Ночные огни

Всё происходящее с Цунаде казалось донельзя странным и запутанным сном. Дан был жив, беседовал с ней время от времени, когда они встречались по пути, она в госпиталь, он в резиденцию или куда-нибудь ещё; Наваки был жив, рассказывал ей о своих миссиях и друзьях по вечерам время от времени; разве это не смысл жизни? Цунаде мало задумывалась о таких вещах, когда они были живы, в той, далёкой жизни. Когда жизнь забрала у неё брата, центром её мира стал Дан, а когда не стало и его, что-то внутри Цунаде надломилось. Но даже тогда она не думала о смысле жизни. Она думала о войне, думала о мимолётности, хрупкости жизни, а потом они с Орочимару попытались создать себе смысл сами. Цунаде попыталась, мотивов Орочимару она до сих пор не понимала. Вероятно, он просто хотел жить как все, не видеть больше крови и боли на войне, не думать о скоротечности, о природе жизни, он хотел быть нормальным. Только вот не бывает у шиноби нормальной жизни. Цунаде сломалась окончательно, когда они оба вернулись в Коноху, оставив попытки жить как все. Орочимару занялся своими экспериментами и с каждым разом, проявляя откровенную жестокость с моральной точки зрения, погружался во тьму всё глубже. С точки зрения морали... с медицинской точки зрения его эксперименты в некоторых аспектах можно было назвать удачными и полезными обществу, только вот, одёрнула себя Цунаде, гениальность не даёт дополнительных прав, а убивать ради самого себя, прикрываясь благом других людей, всегда было свойственно тиранам и убийцам. Цунаде не думала о смысле жизни и после второй мировой. Произошедшие события добили её, окончательно сломали морально, и она сама не заметила, как её лояльность к алкоголю в хорошей компании переросла в привязанность, а затем и потребность запивать невыносимое чувство пустоты внутри себя в одиночестве. Цунаде сама оградила от себя других людей, даже друзей, сама отстранилась от них. Нельзя помочь той, кто помощь эту отвергает, хоть её немногочисленные знакомые околодрузья и пытались. Сперва это был бокал вина перед сном, затем два, четыре, бутылка, а потом она напивалась в баре саке до беспамятства. Цунаде и не заметила, как оставила позади все радости и заботы жизни. Друзей, работу, долг. В алкогольной бездне не было горестей, была только всеобъемлющая, всепоглощающая, безмерная пустота в её сердце. Тёмная пустота, в которой под гнётом чёрной массы начисто стирались все воспоминания, а вместе с ними исчезала и душераздирающая боль, её вечная спутница в её проклятой жизни. И если это беспамятство было ценой за отсутствие горя, она была согласна платить. Цунаде совсем потеряла счёт времени, не заметила, как докатилась до алкоголизма, и когда она упала в парке, не дойдя до дома, да так и заснула, даже не взобравшись на скамейку, как последняя пьянчужка, она поняла, что пора с этим что-то делать. Цунаде старалась стать лучше как человек, ограничила употребление алкоголя до двух раз в неделю, затем до одного раза, а потом она взяла на попечение Шизуне и вместе с ней покинула Коноху. На её счастье девочка была ни капли не похожа на Дана. Даже после всего этого, забросив медицинскую практику и притворяясь обычной бродяжкой со страстью к азартным играм и алкоголю, Цунаде всё равно мало думала о смысле жизни. Есть эта жизнь, нет её, какая, в сущности, разница. Смысл это, должно быть, есть цель. У Дана и Наваки она была, а потом они умерли. У Цунаде чего-то такого духовно-окрыляющего не было никогда. Она бы вообще об этом не думала, только вот тоска накатывала холодной волной в перерывах между играми в карты на деньги и употреблением алкоголя, последнее, правда, она она значительно урезала. - И что вы чувствуете? - спрашивала специалистка по психологии средних лет, к которой решилась обратиться Цунаде. Цунаде нахмурилась. Ничего она не чувствовала. Болезненная скорбь более не терзала её сердце. Душа её очерствела, хоть и отзывалась болезненными спазмами, когда она ностальгировала о прошлом, рисуя в мыслях образы Дана и Наваки, но в целом не