Инсайт

Удары в спину чаще всего наносят те, кого защищаешь грудью

День Благодарения. За 12 лет до Эндшпиля.    Бен смотрел на единственного человека в мире, которого любил. Высокий и грозный, он сейчас был, тем не менее, умиротворен, как насытившийся хищник. Паренек смотрел на него и не видел в нем всемогущего капо семьи Рен, чудовище, монстра, чьи руки были в крови по самые родинки на плечах.    Лишь того, кто был ему дорог.    Крестного. Человека, заменившего ему отца. С момента, как он трехлетним ребенком врезался в него на том дождливом острове счастья и капо поймал улетающий шарик, в жизни Бена появился кто-то близкий. Кто-то, кто учил его бросать камешки в воду, любить ван Гога и серфинг. Кто-то, кто, несмотря на свой заоблачный статус собирал с ним железную дорогу и ходил на детские утренники, поскольку одинокий ребенок страшно грустил, что настоящий папочка забыл о нем.    Капо не забыл. Никогда не забывал. Когда его мать запретила им общаться и закончились прекрасные каникулы на роскошной нью-йоркской вилле, переполненной подлинниками Мунка, Рембрандта, а главное – Климта в золоте, крестный повел себя так, как не повел отец. Договорился с ней. О телефонных звонках, которые были бесконечными. В которых взрослеющий Бен говорил обо всем на свете: от любви к океану до страха поцеловать ту девушку в школе. Капо давал советы. Всегда. И насчет того, как править свои картины, и как искать компромиссы с матерью, и…насчет той девушки, да. Которую он благодаря советам не только поцеловал, но и уложил в постель. А потом еще одну. И еще. Капо научил его любить мир со страстью взрослого.   Да, он никогда не забывал о нем. Присылал подарки, оплачивал художественную школу и отправлял его на каникулы в самые живописные места планеты, хотя юному Бену хотелось провести бы с ним хотя бы уик-энд. Но капо чтил запреты так же, как омерту. Не переходил черты, но вот странность. Они не виделись годами, а Бен всегда ощущал его присутствие рядом. В тех звонках, в подарках и в консультантах, которые вились рядом, помогая выбрать все – от первой машины до костюма – «Гуччи, Бенджи, только Гуччи» - на выпускной. Бен не знал капо любит его просто так или потому что он был частью Семьи и все та же омерта не разрешала бросать своих, но сам паренек обожал его. Боготворил. И не мог простить лишь одно – крестный не усыновил его. Потому что знал – однажды капо думал об этом. Тот, кто был ему ближе отца, мог сделать его сыном, но не сложилось и потому они жили порознь, а прекрасная Синьора родила своему мужчине двоих.   Порой Бен слышал их в трубке нетерпеливым девичьим «papi, давай скорее, ты мне нужен» или мальчишечьим «ты обещал посадить меня за руль, papa!». Обычно капо отвечал «si-si», но никогда резко не обрывал разговор. Плавно завершал его, обещая скоро позвонить. И уходил, потому что в нем нуждались его дети. Кьяра и Маурицио. Девочка и мальчик.    И он. Он тоже в нем нуждался. Хоть и не был его ребенком. Но при этом капо был его отцом. Тем, кто не забывал. Никогда. Крестный даже спустился за ним в ад, пошел за ним в Абу-Грейб и нашел на больничной койке искалеченного пытками. Предлагал весь мир у окровавленных ног, а он стеснялся даже голову поднять. Знал, что больше не его маленький Бенжи. Мальчика, что капо растил, не было больше. В нем жил уже кто-то другой. Кто помог – зачем, зачем, зачем?! – выжить там, где его ломали. И этот кто-то не мог позволить себя любить более. Кто-то другой выбрал иной путь. Сквозь страдания. Свои и чужие. Много чужих страданий.    Вот куда его это завело. Сюда. В этот момент между заканчивающимся утром и наступающим Днем Благодарения. Почти к порогу отцовского дома, где он не был с детства. К человеку, которого он не видел с Абу-Грейба и с которым по собственной инициативе не общался. К тому, кто не изменился пришел тот, кто прошел полную трансформацию.   К капо семьи Рен. К названному отцу. К человеку, по которому он скучал.   К человеку, что был под прицелом. Его прицелом.   