Лики Богов. Часть I. Война с чёрным драконом

      Зловонное зелье было готово, оставалось дождаться ещё шести телег, как назло запропастившихся где-то. Не желая находиться рядом со смердящими бочками, полководец направился к своему шатру, велев подопечным дождаться отряд, который не так давно отбыл на поиски пропавших телег. Жуткая вонь била в нос, жгла горло, как ни старались воины укрыться куфиями*. Отойдя подальше, арабы улеглись на пригретую солнцем траву, ожидание было как раз кстати — можно отдохнуть после изнурительного труда. Цокот копыт, поскрипывание колёс пробились сквозь сонное марево, но не заставили утомившихся мужчин подняться. Не несли тревоги шаги соратников, лишь предвещали возню со зловонным зельем. Острая боль сковала шеи, заточив крики в груди. Угасающие взоры заскользили по враждебному миру — две молодые девушки, переодетые в арабскую броню, приближались к раненым. Те, что не умерли сразу, ухватились за рукояти мечей, но острые сабли не дали обнажить клинки.       Умила закрыла лицо куфией, кивнула Радмиле. Лучница привязала к стреле красную ленту и выстрелила в направлении фруктового сада. Из-за телеги вышли трое дружинников, закрыв лица арабскими платками, поравнялись с омуженками. Умила, озираясь по сторонам, быстро вытащила из шей убитых стрелы, укрыла застывшие лица куфиями. — Ждан, видишь шатёр? — шепнула она. — Как пить дать главы ихнего. — Баровит не велел нападать сразу, велел смуту посеять, — шикнул витязь, — а посему смешаемся с войском. Я драку затею, вы — подхватите. — Я с Умилой пойду, — шепнул один из стрельцов, — Ивар с Радмилой. — Нет, — осёк Ждан, — по одному разойдёмся. — Подсобить, случись чего, не сможем, — нахмурилась Умила. — Тогда недалеко разойдёмся, — вклинилась Радмила, толкая подругу к лагерю, — поспешим, времени-то мало, вскоре Зорька, аки из ларца, выскочит, давай ему подготовим раздолье. — Верно, — кивнул Ждан, — язык сказал, что основные силы у крепости, лишь глава ихний с отрядом здесь у акведука, издали за осадой следит. Дружинники неспешно направились к арабам, присматривая себе «компанию». Ждан выбрал группу, делящую награбленное; Умила уверенно зашагала к коням и охранявшим их двум воинам, явно давно уснувшим, прислонившись к столбам. Радмила заприметила крутящихся у котелка арабов и решила, что именно её участие им сейчас необходимо. Неожиданно проникшись заботой, Вятко бросился на помощь троим воинам, устанавливающим шатёр. Встав на колени, Ивар стал старательно разгребать траву, словно ища что-то.       Приблизившись к копающимся среди упряжи и монет арабам, Ждан отстегнул от пояса меч, вытянув перед собой, заговорил по-арабски: — Смотрите, что у меня. Оторвавшись от своего занятия, мужчины уставились на поблёскивающие в солнечных лучах камни, украшающие ножны, на серебряное шитьё, латунные накладки. — Откуда у тебя он? — восхищённо выдал араб, проведя рукой по ножнам. — В бою у грека отнял, — ухмыльнулся Ждан, передавая меч «приятелю». Тот медленно вытянул меч, всмотрелся в стальную гладь клинка. Соратники, навалившись на его плечи, уставились на находку. Один из них, почесав смоляную бороду, нахмурился, недоверчиво взглянул на скрытое платком лицо «сослуживца». — Это не греческий меч, — возразил он, — греки не вырезают на рукояти солнце, и письмена у них не такие, они вообще не режут на клинке ничего. Сталь отменная, работа искусная, я такие у тархтар видел. — Отдай меч, — буркнул Ждан, хватаясь за черен. Араб, что держал меч, уставился на него, всмотревшись в голубые глаза, хотел крикнуть во всё горло, но мощный удар кулаком поразил челюсть, выбив зубы. — Это моё! — закричал Ждан, ударив яблоком рукояти «знатока». Сражённый в висок, араб замертво повалился на землю. Трое соратников поспешили унять разбушевавшегося воина, но также были отброшены. — Они себе нашу добычу по тюкам прячут! — орал Ждан, колотя арабов. Воины сорвались со своих мест, с возмущёнными криками бросились на хитрых сослуживцев.       