было ничего. Как бы описать это самое чувство. Цунаде вдруг кристально ясно осознала, что нет в её родном языке ни одного слова, которое может описать её состояние чётче, чем существительное «пустота». - Пустоту. А когда напиваюсь, я словно в забвении. Но мне... я стараюсь не пить слишком часто. - Это всё из-за того, что в центр своего мира вы ставили других людей, попробуйте поставить саму себя, изменить отношение к себе и к своей жизни, тогда и мир вокруг вас изменится. Цунаде не поняла тогда, что ей нужно сделать. Так она и продолжала кочевать из одного города в другой, из одной гостиницы в другую, попутно обучая Шизуне теории, когда хватало желания. Так продолжалось до появления Джирайи и Наруто. Тогда они оба сбили с неё пыль и притащили в Коноху чуть ли не насильно, тогда она взяла на себя полномочия и обязательства, даже обзавелась упорной ученицей, Харуно Сакурой, которой очень гордилась. Жизнь, вроде бы, начала налаживаться, перестала быть такой удручающе пустой и скучной. Теперь Цунаде отчётливо поняла, что имела тогда в виду специалистка по психологии. Она и тогда, будучи Хокаге, в своём маленьком мире ставила в центр не себя, а других людей. И теперь она продолжает это делать. Дан, Наваки, Джирайя, Орочимару, кто угодно, но не она сама. Занимаясь госпиталем, Цунаде работала на износ, чтобы не думать о грядущем, о своей ответственности, о том, что предстоит сделать и о том, что она уже сделала. Вот в чём сложность. Всё оказалось даже проще, чем она думала. Для себя она жить попросту не умела. Только для других. Цунаде перевела кристально чистый взгляд на пиалу саке, которую ей подали в баре неподалёку от госпиталя - смена Цунаде закончилась пару часов назад, - и выпила, не залпом, как всегда, а медленно, пытаясь распробовать каждую каплю. Обычная тёплая водка. От вина хоть есть толк, пьянит и вкусное, а саке просто притупляет чувствительность в ускоренном темпе. Цунаде впервые, можно сказать, задумалась о смысле своей жизни полноценно, серьёзно, углублённо. Раньше это были Дан и Наваки, но это ведь не смысл её жизни, смыслом её жизни должна быть она сама, её желания, её стремления. А чего она хотела? На этот вопрос у неё не было ответа, как и у сгустившейся в укромных уголках бара тьме. Цунаде напивалась всё сильнее, с каждой пиалой пытаясь всё глубже заглянуть в свою собственную душу, но она так и не сумела там что-либо обнаружить, кроме всеобъемлющей пустоты. Не было у неё желаний. Не было у неё смысла. Раньше, как Хокаге, она должна была защищать Коноху, она это и делала, пока не умерла. Её жизнь закончилась, чтобы снова, по какому-то нелепому стечению обстоятельств, начаться. Вот почему она умерла, поняла вдруг Цунаде. Цели, истинной цели, ведомой только ей и существующей только ради неё одной, у неё не было. Дан хотел стать Хокаге, чтобы развивать деревню и помогать жителям, чтобы жить без войн; Наваки хотел того же; Наруто хотел, чтобы его признали и стали уважать, он хотел изменить мир; Орочимару хотел докопаться до Истины, постичь секреты мироздания и обрести бессмертие, чтобы у него было время найти ответы на свои вечные вопросы; Джирайя хотел путешествовать, хотел познать любовь, познать мир и даже помочь ему; Сакура хотела стать сильнее, чтобы быть достойной стоять вровень с Наруто и Саске; Саске хотел силы и справедливости, и неважно, что желания его с годами извратились, от этого они не переставили быть его; Шизуне хотела быть врачом. Цунаде ничего не хотела. Путешествовать оказалось совсем не весело, как казалось давным-давно, в юности; алкоголь больше не веселил, бары не приносили в её душу празднества. Внутри Цунаде, помимо пустоты, ощущала вязкое чувство тоски. Грудь неприятно сдавило изнутри. Цунаде вдруг стало тяжело дышать, глаза её защипало, губы дрогнули, щеки окропили первые слёзы. Не веря своим же ощущениям, она собрала слёзы кончиками пальцев, осторожно, и поднесла к лицу, чтобы рассмотреть поближе. - Правда, слёзы, - прошептала Цунаде. - Как странно, я плачу. Сама не знаю, почему... Цунаде