Бен Соло лежал на крыше в двухсотпятидесяти метрах от кофейни, где капо потягивал утренний кофе в полном одиночестве и жадно смотрел на него сквозь оптический прицел своей снайперской винтовки. Лежал, не ощущая холода. Лишь любовь, которая затапливала его. Чувство, что не знал так долго. Лежал, прижавшись щекой к своей FRF-2 для точного боя и ждал, когда голос в ушах, знающий о его готовности, даст команду открыть огонь. *** За тринадцать лет до Эндшпиля - Первый! - Второй! - Третий. - Четвертый! - Пятый!   Снайперы, в подтверждении готовности к стрельбе по мишеням на расстоянии в девяносто два метра, называли свои номера. Лейтенант, который должен был отдать сигнал, молчал. Еще не время, нет, не время. Им нужна точность. С мюнхенской олимпиады прошло уже больше сорока лет, но её тень липким страхом лежала на каждом снайпере да командире. Тогда, на заре мирового терроризма, когда семь человек из Организации Освобождения Палестины сумели взять в заложники одиннадцать членов олимпийской сборной Израиля, все проебались. Случилась бойня. Германская полиция открыла огонь в аэропорту и один из террористов взорвал гранату. Атлеты погибли. Террор, как новая форма власти, стала процветать и из него, как грибы после дождя, полезли все спецотряды, включая тот, что сейчас лежал на крыше забытого богами здания ветхой больницы в Ла-Игера. «Дельта» была эхом мюнхенской трагедии и дитем взрывпакета. Того самого, который был успешно применен САС при штурме Могадишо и заставил Пентагон спрашивать себя – а готовы ли Штаты успешно проводить такие операции? Ответ, стоимость в четыре миллиона долларов, в 77-ом нашел Чарли Беквид. И пусть все бойцы «Дельты» прошли испытания и были закалены, все равно Мюнхен – многие из них тогда даже не родились! – был в их крови. Самый большой страх.    Допустить бойню.    Потому все лежали молча и смирно. Бойцы, способные пробыть в засаде больше недели, просто ждали приказ и не открывали огонь, поскольку в маленьком автобусе с захваченными детьми было все время больше одного террориста. Стрелять было нельзя. Напряжение разливалось в воздухе, жужжащем от москитов.    Лейтенант, обливаясь липким потом, потирал щетину и думал. О пяти снайперах. О том, что третий свой номер произнес без ударения. Сказал так, будто поблагодарил за соль. Третий. Спасибо. Иди на хуй. Звучало одинаково. Без эмоций. Без знака восклицания. Без ничего.  - Что-то не так, лейтенант? – Один из старших офицеров заметил тень на его лице. Тот сузил глаза глядя туда, в заросли, где тенями лежало пятеро.  - Этот Художник. Он - другой.  - А, новенький. – Сообразил собеседник. Быстро усмехнулся. – Кандидат в монстры. Потрясающая находка. Была. На учениях. Посмотрим, на что он способен здесь. Когда вступят в ближний бой, не давать ему никаких указаний. Хочу посмотреть, как у него с принятием решений в реальных обстоятельствах.    Лейтенант закурил, кивая. Художник. Прибило же в «Дельту» такое. Он - да нет, они, все они - наблюдал за ним с первого дня. Знал, что парень пережил плен в Абу-Грейбе. Не сдох там, а на гражданке не протянул и года. Как и многие, он не мог найти себе места, потому вернулся. Прошел подготовку в САС по закрытой программе обмена, затем подался в «Морские Львы». Прошел их «Адскую Неделю» почти с блеском, но потом провалил финальное испытание. Сломался психологически, когда его скинули в бассейн со связанными руками и ногами. Вместо того, чтобы дышать через приложенный аквалангистом кислородный шланг и находиться в состоянии «потопления», парень отбился ногами от дна и вынырнул. Все знали, что в Абу-Грейбе его топили больше 150 раз и он не мог себе позволить тонуть еще. А «Морским Львам» он со своими травмами был не нужен. История не сложилась.    Художник не сдался и подал документы в самое закрытое и элитное спецподразделение. Его досье бы даже не смотрели, но у парня был высокий покровитель. Коим не была, что странно, его мать в чине генерала. За него договаривался кто-то другой. Не за место. За шанс. Так он попал туда, где лейтенант его увидел. В кузницу будущих офицеров высшего ранга. В Форт Брэгг, где не демонстрировал генеральских амбиций, только нечеловеческое упорство. Там он становился изо дня в день все лучше. Лейтенант никогда не слышал от него жалоб. Он, вообще, не помнил чтобы тот разговаривал. Всегда мрачный, всегда угрюмый, всегда пугающий своим спокойствием. С целью, которую никто не знал. Читающий книги по военной стратегии да спутниковой разведке в кратких перерывах. Никогда не покидающий базу, словно у него никого за пределами не было. Всегда, не смотря на прозвище, отказывающийся рисовать. Даже когда нужно было впечатлить какую-то комиссию очередной самодеятельностью.    