Услышав шум, Вятко понял, что пора действовать. Запнувшись о кол, выпустил верёвку, схватился за «ушибленную» ногу. Плотная ткань завалилась, потянув за собой остальных. С криком к Вятко подлетел араб, ухватился за плечо. Вырванный из земли кол вонзился в его глаз, заставив замолчать. Выхватив из ножен меч, тархтарин бросился на опешивших «соратников».       Остановившись в нескольких шагах от коней, Умила закрыла глаза. Жар клубком свернулся в груди, медленно растёкся по венам. Вытянув руку, омуженка направила ведовскую силу к мирно жующим траву скакунам. Кони зафырчали, чувствуя чужеродное прикосновение; оно рождало страх, тревогу, разрасталось в мускулистых телах. Животные забили копытами, встали на дыбы, толкая друг друга, пугая ещё сильнее. Проснувшись, арабы бросились успокаивать коней, пытаясь ухватить под уздцы. Воспользовавшись суетой, Умила подошла ближе, выхватив саблю, обезглавила одного, затем рассекла шею второго. В три взмаха омуженка перерубила поводья, освобождая взбесившуюся скотину. Вытянув руку, она вновь подчинила коней своей воле, направила прямиком на шатёр полководца.       Радмила подошла к костру, деловито поправила палкой угли. Один из арабов что-то сказал ей, на что лучница не обратила внимание. Чужая речь вновь коснулась слуха, но смысл сказанного был непонятен. Араб подошёл вплотную к несмышлёному «соратнику», грубо пихнул в плечо. Удержав равновесие, Радмила зыркнула исподлобья, отстранилась от костра. Воин, бубня что-то, начал помешивать похлёбку. Шум раздался со стороны перебирающих добычу сослуживцев, голос Ждана был хорошо узнаваем, но чудные слова не несли никакого смысла. Заваруха отвлекла внимание Радмилиных «приятелей»; резко выпрямившись, лучница ударила ногой по котелку. Кипящий навар опрокинулся на араба, отчего тот взвыл. Не дав остальным опомниться, Радмила выхватила сакс, полоснула одного по шее, второму вонзила клинок в подреберье.       Старательно копошась в траве, Ивар ползал по земле, даже охал от «огорчения». Сердобольный соратник подошёл к нему, спросил о чём-то. Ивар жестом подозвал к себе, не отрываясь от важного занятия. Мужчина опустился рядом, внимательно уставился на руки «сослуживца». Резко вскинув кисть, Ивар выхватил из-за рукава нож, ухватил несчастного за шиворот и вонзил лезвие в горло. Прижимая содрогающееся тело к земле, дружинник огляделся — суматоха царила в лагере, воины били друг друга, не разбирая, кого и за что. Лошадиное ржание смешалось с людскими криками, десяток скакунов мчался в сторону шатров. Сбивая людей, топча спящих, валясь на шатры, взбесившаяся скотина металась по лагерю, гонимая незримой силой. Выхватив меч, Ивар бросился в гущу боя, ища своих. Бородатый мужчина выскочил из шатра, на ходу обнажая саблю. Сощурив морщинистые веки, всмотрелся в царящий хаос. — Прекратите! Прекратить драку! — закричал он. Многие, услышав его голос, застыли на месте, и может, вторую команду услышали бы все без исключения, но худощавый воин подскочил к полководцу, закрутив саблями, атаковал. Полководец увёл одну саблю, ухватился за запястье противника, не дав второму клинку опуститься на свою голову. Светло-голубые, словно чистейшие озёра, глаза предстали перед ним, обдав ледяным взором; незнакомец резко ударил араба пяткой по боковой стороне колена. Сустав хрустнул, острая боль заставила полководца выпустить руку противника, отступить на шаг. Рыкнув, араб сделал коварный выпад, с силой ударил клинком по сабле соперника, выбив оружие из узкой кисти. Ухватившись за оставшуюся саблю двумя руками, незнакомец выставил блок, лезвия со скрежетом заскользили друг по другу. Уведя вражеский клинок, голубоглазый воин подался к арабу, локтем поразил челюсть. Рассвирепев, полководец с разворота ударил противника в голову, сбив шлем и куфию – молодая девушка рухнула на землю, пытаясь подняться, закрутила головой. Араб сделал шаг к ней, занеся саблю, но тут же замер, увидав целящегося в него лучника. Едва успев отбить стрелу, полководец, хромая, бросился к фырчащему коню, вскочил в седло и погнал его к крепости, к основным силам своего войска.       