вышла из бара с полной бутылкой вина, купленной всё там же и любезно открытой барменом. Странное состояние охватило её, такое же, как тогда, на приёме у специалистки по психологии. Она с горем пополам запрыгнула на крышу, памятуя о том, что она, вообще-то, шиноби. Её тело помнить об этом не хотело, вестибулярный аппарат взбунтовался, желудок тоже не выразил благодарности. Цунаде чуть не стошнило, но она сдержалась, глубоко вздохнула, и, как раненная птица, нетвёрдой походкой пошла вдоль домов. Повезло ей, что они почти прилегали друг к другу в этом районе. Вид отсюда был не сказать, что красивый, но огней было достаточно. Меньше, чем в её бытность Хокаге, но достаточно. Цунаде вдруг отчётливо поняла, что нет смысла в жизни на Земле. Люди сами создают его вокруг себя. А она не научилась, не сумела. Те, кто ищут смысл в других людях, несчастны. А ей всё равно. Теперь уже всё равно. Орочимару всё думает, в чём смысл жизни, в чём секрет человеческой натуры, наивный и глупый придурок, при всей своей начитанности и при всём своём уровне образования он так и не понял, что никакого смысла в жизни людской нет! Зачем тогда жить вечно, чтобы искать этот смысл, если его заведомо не существует, нет никакого творца, а все они - всего лишь инерция большого взрыва? Зачем мучить себя? Можно ведь просто... не жить. Цунаде остановилась, поражённая своими собственными мыслями до глубины души. Она должна была умереть. Нет никакого божественного замысла в том, что она родилась и жила так же, как и нет никакого умысла Свыше в том, что она умерла и попала в прошлое. Это всего лишь случайность. Цунаде вдруг ощутила острую необходимость разыскать Орочимару с порога заявить ему, какой он был идиот, и как сильно он ошибался, а заодно посоветовать ему заняться чем-то другим, чем-то поинтереснее поисков бессмертия, которое всё равно не имеет смысла. Формулировать мысли в слова, а те, в свою очередь в предложения, она оказалась неспособна к моменту, когда очутилась подле его двери. - Цунаде? - Орочимару смотрел на неё удивлённо. - Ты что, пьяна? - Идиот, - сказала она и пошатнулась, ноги совсем не держали её тело. Цунаде усмехнулась поднесла к пересохшим и перепачканным в вине губам бутылку, желая испить прямо с горла. Орочимару её остановил и вырвал из её дрожащих рук бутылку, он же попытался затащить её внутрь своего дома, но она слишком резко подалась назад и упала, приземлившись прямо на землю. Мир взорвался перед Цунаде яркими звёздами, небо с землёй поменялись местами. Её чудом не стошнило. Она была не в состоянии говорить, но она попыталась. Она высказала ему всё, что думала о жизни и её смысле и ценности. Орочимару стоял, как громом поражённый, слушал, что она говорила, и хмурился, потому что то, в чём она его упрекала, он никогда не делал. - Мне так странно смотреть на тебя и твои потуги обрести ответы на вопросы, в том смысле, не всё ли равно, кто там нас создал и зачем? Мы все просто инерция большого взрыва и нет в этом всём ни капельки здравого смысла, в этом вообще нет смысла, как и в любой другой случайности. Какая разница, кто, как и зачем живёт? Какая разница, сколько мы живём, этого всё равно недостаточно и вместе с тем слишком много, чтобы что-то понять. А знаешь, почему? - она подняла на него свои обезумевшие глаза и Орочимару впервые в его недолгой жизни стало за неё страшно. - Потому что понимать на самом деле нечего. Ты как-то сказал, что если нет смысла, можно найти в жизни какое-нибудь интересное занятие, только вот всё это так глупо, так жалко, бессмысленно и бесполезно. Ты пытался обрести бессмертие, разгадать суть человеческой природы, понять жизнь, научиться ею управлять. Ты ставил себя на ступень выше обычных людей, в чьих телах ты копался без зазрения совести, и я не виню тебя, не думай, кто я такая, чтобы осуждать. Но ты забыл кое-что, ты всё время забывал об одном. Ты такой же как они, ты ничем не лучше. Они нашли себе интересное занятие, они были как все, они были обычными, а ты нашёл себе занятие другое. Но в