Стеклянное солнце

"0:15. Четверг. 6 ноября 1997 года. Мне приснилась Ксюша. Она смогла дождаться родителей. И это до жути пугает: не признавать смерти. Это, увы, не первый такой случай, дневник, ты же знаешь, как мне было сложно, когда умер дед, но... Я же ненавидел её. Я ненавидел всех в школе. Теперь я с уверенностью могу сказать, что был неправ — каждый из тех, кто находится здесь, не заслуживает того, что происходит сейчас. Если бы я только знал, если бы мог что-то сделать... Огляделся вокруг — керосиновая лампа на столе еле освещает зал, все спят... И только Андрей с учительницей русского охраняют сон каждого здесь находящегося. Те, кому тяжелее всего... У Анастасии Степановны сын, как оказалось, попал в "изолятор", куда её не пускают, а Андрей... как же хочется уберечь его от правды. Что бы он не делал, какие бы пакости не совершал, мне жаль его. Жаль не того Андрея, который раньше плевал на мораль, а этого — бледного даже в теплом свете ламы, со стеклянными глазами и пустым взглядом. Я не часто смотрю, что происходит вокруг, какие у людей эмоции, но... Думаю, если приглядеться, то у каждого здесь такой взгляд. Не прошло и недели, а я уже растерял надежду на чудо. Без одного дня неделя. Шесть дней. Сто сорок четыре часа... В любой другой ситуации я бы спокойно ждал, но не сейчас. Буквально несколько часов назад в голове промелькнула мысль, которую я раньше так часто озвучивал в шутку. Мы умрём. Раньше я "умирал", когда заканчивались сигареты или мама заставляла идти в школу. Сейчас же в прямом смысле слова. Умру... Нет, нет, нет. Это же абсурд! За нам едут, просто надо ждать. А куда же мы тогда попадём? Куда уехала мама? Куда уехала мама каждого ученика? Где учителям искать своих детей? Дневник, с сегодняшнего дня я верю в Бога. Я буду молиться, если это поможет. Я буду верить, что хоть это поможет. Но так же буду всеми силами стараться помочь, если есть возможность." Я спрятал дневник обратно в портфель, планируя дальше спать, но... Анастасия Степановна в этот момент подняла руки вверх, потягиваясь. Она уже третий день вот так сидит. Нет, это не дело. — Давайте я вместо Вас посижу, — тихо прошептал, чтобы никого не разбудить, а потом улыбнулся — натянуто, но всё же. — Вам стоит отдохнуть. — Кирюша, всё нормально, — ласково ответила она, потирая глаза и зевая. — Но я же вижу. — Мы должны защищать своих учеников, — с такой добротой сказала учительница, что мне аж тяжко стало. — Ступай, дорогой. — Вы... Здесь все — люди, каждому нужен отдых, а я не хочу спать как раз. Может тогда... Ну давайте махнёмся, что ли. Кто его знает, когда в следующий раз поспите на матрасах в спортзале, а? — Ну, — вздохнула она, неловко улыбаясь, — ладно. Только если что-то случится, то сразу ко мне, понял? — Понял - принял. Анастасия Степановна ушла вглубь зала, а Андрей до сих пор даже не перевёл взгляд со стены. Я сел рядом с ним и отвернулся. Неловко... Он же не должен даже подозревать, что Ксюши больше нет. Не знаю, какова будет его реакция, когда он узнает, но... Он же сделает виноватым Колю, который отчасти поспособствовал такому исходу. Он начнёт разводить панику. Он... — Вы не могли бы провести меня, — прервал мысли тихий детский голосок. Девчонка в белой куртке с уже серыми рукавами и запутанными волосами подошла к Андрею, дёргая того за руку. — Я в туалет хочу. — Мелкая, ну-ка чеши к тому парню, — он кивнул в мою сторону, хмурясь. А вот девочка, как оказалось, не из робких: стукнула того кулаком по плечу, поджимая губы. — Я не мелкая! — грозно прошептала и оглянулась — проверила не разбудила ли кого. — Да ладно? Ну а кто тогда, — хмыкнул Андрей, наклоняясь к ней. Кажется, его явно позабавила эта ситуация. — Ксения Олеговна, — будто огромный секрет рассказала, выставляя указательный палец. А вот это не на шутку испугало. Как он себя поведет? Это же... — Не мелкая... — Понял. Так Вас провести в уборную, Ксения Олеговна? — горько улыбнулся Андрей, а потом взял ту на руки и пошёл к выходу. Отчитался перед физруком, предварительно разбудив того, и вышел, пока девчонка что-то тихо ему рассказывала. Как же хочется