Радмила подбежала к подруге, коснулась её лица — рассечённая бровь кровила, веки тщетно пытались проморгаться и восстановить зрение. — Умилка, ты как? — Ладно всё, — пробормотала омуженка, — нагони его, то глава ихний. — Да как же? — пролепетала Радмила и смолкла, видя, как на нее несётся Волот на коне. Вскочив, лучница протянула ему руку, оттолкнулась от земли. Витязь забросил её в седло, ударил коня по бокам. Вскинув лук, Радмила выгнулась в седле, направляя стрелу в спину главы арабского войска.       Мир понемногу приобретал очертания, боль ослабла, перестав пульсировать в висках. До слуха доносились родные голоса; осмотревшись, Умила увидела Баровита со Жданом, стрельцов и… отца! Встав на непослушные ноги, выпрямилась, отчего сразу повело голову. Поймав равновесие, омуженка замерла, собирая силы, — Годун пронёсся в поле зрения, калеча арабов. Рыкнув, Умила сжала рукоять сабли, подняла с земли вторую, зашагала в гущу боя к братьям.

***

      Сияющий золотой диск приближался к горизонту. Ели подставляли раскидистые лапы под пурпур уходящего светила, серебристые волны могучей реки тщетно пытались догнать иссякающий день. Тишина и умиротворение царили на аримийско-тархтарской границе, гордыми княгинями восседали на сплетённых кронах вековых деревьев, наблюдая за несмолкающей жизнью острога. Здесь, за высокими стенами, топились бани, томились в котелках щи. Воевода степенно расхаживал по острогу, наблюдая за подопечными. Остановившись напротив конюшни, Аким нахмурил брови — Велибор выводил коня. — Куды тебя понесло на ночь глядя? — прогремел воевода, подходя ближе. — На ночь? — ухмыльнулся Велибор. — Солнце ещё высоко, успею до Кинсая добраться. — К ночи, — буркнул Аким, вырвав из рук Велибора поводья. — Останься, завтра с утра поедешь. — Батый, — скривился гость. — Я сказал: завтра, — прогремел витязь. — Думаешь, раз воеводой стал, так учителя слушать не надобно? — Меня дружина дожидается, — начал было Велибор. — Ага, али края эти спешишь покинуть, прознав, что Родослава путь в Камбалу держит? Помрачнев, Велибор отвёл взор, колкий ком возник в груди, закрутился, причиняя боль. Можно было обманывать себя сколько угодно, но от прозорливого учителя душевных мук не скрыть. Не скрыть того, что так и не смогло стереть время. Того, что один только словом, слетевшим с девичьих губ, разделило жизнь на «до» и «после». — Сам же сказал, что она к тебе гонца присылала, что просила тебя в Камбалу воротиться безотлагательно. Отчего же ты здесь? — прохрипел он. — Оттого, что здесь моё место, — буркнул Аким. — Там я без надобности, ибо взрастил достойного преемника. Глава Камбалу, воевода, старший сын Катайского князя Радима Ярославовича – мого друга, сыскавшего покой в Слави*, – послал к моей дочери Родославушке гонцов. Гонцы должны упросить её вернуться в родной град да быть подле Истислава Радимовича. Разве не гордость то, не радость мому старому сердцу? — Она как никто другой достойна почитания, — кивнул Велибор. — Верой да правдой Радиму служила, теперича сыну его помогать станет. Токмо я тут при чём? — Тангут — Катайский град, — закатил глаза Аким, — Родослава наведается к тебе рано али поздно. Что ж тогда? При своей дружине пред ней трястись будешь? — Батый, двадцать лет