сущности это одно и то же. Развеять скуку. Что ты, что они. Вы одинаковы и нет меж вами никакого различия. Гениальность, Орочимару, не даёт дополнительных прав, а потому всё, что ты делал, это просто бессмысленная трата твоего времени, которое ты израсходовал на то, чтобы выторговать у смерти ещё дополнительных лет, и на что? На тоже самое! Как это жалко. Потому что, - Цунаде задохнулась от разрывающего её сердце чувства тоски и одиночества от того, что никто в мире не в силах её понять. Она покачала головой, золотистые её волосы упали на её бледное лицо, закрывая раскрасневшиеся от алкогольного опьянения щеки. - Потому что это всё бесполезно, - прошептала она. - Бессмысленно. Случайно. Нет в жизни секрета. Когда ты забываешь убрать мясо в холодильник, а через несколько дней обнаруживаешь там мух или кого-то ещё, ты же не ломаешь себе голову раздумьями на тему, как так получилось и в чём смысл. С нами всеми примерно та же история. Знаешь, я говорила с Даном сегодня утром. Он тогда показался мне таким вдохновляющем и замечательным. А теперь он кажется мне серым и жалким. И все они. Чего-то хотят, стремятся, и думают, что так и должно быть, что так... задумано. Волнуются, страдают и радуются. А у меня на душе... - Цунаде прикусила нижнюю губу, - пепел, - прошептала она. - Пустота. Такая чёрная, как безлунная ночь, и бесконечная, как космос. В этой тишине я расслышала, чётко как никогда, одну мысль. Она позволила мне яснее смотреть на вещи. Цунаде, преодолевая себя, поднялась, пошатываясь, и отошла от Орочимару ещё на несколько шагов. Он всё слушал, хмурился, и слушал. - Мне как-то сказали, что все мои беды от того, что я не умею ставить в центр своего мира себя, что я живу ради кого-то, а не ради себя. Раньше я не понимала, а теперь поняла. Я не умею жить ради себя, только ради кого-то... и я хотела жить ради неё, я так хотела, я... всё бы отдала... но это так глупо. Я просто... я должна была умереть. Потому что люди, которые не умеют жить ради себя, не должны жить вообще. Они умирают. Я тоже должна была. Это была случайность. Мне... мне думается, что на душе моей неспокойно, а пусто. Это не то же самое. Может, в смерти я бы обрела покой. А может, я, наконец, увиделась бы с ней и тогда... тогда всё было бы по-другому. Цунаде, как заколдованная, покачала головой. На Орочимару она больше не смотрела. Она вообще забыла, что стоит перед его домом, перед ним самим, не осознавала она и то, какие вещи говорила перед ним. - Да, - сказала она. - Я так и сделаю. Давно пора. Это просто случайность. Оружия в госпиталь она не носила, но сегодня оно у неё было с собой, потому что утром она тренировала Наваки. Ловким движением Цунаде вытащила кунай и попыталась воткнуть себе в горло, но стальная хватка Орочимару остановила её. Цунаде ощутила боль в запястье, Орочимару выбил оружие у неё из рук. В следующий момент она услышала звонкий хлопок где-то поблизости, а потом её левую щёку словно объял огонь. Цунаде неверящим взглядом посмотрела прямо в глаза Орочимару, но ничего, кроме стали и холода, там не нашла. - За что? - ей вдруг стало так обидно. Она пришла поделиться с ним Истиной, а он её ударил. Непрошенные слёзы навернулись на глаза, лицо Орочимару стало расплываться, небо с землёй опять поменялись местами, Цунаде и не заметила, как реальность оставила её беспокойное сознание. Вокруг было тихо и сыро, она сразу поняла, что находится в каком-то подвальном помещении. Яркий свет бил прямо в глаза, невозможно было что-либо рассмотреть. С трудом Цунаде повернула голову и обнаружила, что находится в лабораторном помещении. Вон даже шкаф с пробирками и склянками и стол с документами, разложенными в аккуратные стопки и набор хирургических инструментов. Была и дверь, закрытая дверь. Больше в помещении никого не было. Цунаде кажется, что она явно сошла с ума, потому что она совершенно не помнила, как сюда попала. Заснула в госпитале? Откуда тогда у них такая лаборатория? В их лаборатории выдерживалась определённая температура и было сухо. Здесь