Лейтенант хорошо запомнил Художника после четырёхдневного заключительного испытания «Счастливый Путник». За ним наблюдали все, хоть положено было, забив на новичков, пить пиво да смотреть порно, обсуждая Ирак. В то испытание было не до групповушек. Только новичок в режиме он-лайн и ставки на большие деньги – справиться или нет. Перспективных было много. Доходили Единицы.   Художник закончил испытание первым, и лейтенант не забыл каким тот был после трех дней и ста километров по кустарникам. Двадцать два килограмма за плечами. Три горные вершины. Температура 35 градусов. Он пришел первым и даже поставил рекорд на двадцатикилометровом марш броске с полной выкладкой. Два с половиной часа вместо трех. А ведь у него было вывихнуто плечо еще в начале вторых суток. Добрался до вершины и вместо того, чтобы просить воды просто сел и стал чистить свою винтовку. Как ни в чем не бывало. Человек железной воли, который проявил невероятное стремление быть здесь, в рядах самой элитной спецслужбы. Алмаз, вытащенный из недр Абу-Грейба и ограненный солнцем. Не сверкающий. Опасно переливающийся очень острыми гранями.    Тогда у него в личном деле появилась запись «намного выше среднего уровня исполнения», в то время как у большинства – короткое ВЖС*. Человек, у которого было лишь две слабости. Неумение лежать и тонуть, чего в «Дельте» от него не ждали и…сладкое. На одном из пробных заданий он за пару лишних граммов шоколада ночью прошел двадцать километров с тяжелой рацией за плечами, чтобы связаться со штаб-квартирой и не дать радиоперехвату запеленговать место расположения патруля.    К слову водное испытание, необходимое для «Дельты» он прошел. Еще на заре основания их спецотряда сам Беквит требовал жестокий отбор на этом этапе. Но не было необходимости имитировать утопление, потому парень прошел. Точнее, проплыл. Четыреста метров. Двадцать пять из которых – с полным погружением под воду. Было…феерично.    Таким он был, этот Художник. Но каким он будет сейчас?    Сам парень, лежащий на крыше, не знал, о чем думал лейтенант. Он просто смотрел сквозь прицел на «своего» террориста и ждал приказа, поглаживая указательным пальцем спусковой курок. В месте, где был ликвидирован Че Гевара, где еще жил его дух и казалось бы пахло матэ, он должен был выполнить первое реальное задание, но это уже не будет первым убийством. Последние годы обучили его всему. Бен Соло не был обычным двадцатитрехлетним парнем, которого увлекали бы приставки или, увы, краски. Он был уже необстрелянным убийцей и «Дельта» даст ему больше опыта.  Решив посвятить ненужную себе жизнь борьбе с терроризмом, он жадно впитывал новые возможности. Одна из них была прямо сейчас.  - Зеро, - прозвучал в наушниках сигнал к открытию огня через три секунды. У Бена даже пульс не изменился. Он просто считал и когда скомандовали «огонь», то пули 7,62 калибра в секунду снесли голову террориста. Художник мог снести мишень на расстоянии до 800 метров, потому не сомневался в своей компетентности. Ровно как и парни, которые лежали рядом.   Стараясь, невзирая на отдачу, удержать прицел тяжелой винтовки, он передергивал затвор со скоростью робота и стрелял по террористам, пока можно было различить их в окуляр. Им ответили очередью из автомата АК-47, снайперы словно зарылись в бетон, пока вокруг били пули. Второй получил ранение. Никто не обратил внимание.   Поступил другой приказ – ближний бой и освобождение заложников. Бен, легко поднявшись, быстро спрыгнул с невысокого здания и стал передвигаться с хищностью ягуара. Без винтовки, вооруженный лишь кольтом - тем самым, чьи пули летели с дозвуковой скоростью и потому не могли пробить тело террориста навылет, а значит ранить заложника - он ощущал себя не менее уверенно. Его целью был автобус и объекты возрастом до 13 лет. Ему нужно их спасти, этих заложников, пока они не стали разменными монетами, ведь общество всегда требовало заплатить любую цену за спасение маленьких людей.    