уж кануло, что прошлое ворошить? Приедет в Тангут, тогда поговорим, а до того я её видеть не желаю, — осёк Велибор. — Не желаю на берегах Невера нос к носу с ней столкнуться. Схватив коня под уздцы, Велибор зашагал к воротам; сдавленный крик заставил его остановиться. Обернувшись, он увидел, как со стены падает стрелец. Глухо ударившись о землю, воин раскинул руки, являя стрелу в груди. — К бойницам! — закричал Аким. Сотни горящих стрел яркими искрами промелькнули в темнеющем небе, градом обрушились на крыши и стены. Дружинники, похватав луки, выстроились у бойниц, выпустили ответные стрелы. Оставшиеся опрокидывали вёдра, пытаясь не дать пламени разрастись.       Поднявшись на башню, Аким взглянул на земляной вал — аримийский отряд, сотня от силы, приближался к ним. Стрельцы выпускали горящие стрелы, подставляясь под ответные. — Их горсть там, — буркнул Аким. — Давай изрубим их, батый, — возник подоспевший Рагдай. — Какого Лешего они на рожон лезут? — нахмурился воевода. — Батый, они нас не перебьют, а вот острог спалят, — стоял на своём Рагдай. — Давай конницей на них выскочим, управимся мигом. Да они, как пить дать, побегут разом с перепугу. Аким посмотрел на старшего дружинника, пламя стрел отражалось в его карей радужке, озаряя гнев: — По коням. Широко улыбнувшись, Рагдай провёл рукой по лысой голове и бросился вниз, спеша передать указ воеводы.       Топот копыт сотряс землю, десятки коней, выворачивая комья почвы, вырвались из-за приоткрытых врат. Раскручивая кистени и цепи, обнажая сабли, тархтары мчались на аримийский отряд; стрелы поднимались ввысь, чёрными жалами сыпались на головы неприятеля. Закрываясь щитами, пришпоривая коней, ариманы рвались в бой, выставляли копья, атаковали всадников. Звон стали, боевые кличи и лошадиное ржание смешались в безумном гласе, зазывая смерть. Вражеский отряд действовал слаженно и… странно — основные силы, оставив соратников на верную гибель, стянулись к Акиму, которого невозможно было не заметить или спутать с кем-то другим. Дао* скрежетали по тяжёлому клинку его меча, стучали о щит. Витязь сносил головы, рассекал конские шеи. Один из аримийских всадников, укрываясь за спинами соратников, поднялся в стремени, натянул тетиву. Стрела, со свистом пронесшись возле Акима, скользнула по шее, оставив тонкий порез. Другой ариман лихо поймал стрелу и, крикнув что-то соратникам, пустил коня во весь опор. Остатки отряда вмиг обратились в бегство, оставив недоумевающих тархтар. Молчание воцарилось средь защитников границ, взоры обратились к воеводе. — Пёс с ними, — махнул Аким, — нагонять не станем. Возвращаемся. Дружинники направили коней к вратам острога, озираясь на земляной вал, отделяющий Аримию от Тархтарии.       Дыхание ночи сковывало небо, впуская сумрак в вековой лес. Факелы вспыхивали один за другим, освещая стены домов и бань. Затворив конюшню, Велибор подошёл к ухмыляющемуся Акиму. — Аки в воду глядел ты, батый, не суждено мне сегодня острог твой покинуть. — Пятый десяток уж разменял, да не понял, что по потёмкам зазря шарахаться — токмо беду кликать. У меня ляжешь, как раз свободная лавка есть, — рассмеялся воевода, потерев шею. Прищурившись, Велибор всмотрелся в кровящий порез, нахмурился: — Ты б хоть лекарю показался, что ли. — Ха, я что, дитя али баба плаксивая, дабы царапинки лекарю казывать? Так заживёт. — Ну, смотри, — буркнул Велибор. — Нет, то ты смотри, — хлопнув ученика по плечу, воевода указал на россыпь звёзд, — смотри, как прекрасен Дивии* лик, как степенно плывёт она по чертогам мужа*. Свет её холоден да чист, способен явить путь али обмануть, запутать. Посмотри, Велибор, как прекрасен сотворённый Тарой мир, за покой на её землях жизнь отдать не жаль. — Не жаль, — согласился Велибор, любуясь чарующим творением Богов.

