Ощущение близости

      Это общеизвестный факт — Ло Бинхэ не ведает стыда. Она шумная, капризная, навязчивая и липкая, как патока, заставить ее смутиться — невозможно.       Она могла бы обхватить свою Шицзунь руками и ногами, повиснув на ней, чтобы вот так следовать за ней везде и всюду, если бы только Шэнь Цинцю позволила. И кто бы что попробовал сказать о том, какое поведение ожидается от Повелительницы демонов. Ха, что-то должна? Прощает.       Но все же… все же…       Влажный гибкий язык проходится снизу-вверх «по ней» на пробу, и это ударяет прямо в голову.       — Ах! — ноги дрожат, и Бинхэ едва удерживается, чтобы не свести их крепко, пока прикосновения тонких длинных пальцев ее Шицзунь от ямочек под коленями до стыка промежности и бедер — прохладные и горячие одновременно. Бьют прицельно по всем слабым местам, которые — Бинхэ даже не думала, что та успела найти и столь хорошо выучить. Ведь обычно в их постели именно Шэнь Цинцю оказывается на спине. И не только на спине: на животе, на коленях, на лице Бинхэ… Рот наполняется слюной от одних воспоминаний…       Пальцы судорожно сжимаются, собирая покрывало.       — Не дергайся, Бинхэ.       — Шицзунь, может, лучше…       — Нет, — звучит резко и не терпит ослушания, глаза Шэнь Цинцю, когда та поднимает на нее взгляд — потемневшая бездонная зелень. Бинхэ от этого вжимает голову в плечи и стонет почти скуляще. — Разве Бинхэ не обещала своей жене, — особое ударение, подкрепляя слова суровым взглядом, только тот едва ли может оказать на Бинхэ должное воздействие, когда одновременно эти тонкие красивые губы приоткрыты и почти касаются ее между ног, желание ерзать становится только сильнее, — что позволит ей исполнить любое свое желание?       «Да, но если бы эта ученица заранее хотя бы мысленно представляла, что ее ждет…»       — Ммх, — она кусает нижнюю губу и жмурится, просто чтобы отрезвить голову. Это слишком. Слишком хорошо для нее. Пальцы на бедрах, нежно прикасающиеся только самыми кончиками, в следующее мгновение становятся жесткими, когда впиваются в сильные крепкие бедра и настойчиво тянут в стороны, вынуждая открыться шире. Кончики ногтей впиваются в кожу. И на последней уже — испарина.       Зубы чуть прикусывают твердое ядро клитора, а потом язык проходится несколькими широкими мазками, прежде чем сосредоточиться на одной конкретной самой чувствительной точке, как всегда такой нежный, основательный и приятный, потому что ее великолепная, восхитительная, очаровательная жена не умеет быть грубой, даже если пытается.       Ло Бинхэ стонет в голос. Глухой низкий звук.       — Хах, — дыхание горячее — с губ. Она такая мокрая, что это слышно. Что это чувствуется: как, стоит пальцам Шэнь Цинцю лечь вместо ее бедер на гладкий шов половых губ и раздвинуть их, вниз по промежности катится влага. Кончики пальцев успокаивающе касаются уязвимо-подрагивающего входа и потирают легкими кругами, едва надавливая, просто дразня и размазывая липкую полупрозрачную смазку. Бинхэ едва может это вынести, из ее рта вырываются невнятные всхлипы, она хочет скулить и ныть и почти готова плакать и умолять.       — Жена-жена, могу я хотя бы?..       — Терпение, Бинхэ, — голос Шицзунь будто невозмутимый, но Бинхэ может уловить в нем сбитые интонации. Та вовсе не так беспристрастна, какой пытается казаться.       Шэнь Цинцю все еще одета, и… разве такое было когда-то в их постели? Все слои одежд Бинхэ распахнуты и сбиты как попало: одни все еще цепляются за плечи, другие — сползли к локтям и теперь стесняют движения — ни штанов, ни обуви, которые небрежно валяются где-то возле кровати.       Не то чтобы Бинхэ никогда не пробовала губы своей Шицзунь на «себе» вот так, но обычно та успевала сделать едва пару движений — именно на столько хватало терпения Ло Бинхэ, прежде чем поменять роли обратно и вернуться к тому, чтобы вновь трогать, гладить и ласкать чужое тело вместо своего собственного, облизывать его, кусать и откровенно есть. Она чаще заканчивала, трогая себя сама где-то под конец, небрежно потираясь о чужое тело или от сопутствующей стимуляции, которую оказывали их игрушки, когда она крепила их с помощью ремней себе на бедра. Казалось, Ло Бинхэ вовсе не свойственно лишь принимать ласки и самой превращаться в бессвязный беспорядок, однако…       Непристойный хлюп.       — А-ах! — она громко вскрикивает и, не контролируя себя, впутывается пальцами в волосы Шэнь Цинцю, хватая в горсть и притягивая к себе, буквально впечатываясь болезненно вспыхнувшим от нужды клитором в чужой шокировано выдохнувший рот… Прежде чем мгновенно отпустить, словно обжегшись, и попытаться сесть прямо, принимаясь громко взволнованно восклицать:       — Прости-прости меня, Шицзунь! Я…       Чужая рука прерывает ее столь же бессвязные, как мысли в голове до сих пор, извинения, перехватывая отдернувшуюся было ладонь и настойчиво возвращая обратно, заставляя вплестись в волосы и… сжать их. Прояснившуюся было за этот краткий эпизод голову Бинхэ тут же вновь ведет, как песочный замок при толчке, когда она сглатывает и медленно накручивает чернильный шелк этих длинных волос на руку, медленно двигая чужой головой — в залитой закатным солнцем бамбуковой хижине даже так видно, как вспыхивают алым глаза, — чтобы вновь вжать в себя там, где Бинхэ мокрая, распаленная и очень-очень нуждающаяся… Шэнь Цинцю при этом не поднимает на нее взгляд. Бинхэ видит, как ее скулы алеют, цвет перетекает на хорошо видимые сейчас мочки ушей и расползается по ключицам и груди, которая до сих пор скрыта, тяжело вздымаясь под плотной, расписанной узорами зеленой тканью, но, будучи женой Шицзунь, она знает…       Между ног Ло Бинхэ течет, не переставая, и сжимается вокруг пустоты, кончики пальцев все еще дразнят вход — просто лежат и едва подрагивают, — когда Бинхэ глубоко вдыхает и крепче сводит собственные пальцы, натягивая чужие волосы у корней — тщательное, контролируемое давление.       — Вставь их, — голос проседает, характерная хриплая интонация. Бинхэ смотрит-смотрит, не отрываясь, даже когда прикрывает глаза, пряча красное свечение. Метка на лбу горит ощутимо, кажется, именно от нее волосы липнут к коже, и пот стекает по виску. — Х-ах… Шицзунь ведь хотела именно этого?       Настойчивое твердое движение рукой в волосах — и эти пальцы, наконец, проникают внутрь. Сгибаются сразу же, надавливая на стенки, растягивая, игнорируя возможное сопротивление мышц, потому что в отличие от своей жены у Ло Бинхэ слабость вовсе не к глубине проникновения и не к непосредственно ласкам: она хочет, чтобы ее тело хорошо использовали для чужого удовольствия, чтобы это было ощутимо, чтобы после болело, ныло и… напоминало о себе еще как можно дольше, даже с ее невероятной демонической регенерацией.       И Шэнь Цинцю сейчас… Ее Шицзунь, ей… Ее жена ведь получает удовольствие от этого?       Она распахивает алые глаза:       — Шицзунь мокрая? — Бинхэ смотрит в потолок, выдыхая шумно, двигая бедрами, чтобы пройтись скользко по чужому языку. Снизу раздается шумный вдох и шорох, когда Шэнь Цинцю сдвигается на полу. — Она ощущает себя тяжелой и горячей? Гладкой и жаждущей… Шицзунь, если я коснусь тебя сейчас, то легко смогу проникнуть сразу несколькими пальцами, правда ведь?       Пальцы внутри в ответ сгибаются сильнее, царапая ногтями, и Бинхэ сжимается на них моментально. Сводит бедра, повторяя движение и вжимаясь в чужой рот. Рука крепкой неряшливой хваткой превращает чужие волосы в беспорядок, отправляя красивую нефритовую заколку на пол и рассыпая освободившиеся пряди по плечам и лицу, массирует у корней. Шэнь Цинцю вылизывает ее мокро, не особо ловко и уверенно — Бинхэ действительно не позволяла ей такого раньше? она сама теперь не может сказать почему, — но прилежно и старательно, как ее жена делает все, что раньше не умела, но чему намерена научиться. У Бинхэ от этого сердце готово выпрыгнуть из груди, и глаза невольно слезами наполняются. Она хочет ее прямо сейчас уложить на постель и любить-любить-любить…       Шэнь Цинцю издает недовольный звук, чутко ощущая потерю внимания, и прикусывает ее клитор, прежде чем всосать его в рот сильно, почти намеренно болезненно, и Бинхэ вновь может только заскулить и начать просить, она сползает пальцами на чужой затылок и вжимает ее головой в себя, в этот раз не мимолетно, а откидываясь на свободную руку и самостоятельно приподнимая бедра, принимаясь буквально трахать себя чужим ртом, скользя клитором и промокшими складками вверх-вниз так, что они раскрываются на языке и от трения почти горят, пока пальцы внутри при этом все еще мучают ее. Шицзунь при этом не издает никаких звуков, кроме шумного глубокого дыхания, просто расслабляет язык и позволяет Бинхэ делать все, что ей хочется.       