верить, что всё образуется... "9:25 того же дня. У нас закончилась готовая еда. Сегодня, когда мы пришли в столовую, поварихи практически по одной ложке гречки накладывали в тарелки. Но... Произошло нечто дикое. То, чего я не ожидал увидеть... Парнишка из класса Дениса споткнулся, когда шел к столу, опрокинув тарелку, и... Несколько детей из младших классов практически дрались за эту гречку, пытаясь загрести себе побольше. Гречку, которая была на полу. На грязном полу... Они с таким удовольствием ели её, что стало даже страшно. Неужели мы способны и на такое? Разве это нормально — следовать животным инстинктам?.. Но, честно признаться, не будь в моём портфеле две буханки хлеба и булка, я бы тоже так поступил..." Коля сегодня, как я заметил, уж в слишком хорошем настроении... Пока учителя собрались в коридоре, чтобы обсудить дальнейшие действия, он с хохотом рассказывал мелким про дядек, которые заблудились в трёх соснах, пока нас искали. И почему никто не может заткнуть его?.. Зачем он мелких изводит? Те уже и так на пределе: только и рассказывают о родителях, рыдая. Те, что постарше — класс шестой-седьмой — вообще твердят, что это выдумки, что ничего с нами не будет, если на улицу выйдем. Они даже попытались было к входной двери прокрасться, но физрук заметил, так что теперь все учителя, уборщицы и поварихи поочередно следят за нами, не сводя глаз. Мелкие не верят... Хорошо это или плохо? Но то, что происходит в нескольких метрах от нас... В том кабинете, где для некоторых время остановилось... Где тухлый запах и иногда открытое окно... Взрослые знают, что это никакие не шутки. Но так же не могут ничего поделать. "Надо ждать," — самая частая фраза, что крутится у меня в голове. И всё же на Колю нашлась управа в виде Петьки и Юли: — Что ты несёшь, придурок? — рыкнул парень, утаскивая второго от испуганных детей, пока Юлька пыталась их успокоить, рассказывая от том, что родители в безопасности, а военные скоро приедут. — Истину, — улыбнулся Колька, кидая хитрый взгляд. — Я сейчас покажу истину, мать твою, — вмешался Андрей, который сходу замахнулся, но не ударил стратега, услышав чей-то визг. Малая эта... Ксения Олеговна, что с самого утра таскается за Андреем, в этот раз разрешила спор. Или мне показалось, что разрешила... Коля ещё громче засмеялся. — Не стоит, слышишь, — я подошёл к парням, хлопая Андрея по плечу, а потом заговорил тише: — Не стоит он того, чтобы вот так... — Да пошли вы, — кинул он в ответ, разворачиваясь и уходя за мелкой, которая потащила его к остальным детям, что мирно сидели на матрасах, согревая друг друга объятиями. — Кукла выбыла, кто же будет дальше? — никто не придал словам Коли внимания, расходясь по разные стороны. Никто, кроме меня. А стратег, кажется, на то и рассчитывал: криво улыбнулся, растирая шею, за которую Петя ещё недавно держал его. — Повтори. Ты сказал... Кукла? — Кир, тебе стоит либо внимательнее следить за своими письменами, либо вовсе забросить это дело, — хмыкнул он, а потом подошёл слишком близко и прошептал: — Ты был прав, когда писал, что не стоит переходить мне дорогу. Мы же друзья, забыл? И ещё... "Стратег" — тут ты ошибаешься. Слишком хорошо для такого изгоя, не думаешь? — Ты сам виноват, Коль, — выдохнул я, нащупывая в кармане сложенную вдвое тетрадь, куда я ещё недавно мог без опасений писать всё, что вздумается. Когда же он успел? — Возможно, я в чём-то и прав, но... Я ошибался, когда именовал Ксюшу так, ведь она... Она человек слова. И, кажется, это тебе было известно... Так зачем ты затеял эту игру? Зачем дал то задание? Что она сделала плохого, чтобы так... расплачиваться? — Зачем?.. — поник парень, оглядываясь по сторонам, а потом потом потащил меня к столу, где ночами дежурят учителя. — Ты многого не знаешь, Кирилл... Но скажу лишь одно: настолько глупое совпадение — собрать бывших лучших друзей в одну группу — это знак. Я хочу тебе помочь, ведь ты... Не вписываешься в наш коллектив. И раз Ксюша выбыла... — Не говори так! — рыкнул я, а Коля лишь засмеялся. — Раз её нет, то не будет и нас. Но ты... Тебя с нами не было с самого начала. И всё, что