было холодно, как в морге, и непривычно сыро. Как будто она под землёй. Цунаде попыталась подняться, но тело её не слушалось. Она подняла голову и с удивлением обнаружила, что прикована к столу, на котором, обычно, вскрывают трупы. Странно, но она не почувствовала ни капли страха. Ей было пугающе всё равно и только немного, самую малость, интересно, что происходит. Её руки и ноги были прикованы к столу крепкими белыми ремнями, а сама она была одета в белое платье. Нет, поправляет себя Цунаде, не платье. Саван. Вокруг стола, к которому она была прикована, лежали бутоны белых роз. - Как в могиле, - сорвалось с губ Цунаде. Внезапно дверь хлопнула. Цунаде обернулась и обнаружила Орочимару в белом халате. Он был один. В руке он держал какие-то документы. На неё он даже не взглянул, а лицо его выражало полнейшее безразличие и отрешённость. Он подошёл к столу и положил папку с бумагами и снял белый халат, оставаясь в свитере и тёмных брюках. Поверх одежды он надел фартук из плотной ткани, закатал рукава по локоть и подошёл к раковине. Цунаде, как заколдованная, молчаливо наблюдала за тем, как он тщательно намывает руки, потом вытирает их, потом обрабатывает антисептиком, а потом надевает стерильные резиновые перчатки. Только после этого он берёт скальпель из набора инструментов, разложенных на столе, держит его профессионально, в голове у него уже накидан примерный план действий. Орочимару подходит к ней и наводит лампу на её голову. Цунаде чувствует его пальцы в своих волосах. Ей всё ещё не страшно. - Что же ты скрываешь в своей голове, - голос Орочимару слышится откуда-то издалека. Цунаде вдруг кажется, что она больше не способна слышать, такая гробовая тишина повисает после. В голове мелькает безумная мысль, что трепанацию черепа обычным скальпелем не проводят, это из ряда фантастики, потому что кости черепа слишком твёрдые, нужна специальная пила; помимо этого, ей бы обязательно побрили голову, никто не стал бы возиться с её длинными волосами. Где-то на переферии сознания Цунаде отчаянно держится за мысль, что это всё - не больше, чем большая игра её воображения. Но скальпель Орочимару от этого не становится менее острым. Вдруг голову её пронзает острая боль, сознание расплывается, жуткая операционная растворяется, словно её никогда не было. Утро для Цунаде началось с головной боли и неудовлетворительного состояния организма в целом. Память её не подводила, хотя было бы проще, забудь она всё, что наговорила Орочимару в пьяном бреду. Цунаде в душе была готова к какой-нибудь эдакой своей выходке, но не ожидала, что эта её выходка обернётся вполне себе ощутимым желанием совершить суицид. Прислушавшись к своим ощущениям, она пришла к неутешительному выводу - жить, вроде как, было сложновато, но умирать не хотелось. В конце концов, когда в её жизни было легко? Цунаде сразу поняла, что она не дома, а судя по скудно обставленной спальне в строгих серых тонах и положению улиц Конохи, которые было видно через окно, наполовину прикрытое старыми, мрачными занавесками ужасного грязно-коричневого цвета, которые сюда абсолютно не вписывались, она сразу поняла, что в гости её занесло отнюдь не к Джирайе, а к Орочимару (больше-то, в принципе, было некуда). Вдруг вспомнился тот самый страшный сон, который ей приснился. Операционная и трепанация черепа скальпелем. Это было бы даже страшно, если бы не было так смешно. Сюрпризом для неё не стал тот факт, что сокомандник её не бросил на пороге дома, а занёс к себе и даже уложил в постель (невиданная акция заботы и учтивости со стороны Орочимару, надо же, обычно он так не церемонился) - если бы горожане нашли её на его пороге на улице, пошли бы слухи и разговоры, ненужные ни ему, ни ей. По-настоящему Цунаде удивило его присутствие на кухне. Она надеялась уйти тихо и не вспоминать эту историю. Орочимару поставил кружку с чем-то горячим (скорее всего кофе, судя по его еле заметным синякам под глазами) на стол и поднял на неё задумчивый взгляд. Цунаде застыла. Она не представляла, что ему