Но у нее глаза, стоит опустить голову и посмотреть — потемневшие почти до черноты, зрачки расширены и расфокусированы. И она так великолепно смотрится вот так… Одетая в свои одежды хозяйки пика Цинцзин, лишь с испорченной прической и лихорадочным румянцем…       — Ммх, — с губ Бинхэ срывается почти мучительный жаждущий стон, когда она опускается на локоть и хватает себя за обнаженную грудь, сминая ее, почти грубо сжимая пальцы на напряженном соске, и столь же грубо тянет чужую голову за волосы ниже, заставляя языком вжаться туда, куда входят пальцы, проскользнуть вместе с ними. Ее влагалище капает на чужие пальцы и язык. Стон превращается во всхлип, и она кончает неожиданно легче и быстрее, чем когда-либо до этого за всю их постельную жизнь, которая была не такой уж и долгой, но все же…       «А если бы Шицзунь примерила на себя ремни крепления и…»       Она позволяет локтю соскользнуть по гладкой ткани покрывала и падает плашмя, пока ее спина отчаянно хочет выгнуться, а мышцы сводит нещадно; она сжимает бедра, едва заставляя себя не стискивать Шэнь Цинцю слишком сильно, голова которой все еще остается между ее ног, даже когда Бинхэ уже не удерживает ее за волосы. Та все еще не отстраняется и молчит. Ее губы больше ничего такого не делают, просто касаются ее складок, целуют, словно успокаивая, позволяя пройти через остатки оргазма — мягкий, нежный рот ее жены.       С последним легким поцелуем Шэнь Цинцю, наконец, выпрямляется и поднимает на Бинхэ пронзительные глаза. Ее внешний вид — растрепанный, характерно помятый и бесстыдный — вызывает у Бинхэ жаркое глубокое удовлетворение вдобавок к тому, что наполняет тело. Ее рот покраснел и приоткрывается, втягивая воздух медленными глотками.       — Шицзунь! — вся нижняя половина чужого лица влажная и блестит, и Бинхэ с шумом подскакивает на месте, порываясь убрать сотворенный ею же беспорядок своим языком, но Шэнь Цинцю только бьет ее легонько по макушке и откидывается назад, сама вытирая рот тыльной стороной ладони, хотя это мало помогает.       — Разве эта жена не показала, как нужно звать ее в такие моменты? — ее брови строго сходятся к переносице, но другая рука при этом собирает ткань одежд на плотно сведенных коленях.       И Бинхэ откровенно слышит только то, что хочет услышать. И это совсем не то, что говорит Шэнь Цинцю. Она подползает к самому краю кровати и смотрит на другую влюбленно и преданно, как щенок, едва хвостом не виляя только потому, что у нее его нет, к сожалению. Она чувствует так много нежности и любви.       Шицзунь у ее ног красивая до умопомрачения. Бинхэ хотела бы провести таким образом всю жизнь, хотя было бы намного лучше, если бы она сама «похоронила» себя между чужих бедер, но так тоже очень хорошо. Наверное, им стоило попробовать сделать что-то подобное уже давно.       — Шицзунь, ты слишком жестока к своей бедной Бинхэ. Заставить ее сидеть неподвижно и запрещать касаться себя, — она скулит, так и не вспомнив о каком-либо стыде, проворно ловя другую за бедра, и настойчиво тянет вверх. — Позволь ей тоже позаботиться о тебе?       — Как будто ты смогла просидеть спокойно хотя бы пять минут, — Шэнь Цинцю вновь шлепает ее по лбу, в этот раз более ощутимо, но послушно забирается на постель. На ее плечах, стоит умело спустить все слои изящной ткани разом, Бинхэ к своему восторгу находит такой же потрясающий румянец, что и на щеках. — Ты мне даже вылизать себя спокойно дать не можешь. В следующий раз я просто свяжу тебя и заткну рот.       У Бинхэ искры загораются в глазах, и Шэнь Цинцю может только пораженно вздохнуть.