происходит, это... Судьба, возможно. Каждый расплачивается за свои грехи. Но ты — безгрешен, Кир, — с таким возбуждением тараторил Колька, что я даже испугался, а тело пробрала дрожь. — Ты... придурок, — фыркнул и уже намеревался уйти, как тот меня ухватил за руку. — Блуд. Один из смертных грехов. Осталось ещё шесть... — Коля, прошу, — уже взвыл я, понимая, что этот человек не в себе. Он изначально был странным, но не настолько же, чтобы о грехах говорить! Это просто страх. И голод. Да, именно из-за этого он теряет всякий рассудок. Мне просто надо успокоиться. — Я буду с тобой до конца, чтобы увидеть, как ты будешь падать, — на полном серьёзе сказал он, а потом закатил глаза. — Шутка. Нас ведь спасут, а там всё образуется. Устал я что-то, пойду спать... — Тебе не помешает... "15:15 этого же дня. Я так и не понял, о чём говорил Коля. Лучшие друзья? Блуд? Грехи? И почему я безгрешен? Может, он просто сошёл с ума? Возможно, не стоит зацикливаться на этом? Но... Я должен знать, почему он считает, что смерть Ксюши — это судьба. Как быть, дневник?.. За день ещё три заболевших отвели в "изолятор". Сегодня ещё сложнее не думать о еде, когда живот урчит каждые пять минут. Когда мелкие придумали жевать листки из тетрадей или просить поварих дать хоть пропавшее мясо из морозилки, в которое жадно вгрызались, вырывая из рук друг друга. И всё это происходило буквально до момента, пока учителя не вернулись обратно с тем тазиком, в который мы ещё недавно набирали воду, чтобы очистить. Хорошо, что до этого времени всю успели разлить по бутылкам, отнеся его туда, откуда взяли, ведь... У нас ещё есть крупы и мешок картошки в подсобке. И если хоть кто-то туда попадет... Надеюсь, никто не решит лезть в шкаф, чтобы искать там еду. Учителя придумали набросать в тазик тетрадей и поджечь их, закинув туда картошку. Всё это решили делать именно в спортзале, ведь так можно хоть немного согреться. Впервые за день я услышал пару радостных визгов. Вот только это всё равно мало что изменит... Пока все по очереди грелись у "костра", я выклянчил у одноклассницы книгу по физике, чтобы, не дай Господь, подтвердить свои догадки, наоборот...То, что происходит с некоторыми из нас — это же не может быть облучением, верно? Но ведь чёрным по белому написано, что это оно самое! Что нам ещё повезло, если неделю вот так находимся в зоне, а не померли все сразу! Но... Кто ещё знает? Учителя? Конечно! Дети? Им об этом ещё ничего не известно. Сейчас страшно только за Колю, который в любой момент может начать трепать про мёртвую восьмиклассницу мелким, а те и так еле подают признаки жизни. Они всё чаще лежат, всё меньше двигаются, постоянно рыдают, дрожат от холода и просят есть. Они больше не похожи на детей. Теперь небо для них — потолок в трещинах, а солнце — керосиновая лампа. Надолго ли? А смогут ли они потом забыть это? Как дальше будут жить, когда нас спасут? Юля и Петька принесли мне одну огромную картошку и уселись по обе стороны, согревая. Они не сказали мне ни слова о том, что знают о Ксюше, но всем видом показали. И, клянусь, в этот момент было сложно не плакать. Не тогда, когда недалеко от нас сидит Андрей, который чистит картошку маленькой Ксюне, а та, сохранив в себе хоть что-то светлое, щебечет, заставляя улыбнуться. Не когда Коля сидит совсем один на краю матраса, с опаской глядя на каждого. Не когда учителя сами еле сдерживаются, чтоб не сорваться, пока историк быстро выходит из спортзала, как только градусник показал 38.2℃. И какого оно: идти на верную смерть в кабинет, где каждый день открывал детям новые горизонты? Эта история должна иметь хороший конец, ведь это... справедливо. Я верю, что завтра всё будет намного лучше. Я хочу, чтобы завтра настало для всех в этом здании... Уже как два дня подряд у нас нет ни отбоя, ни обеда, ни дня, ни ночи. Всё смешалось. Мы просто есть. Но остаётся нам лишь спать, чтобы забыть о голоде. Теперь постоянно. Кажется, для нас день начнётся, когда нас заберут отсюда. Только наручные часы и такой ранний закат могут подсказать, что скоро вся страна уснёт. А может, кто-то и не спит, пытаясь разыскать нас?"