сказать. Почему-то ни один сценарий диалога, которые пришли ей на ум, не казались подходящими в данной ситуации. В её сумасшествие он не верил, он давно догадался, она даже обещала рассказать при более подходящей ситуации (на самом деле нет, но надо же было что-то сказать, чтобы он отстал), а вчера она ему столько наговорила... - Занавески в твоей спальне настоящая безвкусица, они туда совершенно не подходят. Я куплю тебе новые. А лучше жалюзи. Удобно, - Цунаде замолчала. Какие ещё занавески, что она несёт? Кажется, подобная мысль крутилась в голове Орочимару, хотя по его непробиваемому лицу точно сказать, как обычно, нельзя. Он промолчал. Цунаде заприметила заваренный чай на столешнице, но сейчас ей хотелось кофе. Искомый напиток обнаружился в стеклянной баночке там же, где и чай, на столешнице. Варить его не хотелось, во-первых, это долго, во-вторых, она не знала, где у Орочимару хранится турка и есть ли она вообще. Цунаде засыпала дно большой кружки двумя чайными ложечками кофе с горкой и залила молотый порошок кипятком. Садиться за стол она не стала. - Ножи в ящике рядом, - подсказал вдруг Орочимару. - На случай, если ты, вдруг, на полном серьёзе задумала совершить суицид, возьми синий нож, он самый острый. Только не в моём доме. Цунаде промолчала. Она смотрела, как заваривается кофе в её кружке, как медленно оседает кофейный молотый порошок на дне. Сколько там надо ждать, две минуты? Три? - У тебя проблемы с головой, - спокойно сказал Орочимару. - Я думала, ты в это не веришь, - фыркнула Цунаде. - Я не сумасшедшая, у меня просто много секретов. - Я не о том, что ты наговорила мне вчера, а о том, что попыталась сделать. Твоё состояние, - Орочимару замолчал на пару секунд, - оно как качели. Подъём и депрессия, и так по очереди. Как же это называется? - неспешно протянул он, размышляя. - Обсессивно-компульсивное расстройство, - Орочимару привычно растягивает слова, - если я правильно помню. - Не надо ставить мне диагнозы, я ценю и уважаю уровень твоей эрудированности, но не надо лезть в медицину, оставь это профессионалам, - жёстко пресекла Цунаде и неосознанно сжала горячую кружку с кофе. Руку обожгло и она тут же пришла в себя, опустив кружку на столешницу. - Профессионалам? Это ты о тех, которые работают на износ, чтобы только не думать о том, что беспокоит, потом напиваются в баре, а потом заявляются к знакомым, абстрактно и с ничего решая совершить суицид? Это... ну очень профессионально. А подскажи, тот, кто тебе выдал лицензию, тоже такие трюки выполняет? Это часть посвящения? - он язвит, потому что ему больше нечего ей сказать. По сути, они друг другу никто, просто товарищи по команде, и это именно то единственное, что заставляет его проявить участие и не оставаться безразличным к ней. Она врач в их маленькой команде, если она действительно тронулась умом, какова вероятность, что её накроет посреди сражения и, вместо того, чтобы помочь товарищам, она просто убьёт их, а потом и себя? Цунаде больше не видит других объяснений, в конце концов, он и сам ей об этом говорил. - Я же сказала, я расскажу, когда придёт время. - И сколько тебе нужно для этого выпить? - услужливо интересуется Орочимару. Цунаде молчит, знает, заслужила. Нечего было язык распускать. - О чём ты мне расскажешь? Об опытах над людьми, которые я никогда не совершал? О тех, в чьих телах я никогда не копался? О годах, которые я выторговал у смерти, хотя я ничего такого не делал? Или о ней, о Сакуре, как я понял? Ты не ответила, кто это. Но вряд ли дерево, раз увидеться с ней ты можешь только на том свете, - выносить пронзительный как стрела и острый как скальпель взгляд Орочимару было выше всяких сил Цунаде, но она не подала виду, так и смотрела в стакан с кофе, порошок которого давно осел. Остатки Цунаде убрала ложечкой. Кофе на вкус был неплохим, но с тем, который подавали в кофейне в стране Горячих Источников, конечно, не сравнится. Голова всё ещё немного кружилась, а потом кофе был отличным лекарством. Стоило зайти домой переодеться и принять душ, было