***

      Вороной конь мчался к стенам крепости, тяжело дыша, исходя потом. Наездник беспощадно колотил по бокам, изредка оглядываясь. Преследователи приближались, грозясь настичь. Полководец видел, как его воины вскакивают в сёдла, как мчатся на помощь. Успеют ли? Он даже не знал, от кого убегает, ведь лица преследователей были скрыты украденными куфиями. Та светловолосая девушка, коя наградила его хромотой, никак не походила на гречанку. Кого же сумел призвать Василий, неужто ль тархтар? Вновь обернувшись, мужчина бросил беглый взор на преследователя — воин был достаточно далеко, чтобы суметь сбить его с лошади, но вот стрельца за спиной противника расстояние не сдерживало.       Склоняясь над рыжей гривой, Волот внимательно следил за перестроениями у крепости, погоняя коня, старался как можно сильнее приблизиться к арабскому главе. Сотня всадников мчалась навстречу, вскидывая луки. — Радмила, сейчас стреляй! — крикнул он. — Не попаду, — рыкнула лучница. — Либо сейчас стреляй, либо убирай лук да снимай с меня щит. — Вот же проклятье, — прошипела Радмила, поднимаясь в стремени. Тугая тетива впилась в скрытые перчатками пальцы, захрустела, желая соскользнуть. Острый взор хищно впился в спину беглеца, ища брешь в его броне. Она не могла видеть чётко, но казалось, панцирь полководца был ослаблен и являл маленький клочок белой шёлковой рубахи чуть ниже седьмого позвонка. Прикусив губу, Радмила выпустила стрелу; острый наконечник впился в тело, пройдя в опасной близости от позвоночника. Выругавшись, араб прижался к конской спине, боль растеклась по телу, левая рука онемела, отказываясь слушаться. — Промазала, — с досадой прошипела Радмила, вкладывая лук в налучье. Второго шанса не будет, она понимала это, оттого, скрипнув зубами, сжала край щита, потащила вверх. — Хоть руку подыми, что ли, дай щит снять, да поворачивай уже. Развернув коня, Волот помог ей снять с себя щит и помчался к соратникам. Радмила выставила щит, укрывая себя и друга, стрелы застучали по прочному барьеру, теперь охота велась на них.       Пробиваясь к соратникам, Умила беспощадно калечила арабов, отрубая кисти, снося головы. Гнев впивался в разум, вытеснял боль. Омуженка спиной ощущала приближение соперника, атаковала с опережением, крутилась волчком. Боевой запал умножал силы, обострял слух; ничего не существовало вокруг, лишь жажда победы. Сдавленный крик заставил Умилу обернуться – Ивар, стоя на коленях, пытался отвести от своей шеи руку арабского воина. Оттолкнув соперника, омуженка перехватила саблю, метнула её в голову араба, душащего Ивара. Освободившись от железной хватки, Ивар вскочил на ноги, выхватил из головы поверженного саблю и бросился в бой.       Умила отразила атаку, выгнулась в коварном выпаде; елмань уже коснулась лица соперника, как вдруг ремень обвил её шею, потащил назад. Осмелевший воин, стерев с щеки кровь, бросился на омуженку, но она вновь отразила его атаку, ударив ногой по руке, выбила меч. Ремень сильнее сжал шею, лишая воздуха. Перевернув саблю, Умила вонзила клинок в бок пленителя, с силой вогнала его вглубь тела. За спиной послышался хрип, хватка вмиг разжалась. Обезоруженный араб, видя последние мгновения жизни соратника, в прыжке настиг омуженку, повалил на землю, не дав вызволить саблю. Сев на неё, мужчина сдавил шею, воздух вновь покинул грудь, кровь ударила в голову. Омуженка тщетно пыталась развести его руки, но араб душил её и не собирался отпускать.       