Surrounded by broken mirrors

Дышать было больно. Хаиру тщетно пыталась успокоиться, но где найти это успокоение, когда ты даже не можешь открыть глаза и изведать обстановку? Её бросает из дрожи в жар, когда рука безжизненно скользит по холодным стенам. Без осознания дня и ночи, без хоть какого-то намека на то, что рядом есть живые люди, она проводит, судя по ощущениям, пару часов. Что могло произойти? Кому надо убивать или похищать ее, когда все свято уверены, что она мертва? И почему именно сейчас? Хаиру так и не находит силы лечь на скрипучую кровать. Она сидит, тесно поджимая к себе колени и прислоняясь к гладкой стене. Ей хочется пить. От осознания того, что её так просто будет мучительно заморить голодом здесь, внутри что-то ломается. Она пыталась искать выход, не раз спотыкаясь и неизменно приходя к тому, что ужасно беспомощна, всего лишь игрушка в жестоких руках судьбы. Ей хотелось сползти по стене вниз и впервые в жизни от несправедливости расплакаться. Казалось бы, сильные девочки не плачут, но… Могла ли она теперь называться таковой? Она пыталась ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не спит — кошмары подобного рода иногда одолевали её — но несколько раз ловила себя на том, что неосознанно впивалась ногтями в кожу, царапая её до крови. Хаиру правда не хотела причинять себе больший вред, но это выходило рефлекторно. В голове только одна мысль перекрывала собой все остальные. Что с Коори? Где он сейчас, что чувствует? Разумеется, он будет винить себя за отлучку, за то, что не оказался рядом вовремя. Но такова ли его вина? Этот тяжкий груз полностью осел на плечах Хаиру. Она бы всё сейчас отдала, лишь бы проснуться вновь в их тёплой квартире, с переплетенными во сне пальцами, снова гулять по вечерам и ужинать вместе. При мысли о еде ей остаётся только горестно вздыхать — за прошедшее время никто так и не соизволил её навестить. И пусть Хаиру терялась во времени, пусть секунды и часы сливались воедино… Следовало бы вновь подняться и искать выход, но мучительная слабость во всём теле не давала встать — видимо, её чем-то ударили, либо моментально вырубили с помощью какого-то препарата, иначе как объяснить это состояние? — Хэй, Хаиру-чан, ты меня слышишь? Приторная манера речи с нотками природной ядовитости — не больше чем взрывная смесь наиотвратных качеств, которых только могло придумать человечество. Хаиру готова была заверить себя в том, что действительно видела эту мерзкую улыбку, но ответить на неё не нашла сил. Она четко улавливала, что шаги слышны за дверью, но… Надо получше осмотреться, уже когда спокойствие и собранность возьмут верх над паникой. — Что ты тут забыл, Фурута? Что я тут забыла? — со всей ненавистью, на которую была способна, процедила она. Они знали друг друга довольно хорошо ещё с детских лет, и Хаиру почти видела все ухмылки и приторно-сочувственные взгляды. — Это было невежливо, Хаиру-чан. Ты решила начать новую жизнь и ничего не сказала мне, — ещё и скрип; он точно раскачивается на стуле, — мы были так близки в Саду, вспомни, сколько всего мы делили на двоих! И ты, вероятно, уже благополучно забыла обо мне. Разве это честно? — раздался скрип. Вероятно, он раскатывался на стуле? — я бы всё понял, но… Зачем вам с Уи-саном надо было врать о твоей смерти? Ведь были же люди, которые действительно поверили. Хаиру огромных усилий стоило усидеть на месте. Она вцепилась в ткань покрывала, борясь с желанием расцарапать чьё-то лицо. В этой попытке она выглядела бы более чем жалко, ведь была не в силах даже распознать пространство вокруг себя. — Что-то тебе не было до меня никакого дела, когда я работала в CCG, — прошипела Хаиру. Она впервые за долгие дни ощущала злость и ненависть, эти чувства застревали где-то в горле, находя выход в колких словах. Что он от неё хочет? Убить? Пытать? Ещё хуже… По спине пробегается холодок, заставляя Хаиру огромными усилиями оставаться относительно спокойной, не поддаваясь чувствам. Первая причина, почему следователи в большинстве своём не обзаводятся семьёй состоит далеко не в плотном графике. В таком случае ими будет легко управлять, заставляя склониться на чью-то сторону. Если раньше все было просто и понятно, то теперь… — Что ты сделал с Коори? Отвечай! — не выйти из себя не получилось. Хаиру никогда не чувствовала сильной ненависти даже к гулям. Она убивала их, потому что привыкла убивать, потому что с раннего детства её обучали этому. У неё никогда не было врагов среди коллег. А теперь ей хотелось собственными руками свернуть шею человеку, сидящему за стеной. — Что ты! Разумеется, я ничего не сделал, — самым честным голосом ответил Фурута. Наверняка он мерзко улыбался, — мне совершенно незачем причинять ему вред. В конце-концов, он всего лишь пытался защитить тебя, не так ли? Не самым правильным способом, конечно… Он похож на рыцаря, не так ли, Хаиру? Но мы сейчас не об этом. Я даже забыл, что хотел сказать тебе, ха-ха.  — Ещё немного, и твой мерзкий смех будет звучать в аду, — процедила девушка. — Кто научил тебя такой жестокости? Я не сделал тебе ничего плохого, а ведь от тебя мог бы остаться лишь пепел в крематории. Лучше бы тебе подумать над своим поведением, — снисходительно заметил он. Удаляющиеся шаги раздались по паркетному полу. Хаиру прижала колени к себе, положив на них подбородок. Её запоздало пробила дрожь. Ещё одна паническая атака. Спустя столько времени она была бы рада умереть, но возможности не предоставлялось. Всем своим существованием она только мешала. Её заверили в обратном, и она, как последняя идиотка, повелась на теплый свет. Бабочки сгорают, когда летят на яркие фонари, электричество опаляет их хрупкие крылья, но они продолжают тянуться… Достичь невозможного… Мысли в голове лихорадочно перепутаны. Хаиру забывает, какой сегодня день, месяц, ещё немного — и забудет, кто она такая. От своей невеселой шутки в голове хочется смеяться, но она знает: позволит смеху вырваться наружу — он так или иначе обратится в нервный срыв. Ей больше не довелось видеть Фуруту и заговаривать с ним, хотя количество незаданных вопросов снедало её. Вместо него приходила одна и та же девушка. Она безжизненно-равнодушным тоном интересовалась, как Хаиру себя чувствует, приносила еду два раза в день и молча уходила. Любые попытки завязать разговор незнакомка игнорировала; именно так Хаиру перестала следить за счётом времени, окончательно потерявшись. К счастью, её, видимо, и правда не хотели убивать — даже не морили голодом и жаждой. В помещении было не холодно и не жарко, но она постоянно ощущала пробегающуюся по телу дрожь. Молчание напрягало, разрушало последние остатки нервных клеток, заставляло сходить с ума. Уже после шестого или пятого пробуждения Хаиру почти потеряла веру в то, что спасение существует, как и выход из помещения. Её ноги болели от длительного бездействия, и для того, чтобы подойти к двери, через которую ей передавали еду, приходилось затратить немало усилий. Хаиру не хотела мириться со своей беспомощностью, но ей не осталось другого выбора. Один ей та девушка соизволила ответить: она сказала, что сейчас сентябрь, но про число тоже умолчала. Хаиру впала в ещё большую панику — ей казалось, что до сих пор лето. В такой обстановке оставалось лишь писать письма кровью на стенах, но у неё не получилось бы сделать это. Перед глазами всё ещё отражалась пустота и больше ничего лишнего. Сны тоже добивали не в меньшей степени. Она видела их цветными, и всё чаще снилось спокойное время, когда они с Коори вполне счастливы. Их церемония бракосочетания, проводящаяся в секретности… Да что тут говорить — Хаиру не раз чувствовала тепло его рук и просыпалась в ознобе. Когда за пределами комнаты раздаются знакомые шаги, у Хаиру уже элементарно не хватает сил даже на злость. Пристальный взгляд Фуруты изучающе скользит по его почти-что-сестре (в Саду они называли друг друга так. Дети, не знающие даже имён друг друга). — Хаиру-чан, ты правда очень долго держалась. Обычно люди ломались в первые дни, а ты настолько грезила надеждой на спасение, что не замечала ничего, кроме неё. Может, не так уж это и плохо? — Заткнись… — Хаиру теряет контроль. Слова вырываются отнюдь не с интонацией злобы, ненависти — но и с болью, — заткнись, заткнись, заткнись…  — Учителя всегда любили тебя за то, что ты была милым ребенком. Но куда подевалась эта черта сейчас? — он откровенно издевался, — ты даже не можешь улыбаться. Бедная, бедная Хаиру-чан! Тебя держали в неведении всё это время, и ты была слепа в обоих смыслах, уж прости за мой юмор. — О чём ты? Дурное предчувствие не покидало её, но сейчас лишь обострилось. Она боялась услышать то, что он хотел ей сказать. Боялась, что что-то случилось ещё и с Коори. Всё будет хорошо, правда? Они выживут… Переживут это… Хаиру пыталась заставить себя поверить, но с каждым прожитым днем уменьшались шансы на то, что все когда-то действительно встанет на места. —Ты поймешь это позже. (Нет. Не поймешь. Строй ничтожные замки из своих навязчивых иллюзий дальше, продолжай-продолжай) — А если не пойму? — Тогда вы умрете. «Вы»… Неужели здесь кто-нибудь есть? Хаиру хотелось плакать, и она постоянно подносила ладони к лицу, чтобы не сделать этого. Чувство страха сменилось ненавистью, охватившей сознание, а после вернулось вновь. Она тихо рассмеялась в пустом пространстве.