бы вообще замечательно. - Мне надо идти. - Ты похоронишь нас всех. - Ты путаешь, я врач, а не маньяк, мои задачи, наоборот, вас лечить и поддерживать. - Ты больна, Цунаде. И когда-нибудь это выйдет нам боком, - Орочимару серьёзен, но говорить о её состоянии он не намерен никому. Они оба это знают. Если не она, кто будет поднимать госпиталь, кто будет учить медиков, кто будет продвигать её идею о внедрении по одному медику на команду? Другого им вряд ли дадут, их команду расформируют, а они, между прочим, неплохо сработались за столько лет. Орочимару это прекрасно понимает и больше не может доверять свою жизнь рукам Цунаде. Понимает это и Цунаде и эта мысль выбивает её из колеи и поднимает волну негодования и гнева. В конце концов, кто она и кто он! Он стольких погубил, столько сделал, да он же был как заноза в заднице Третьего, и в её, между прочим, тоже! Только вот предъявить она ему ничего не может, потому что даже такой он спас ей жизнь. На войне в прошлой жизни. И в этой уже целых три раза. Когда она подставилась, спасая Наваки, когда она подставилась, бросаясь на амбразуру шиноби Камня на их миссии, и вчера, когда напилась и пыталась убить себя. И это если не считать самого первого дня её пребывания в этом времени, когда он вырвал осколок битого зеркала у неё из рук и даже отвёл в больницу. Чёртов Орочимару! Это неправильно! Что-то пошло не так. Цунаде с неутешительным поражением для себя признаёт, что это «что-то» пошло не так ещё в прошлой её жизни, когда они совершили глупость. Дом Орочимару она покидает, не допив кофе.

***

Будни её несутся как в сумасшедшем кинофильме. Идея Цунаде увенчалась успехом, она всё так же горит идеей о развитии медицины в Конохе, а её знания из будущего помогают ей добиваться цели за более короткий срок. Девочка из Камня уже оправилась и вернулась в свою родную страну к счастливой матери; Цунаде разрабатывала методы лечения рака, первый в истории Великих Стран онкологический центр уже был в её планах. Место ему было отведено на втором этаже в отдельном корпусе. Обучать новеньких было делом привычным. Цунаде кричала на них, хлопала по столу, когда они её выводили, хвалила за заслуги, если те того заслуживали, занималась развитием разных сфер госпиталя, реорганизовывала структуру работы персонала под молчаливое и одобрение наставницы. Война с Амегакуре ещё даже не началась, пока что были лишь стычки с Сунагакуре, а слава о ней уже распространилась за пределы Конохи. Ночевала Цунаде на работе, спала по четыре, если не меньше, часа в день, выглядела не сказать, чтобы очень опрятно, волосы зачёсаны, глаза немного накрашены, чтобы придать образу свежести, одежда чуть измята, но под белым халатом этого не видно. В Госпитале был душ и столовая, иногда наведывался Наваки, который приносил ей домашнюю еду и чистую одежду. Жизнь завертелась и закрутилась в том русле, которое в общем и целом, если не полностью, устраивало Цунаде. Во всяком случае, оно было ей привычно. Как обухом по голове на неё свалилось осознание быстротечности времени, когда Дан Като поступил к ним в госпиталь в качестве пациента. Почти ничего серьёзного, подопечные Цунаде быстро поставили его на ноги. Он всё шутил и приветливо улыбался, а потом как-то поделился с ней своими интересами. - Что? - Цунаде удивлённо моргнула, не поверив своим ушам. У неё слуховые галлюцинации? - Меня назначили куратором образовательной программы в Академии. Думаю, это здорово. Молодому поколению нужно прививать Волю Огня, в конце концов, они - наше будущее. - Работа с детьми? - неверующе спросила Цунаде. - Тебе кажется это скучным? - он улыбнулся. Цунаде промолчала. Не то, что бы кажется, она просто ожидала услышать другое. Нечто более масштабное! - Нет, просто... нет, - Цунаде покачала головой. - Всё нормально. Моя невеста тоже так считает. Но я уверен, стоит ей пару раз заглянуть в Академию не как ученице, она передумает... Цунаде чуть не подавилась собственной слюной. Она бы и рада что-то сказать, ответить, поддержать разговор, потому что