В гневном хрипе отдалённо промелькнул знакомый голос. Баровит закрутился в поисках, но трое соперников не дали найти источник. Витязь блокировал их клинки, с силой отшвырнул от себя, обернувшись, увидел приближающегося Ждана. Подавшись вперёд, Баровит вызвал на себя атаку соперника, резко отстранившись, вонзил под его панцирь меч. Отбросив в сторону хрипящего воина, он отвёл атаки остальных, резко пригнулся, чувствуя приближение друга. Ждан выскочил из-за его спины, с рыком опустил клинок на араба, провернув меч, обезглавил второго. Баровит огляделся, заметался в поисках, тревога сотрясала душу, сжимала сердце. Взор выхватил из толпы Ивара, калечащего врага явно не своим оружием, за ним грязным облаком покачивался на ветру завалившийся шатёр. Сердце перестало биться — около шатра била ногами Умила, тщетно пытаясь сбросить с себя араба. Не думая ни о ком, Баровит бросился на помощь.       Воздуха совсем не оставалось, в ушах звенело, свирепый лик перед глазами начинал размываться. Отпустив руки соперника, Умила просунула пальцы к своему поясу, нащупала рукоять кинжала. Собрав все силы, она резко вонзила лезвие в шею воина. Араб ослабил хватку, но душить не переставал. Девичьи пальцы впились в его смоляные кудри, задрали голову, лезвие провернулось в плоти, рвануло в сторону, рассекая артерию.       Кровь хлынула на омуженку, затекая в глаза, капая на сомкнутые зубы. Кое-как сбросив с себя поверженного противника, Умила перевернулась на живот, приподнявшись на локтях, стала жадно глотать воздух. Боль сковывала горло, приступ тошноты скручивал живот. Понимание происходящего ускользало, оставляя лишь желание жить. Уткнувшись лбом в мокрую траву, она пыталась спокойно, понемногу дышать и молила Перуна*, дабы никто из недругов не воспользовался её уязвимостью.       Время растянулось в вечность, всё вокруг словно застыло, утратило значение. Подлетев к Умиле, Баровит сжал её плечи, развернул к себе — окровавленное лицо предстало перед ним, заставив сердце похолодеть. Дрожащей рукой он дотронулся до девичьей шеи, отчего Умила вздрогнула, захрипела. Огрубевшие, шершавые пальцы заскользили по щекам и подбородку. Не в силах вымолвить и слова, Баровит пытался понять, что с ней — на теле не было ран, блуждающий взор, приобретая осознанность, остановился на нём. Словно младенца подхватив девушку на руки, витязь заозирался по сторонам в поисках лекаря. — Жива я, Зорька, не тревожься, — хриплый, с трудом узнаваемый голос коснулся слуха, заставив вновь посмотреть в перепачканное кровью лицо. — Ступай к отцу. — Нет, — осёк Баровит, сильнее сжав жилистое тело, — без меня управятся… смотри. Огромного труда стоило повернуть голову в направлении его руки, там со стороны фруктовых садов серебристым ручьём текла их дружина. Валдай спешил на помощь Демиру, не зная пощады, разбивал арабское войско. Прикрывая спину отца, Волот раскидывал арабов, словно щенят; Радмила, восседая на рыжем жеребце, носилась по полю боя, выпуская стрелы одну за другой. Умила вымученно улыбнулась, тыльной стороной ладони коснулась груди Баровита: — Воды. Сорвав с пояса флягу, витязь поднёс горлышко к пересохшим губам. Глотать было трудно, вода то и дело выливалась изо рта, растекалась по щекам и шее, смешиваясь с кровью, заливалась за ворот. — Ступай, как же, — бурчал Баровит, осторожно вливая живительную влагу в приоткрытые губы. — Живая она… слава Богам, живая. Уткнувшись в её волосы, зажмурив глаза, витязь покачивал омуженку, словно баюкал ребёнка. Страх отпускал, уступая место радости, счастью, что всё обошлось. Слабая, беспомощная, она лежала на его руках, её рваное дыхание касалось шеи, обжигало душу.