Интересно, почему? Это было то, чего Бен Соло не понимал. Жизни президентов или крутых инженеров стоили дорого, но дети… кроме невинности в них не было ничего. Это она стоила аж так заоблачно? По сути, неизвестно кем они будут, эти боливийцы - учеными, артистами или, вообще, такими же бандитами. Слишком неясный расклад, чтобы рисковать. Но у него был приказ. Дети были священны. Как коровы в Индии. Любопытно, САС, работая где-то в Нью-Дели также подставлялись, ради парнокопытных? У каждой нации свои особенности.   - Сзади. - Сказал первый снайпер. Художник лишь мотнул головой и глазами указал на другое окно. Здесь никто никому не подчинялся. Они действовали оперативно. И оценивались индивидуально. Это тоже знал каждый. Пока шла операция, их тоже изучали. Пристально и внимательно.    Какая мерзость.    Подобравшись к нужному окну незамеченным, Бен локтем выбил его в мертвой точке и за секунду появился в салоне, выстрелив в террориста, который мог начать стрелять по детям. Упал на пол, чтобы в хаосе быть незамеченным и оценивал. Объекты на передних сидениях были слегка зацеплены автоматной очередью. В салоне сладковато пахло кровью, ужасом и едковатым запахом пороха. Втягивая тот Бен не испытывал никакого противоестественного благоговения перед верою террористов в праведность своего дела, как его “коллеги” из САС невольно восхищались ИРА. В нем не было и ненависти.    Только оценка рисков. Он слышал шум армейских джипов. Прорывалась не подмога, нет. Лишь транспорт для заложников, в который нужно их передать. Действовать стоило оперативнее. Пока с одной стороны кипела битва, Художник и два снайпера передавали объекты армии, на эвакуацию у них было три минуты и в голове тикало, будто там жила бомба.    А потом Бен увидел, что два снайпера упало в песок перед автобусом. Знал, что это значит. Сейчас в автобус будут прорываться. Понимая, что ему нужно было делать, считая детей, что еще передавались, он выдернул чеку из гранаты и кинул её через другое разбитое окно. А потом резко дернулся вперед, накрывая одного из двух детей, находящихся в носу. Осколки градом полоснули по лицу, оставляя глубокие порезы, обещающие стать первыми видимыми для всех шрамами, но Бену было плевать. Любить его никто не собирался, а под одеждой тех шрамов было не сосчитать.     У него была цель. Он выполнял задание.    Когда все стихло, Бен сел, отряхивая стекло. Сел на пол, позволяя объекту выбраться из-под себя. Им оказался мальчик, который улыбался сквозь слезы. Девочку спасти не удалось. Итого, тринадцать спасенных, четверо раненных и один выбил.    - Потери неизбежны, - просто сказал он, когда вечером, после рапорта, психолог спросил о его состоянии. *Выбыл по собственному желанию *** Та же крыша. Тот же День Благодарения.  “Потери неизбежны” - так он повторял год, зная, что всех спасти не удастся. Совесть Бена Соло была чиста. Знал, что делает свое дело, потому спал спокойно, не тревожимый призраками неспасенных объектов. И не ожидая особой благодарности - даже сегодня, например - от тех, кто благодаря “Дельте” оставался в живых.   “Потери неизбежны” - сказал несколько дней назад его лейтенант, отправляя Художника на индивидуальное задание. И сейчас, глядя в окуляр на названного отца, он понимал, что в этот раз потери должен понести он, Бен Соло. Вот какую благодарность ему дало государство. Вот как он отблагодарит своего названного отца.    “Cazzo!” - так всегда говорил капо, когда был недоволен. Cazzo билось у Художника в голове и сейчас. Cazzo, cazzo, cazzo. Лежал и думал о своем провале. За год в “Дельте” он был лучшим и умел многое. Убивать без вопросов, не спать сутками, проходить тяжелые испытания. На него не действовали обычные ловушки. Если во время какого-то задания - например, слежки - он в своем сверхмощном бинокле видел, как какая-то красотка ублажает себя или кого-то - его это не цепляло, парень упорно смотрел туда, куда нужно. Знал, что часто такие вещи происходят нарочно. Ты смотришь порно в прямом эфире, отвлекаясь от объекта и…проваливаешь задание, так как пока девушка кончала, как раз происходило самое важное, вроде передачи информации. Он умел сопротивляться не только допросам, но и соблазнам. В его жизни не было любимой, Бен не ощущал в себе сил к привязанностям. Его душа осталась в Абу-Грейбе, а тело… тело просто брало, что нужно, не зацикливаясь и не запоминая имен. Просто брало, пользуясь тем, что…ну какой девочке не понравится загадочный военный.    