невежливо вот так сидеть и молчать как рыба, вылупив огромные карие глаза, но она не может. Невеста. У Дана есть невеста. Раньше это была она, Цунаде. Но у Цунаде нет жениха, сексуальные (исключительно через мозг и нервную систему) и любовные отношения она имеет только с работой, с этой больницей, её грандиозным проектом, её ребёнком, которую она превратила в целую корпорацию, если так можно выразиться за... несколько лет. Цунаде с ужасом осознаёт, что прошло уже несколько лет. К Дану она не проявила никакого интереса, кроме, разве что, дружеского, да и тот ограничился «привет, как дела, проводить до работы, может, выпьем кофе?» пару раз в несколько месяцев. Чему тут удивляться? Она повенчала с работой, она сама выбрала этот путь. Ещё в прошлой жизни. Здесь же у неё был выбор и она его сделала. Выбор спасти жизни людей, столько, сколько сможет. - Поздравляю, - срывается с губ Цунаде. Она с удивлением слышит, что голос её хрипит, а глаза слезятся. Что-то её рано накрыло. Столько лет прошло. По сути тот Дан, которого она когда-то знала и любила, и этот Дан, который сейчас сидел перед ней и рассказывал общие факты работе и невесте, были разными людьми и, в тоже время, одним и тем же человеком. Цунаде это было сложно понять до конца, поэтому она позорно капитулировала, пожелав ему удачи на новой работе и счастья в семье. Она надеялась лишь на то, что это прозвучало уверенно, и что в голосе её слышалась неподдельная радость за знакомого (они ведь даже друзьями не стали), а не скулёж побитой собаки. Цунаде не плакала. Ей уже много лет, и неважно, что телу её слегка за двадцать. Напиться, конечно, захотелось, и очень сильно, но она сдержала себя. Нужно было работать, в конце концов, близилась война, а так как она ни разу не дипломат, вмешаться и остановить возможным не представлялось. В конце концов, она могла лишь подбросить идею на совете джоунинов. Идею, которой у неё не было. Не воевать? Ха-ха, а что тогда делать, если идёт война? Подчинённым она позже даёт указания машинально, потом заполняет документы, и, наконец, достаёт бутылочки заветного саке. Совсем чуть-чуть, уверяет себя Цунаде, да и что ей будет от одной маленькой бутылочки? Так, горло промочить. А потом задремать на рабочем столе. Зато работа выполнена. Цунаде выпивала на рабочем месте с чистой совестью. И никакая Шизуне не будет упрекать её в безответственности и излишестве инфантилизма в её возрасте. Даже обидно. Цунаде скучала по Шизуне и по Харуно Сакуре. Следующая неделя была такой же, как предыдущая, полна работы и забот; за ней такая же следующая, и следующая. Так продолжалось, пока Цунаде не психанула и не напилась. На утро она даже почти не удивилась, что проснулась в доме Орочимару, в его спальне. Сам он, судя по сложенному дивану, либо уже ушёл, либо вообще предпочёл не ночевать дома. Сам Орочимару, тем временем, предпочитал работу раздумьям о том, что же значили пьяные просьбы Цунаде не вскрывать ей череп обычным скальпелем и взять для этого пилу, предварительно побрив ей голову, чтобы её волосы ему не мешались. Наверное они значили то же, что и её бредовые предупреждения о том, что в её голове он всё равно ничего нормально не найдёт. Она просто была пьяна, она потом ему всё расскажет. Джирайя, с которым она притащилась к Орочимару и в присутствии которого происходил этот проникновенный монолог, прекрасно знал, что она не расскажет, пока они с Орочимару из неё это не выбьют. И снова команда Хирузена сделала вид, что ничего не случилось. Во всяком случае, сделал Орочимару. Джирайя, который пытался хоть как-то подступиться к Цунаде, чтобы её разговорить, натолкнулся на непрошибаемую стену, причём в прямом смысле - подруга была по уши загружена работой в больнице, и на разговоры у неё не было ни времени, ни желания. Тем временем внешнеполитическая обстановка накалялась. Самый полномасштабный военный конфликт Второй Мировой между Листом, Дождём и Песком приближался неумолимо. Совсем скоро Цунаде получила приглашение-приказ явиться на собрание джоунинов.