейные заведения. - Именно. Не опаздывай! - Постараюсь, - усмехнулась Цунаде. По дороге домой она всё думала о том, как её жизнь могла так круто перевернуться с ног на голову. Внучка Первого с огромным потенциалом, не обделённая умом и силой и подающая большие надежды, она должна была возглавить госпиталь Конохи и продолжать развивать медицину. Её изменила война, идеалы треснули, вера в хорошее будущее потихоньку угасла. Цунаде уже и не помнила, в какой момент это началось. Спустя несколько месяцев после смерти Дана она с удивлением обнаружила у себя посттравматическое стрессовое расстройство. Она год запивала антидепрессанты старого образца крепким и, зачастую, дешёвым алкоголем. У неё постепенно развилась боязнь крови, недопустимый недуг для врача. Болезнь поставила крест на её дальнейшей карьере и только подтолкнула к решению оставить прежнюю жизнь и деревню. Цунаде просто начала спиваться в попытке абстрагироваться от реальности. А война ли виновата в случившимся с ней, Орочимару и Джирайей? Она ведь всегда, сколько себя помнила, имела пристрастие к выпивке и азартным играм; Орочимару всегда держался особняком и никто не знал, что творится у него в голове; Джирайя всегда был немножко позёром, готовым волочиться за любой юбкой. - Нее-чан, ты опять в больницу? - спросил Наваки, когда увидел сестру в свежей одежде в прихожей. - Ты же только пришла. - Вообще-то, я иду в бар, - улыбнулась Цунаде. Лицо Наваки посветлело. Он улыбнулся. - Это хорошо, тебе нужно развеяться, нужно выходить, гулять. А то и не заметишь, как годы пролетят в госпитале, - сказал он. Цунаде кивнула, поправляя чёрное короткое платье свободного покроя из шифона. Наваки был прав, признала она. Работа действительно отвлекала, но вместе с тем она не замечала, как быстро летит время. То же происходило и с алкоголем вместе с азартными играми. Кто-то однажды сказал Цунаде, что она человек крайностей. Должно быть, этот кто-то был прав. - Я вернусь поздно ночью, - оповестила брата Цунаде и покинула дом. Джирайя уже ждал её в баре, не упуская возможность пофлиртовать с официанткой, вскоре подошёл Орочимару. - Ну что, сыграем? - Джирайя достал откуда-то из рукава колоду карт, перемешал их и раздал. Цунаде была готова дать руку на отсечение, что колода палёная, и не потому, что ей попались ужасные карты, с которыми она, однозначно, окажется в дураках, а потому что это Джирайя, которого она слишком хорошо и долго знает. - Кто ходит? - поинтересовалась она. Орочимару молча смотрел в свои карты и, не отрываясь от них, сделал первый ход. - Нас отправят на подавление мелких стычек на границу, - сказал он. Джирайя задумался, глядя в свои карты, но ход Орочимару отбил. - Мелких стычек, - фыркнул Джирайя. - По факту это лишь отстаивание территории, приобретённой в период Первой мировой, и расширение политических границ, - констатировала Цунаде, подкинув Джирайе червовую десятку. Козырной мастью были крести. У Цунаде не было ни одной такой карты. - Дело идёт к войне, - Джирайя отбил червовую десятку вальтом той же масти. Цунаде нахмурилась. Карт достоинством выше десяти у неё не было. - Конфликт со страной Ветра за сферы политического влияния и ресурсы разгорится на территориях маленьких стран, - произнёс Орочимару и положил на стол бубнового вальта. Джирайя нахмурился. - Амегакуре достаточно закрытая страна, но у них сильный лидер, это известно. - Хочешь сказать, что воевать будем на два фронта? - Джирайя отбил бубнового вальта козырной шестёркой. - Если Суна вынудит нас начать ввести военное положение первыми и начать боевые действия на границе с Амегакуре, то со стороны правительства Дождя это будет расценено как интервенция, поэтому да, мы будем воевать на два фронта, если начнётся война, - вздохнула Цунаде, подкладывая Джирайе червовую шестёрку. - Если не на три, - добавил Орочимару, - не забывайте про Камень, - он положил на стол шестёрку пики. - Хреново, - признал Джирайя, отбиваясь козырной семёркой и восьмёркой пики. Карты у него закончились. Ход был завершён. - Но как скоро это случится? Пока Сарутоби-сенсей пытается урегулировать этот вопрос. - Несколько лет, если не подписать мирный договор, - Цунаде смотрела на пиковую даму с сожалением. У неё был только один козырь, это девятка крести. Карт мастью пики у неё не было. - У трёх стран слишком большие амбиции, чтобы договориться, кто-то всё равно останется недоволен, - Орочимару положил на стол даму черви. Цунаде не рискнула отбиваться и взяла. - Думаешь, войны не избежать в любом случае? - Джирайя с лёгкостью отбил карту Орочимару и ту, что подкинула Цунаде. Ход перешёл к нему. - Это достаточно очевидно, - ответил Орочимару. Прям, как моё поражение, пронеслось в голове у Цунаде, когда она брала карты снова. В этот раз она попыталась отбиться, но потерпела поражение. Следующий ход перешёл к Орочимару, в следствии чего он вышел. - Цуна, прости, - Джирайя начал ходить с козырей, Цунаде вынуждена была брать каждую карту, пока игра не закончилась козырным тузом. - Ещё партию? Может, в покер? И когда там уже наш заказ принесут? - нахмурился он, мешая карты. Официантка подошла к ним как раз вовремя с подносом из двенадцати шотов, четыре из которых содержали самбуку и их можно было поджечь. Игра в покер приобрела краски, разговоры о политике сменились обычной дискуссией на отвлечённые темы спустя проигрыш Цунаде. В баре они засиделись до поздней ночи, пока им не объявили о закрытии заведения. Джирайе веселья явно не хватило, а потому он предложил продолжить у себя дома. - Мне завтра вставать рано, - попытался отказаться Орочимару. - Да ладно тебе, не будь занудой! - воскликнул Джирайя. - У меня есть самбука дома! Аргумент перевесил здравый смысл и чувство ответственности, которые у Орочимару немножко притупились после выпитого алкоголя; Цунаде без всяких уговоров была готова к продолжению банкета на квартире Джирайи. К четырём утра, когда внеплановая вечеринка завершилась полнейшим алкогольным опьянением всех участников, в доме Джирайи, наконец, воцарилась тишина. Последней мыслью в затуманенном пеленой алкогольного дурмана сознании Цунаде было крохотное воспоминание о её молодости в той, другой жизни. Когда они собирались вот так, все вместе? Когда перестали? Цунаде отключилась на диване в гостиной, Джирайя уснул под столом, Орочимару - на кресле. Сны ей сегодня не снились. Никаких воспоминаний, никаких кошмаров, ничего. То ли это алкоголь так повлиял на её сознание, то ли диван в квартире Джирайи был сделан как-то по особенному, то ли всему виной окружение старых друзей, она не знала. Цунаде впервые за всё пребывание здесь забылась совершенно спокойным, безмятежным сном без каких-либо сновидений. От того вставать на утро было тяжело.