Он почти никогда не брал увольнительных. Даже когда на тренировках за “заложников” давали дополнительные дни, Бен не особо пользовался привелегиями, хоть завоевывал больше всех. От прошлой жизни у него осталась лишь одна слабость.    Капо.    За двенадцать месяцев в “Дельте” он умудрился даже сломить свой характер и регулярно заставлял себя тонуть в бассейне - то поражение на испытании в “Морские Львы” не давало ему покоя. Разрешал надеть на себя наручники и толкнуть в воду. Больше он не отталкивался. Просто тонул.     Но привязанность к капо была все еще очень сильна. Он брал увольнительные только ради того, чтобы выйти в город, дойти до ближайшего почтового отделения и отправить своему названному отцу открытку. Выбирал любую, не глядя. Ставил на ней крестик и дату. Не находил слов. Крестик был для него всем - и посланием, что он все ещё жив, и “очень скучаю”, и “ты мне нужен”, и “я люблю тебя, пап”. В день рождения капо он вдруг - в шутку - добавил синих желейных червей да камешки с пляжа. Зайдя в магазин с мармеладками, отвыкший от нормальности, долго насыпал те в пакет, а когда положил один в рот, вздрогнул. Вкус “люблю тебя за просто так” был чужим. Незнакомым. Далеким. Он не помнил как любить за просто так. Не помнил как быть счастливым. Но помнил капо. И камни, что тот научил бросать в воду.     Теперь время было их собирать. Именно сейчас. Лежа на крыше. Собирать и бросить в капо.     Он услышал в ушах привычное “Зеро, Художник”. Его губы беззвучно зашевелились, выдавая что-то вроде “прости, пап”. Три секунды пролетели так же быстро, как и детство. Капо поймал вылетевший из руки шарик тоже за три секунды.    Три секунды. Миг между прошлым и чем-то, что не должно стать реальностью.     Задержав дыхание, Бен нажал на курок -все как всегда! - и пуля, просвистев, пробила стекло кофейни и сигарету, которую капо только что собирался прикурить. Художник, знавший привычки своего крестного, точно рассчитал, когда он чуть откинет голову, чтобы не попасть в него. Хоть был напряжен, что он плохо мог считать отца. Фатально ошибиться. Его сердце за пару секунд едва не проломило грудную клетку и крышу здания, на которой он лежал, не чувствуя холода. Вторую пулю, он, подхлестывая “блядь!!!” в ушах, выпустил в охраника. Какого-то реджиме.    Поднялся хаос. Больше стрелять не было смысла. Опустив голову в бетон, Художник тяжело дышал. Сделал то, что должен был. Его скинули в бассейн, а он оттолкнулся ото дна. Выбирая между верностью стране и себя, выбрал другую сторону.    Верность капо. Точнее, не выбирая. Делая то, что должен. Когда речь касалась капо, сторона была принята много лет назад и ничего вашего этого не было, просто… просто это было невыносимо стрелять, чтобы не выстрелил другой. Стрелять и знать, что цена за такую дерзость будет запредельной. Никто не поверил, что снайпер, попадающий уже почти с тысячи метров и знающий, что нужно целить в переносицу, промахнулся. Он вскинул голову. Порыв ледяного ветра хлестнул по лицу, остужая. Бен и сделал ход. Поставил шах всему во что верил, играя за того, кого любил. Но партия была скорее проиграна. До мата ему следовало не сломаться и второй этап игры требовал куда больше выдержки. Парень бросил взгляд на охваченный суетой город. Без прицела отца он не видел. Но чувствовал. Чувствовал того. И знал. Знал, что тот сейчас отдаст приказ, а значит нужно было уходить. Очень быстро. Уходить. Да. Туда, где его ждала плаха. *** Привет вам, дорогие читатели. Знаете, этот Инсайт...ну он просто родился. Просто я увидела его таким. Работаю над книгой, ты часто думаешь о корнях и истоках, пытается понять что делат твоего персонажа... твоим персонажем, что ли. Потому я решила сделать серию небольших Инсайтов, пронивающих свет на прошлое нашего парня. Если зайдет, обязательно поговорим о нем еще. Может даже позволим увидеть папочку