Невозможность

Так безбожно пить Васька начал из-за Феди. Налакается вина, и вот уже не так гложет сердце тоска, уже и весело и почти не паршиво. — Федя, Федька, Федюша, — он вертит его имя на языке, пробуя на вкус разные звучания. — Феденька. Тьфу ты. Васька плюет на землю, смотрит вверх на небо черное, и кажется ему, что даже луна над ним смеется. Это надо же было в Федора Басманова влюбиться. — Ой, как царь его отодрал сегодня.. — говорит громким шепотом один из стражников, что ночью у покоев государевых службу нес. — Кого отодрал? — спрашивает Вася и сразу весь в слух обращается, кажется даже чуть трезвея. — Знамо дело кого, Федьку. Стонал так звонко бесстыдник, словно сука течная. Наверно шибко умелый он в делах постельных, не зря же государь его так часто к себе ночевать приглашает. Полночи сегодня тешились, я даже со счета сбился сколько раз он его того. За столом раздается смех и шепот. Вася тоже улыбкой скалится, вот только ему совсем не смешно. — Утром из царской спальни довольный такой вышел, словно кот сметаны нахлебавшийся. — Ну уж понятно, какой «сметаны» он там нахлебался, — язвит кто-то и вновь все смеются, а Вася опрокидывает чарку крепкого в себя. Чего только о Федоре не говорят, какие только слухи не ходят. И ведь не поймешь где правда, где вымысел, кто его знает, Федю этого. А Ваське бы хотелось узнать. Интересно, что там таится под всеми этими обликами, нарядами, характером вздорным. Какой Басманов на самом деле? За общей трапезой Грязной наблюдает, как Федя на царя глядит покорно-порочно. И чувствует, как холодок по спине пробегает. Да Васька бы умом наверно рехнулся, если бы Басманов на него хоть раз так глянул из-под ресниц своих. Федя с присущей ему грацией легко наклоняется, и Иван ему что-то на ухо говорит, руку в кудри черные запускает, треплет нежно, на что кравчий в ответ смеется тихонечко. Гляньте-ка, не стесняются никого, у всех на глазах милуются. Нет, к царю Вася не ревнует, он принимает это как данное. Ему просто тоскливо от того, что сам он не может вот так же до этих кудрей дотронуться, взгляд ласковый получить, да просто поговорить по душам без всей этой высокомерности Басманову присущей. Он опускает голову и смотрит на руки свои, всем сердцем чувствуя эту невозможность. Вот ведь вроде в нескольких шагах от него Федя, а на деле так далеко, что выть хочется. Не корил себя никогда Васька за то, что впервые на парня глаз положил, не замаливал грех свой. Он просто принял, что ему нравится Федя и все тут. Да и разве может такой не понравиться? Поначалу забавляло его о Федьке думать, пока не понял, что все это так помыслами и останется, мечтами несбыточными. Любому было бы понятно, что Федя взаимностью вряд ли ответит, ему вообще на всех кроме Ивана плевать. Грязной поднимает понурую голову и врезается взглядом во внимательные холодные глаза. Басманов чуть щурится и отворачивается резко. В следующий раз, когда собрались опричники на пирушке хмельной, Федор с ними был. Вася смотрит украдкой, да дивится умению Басманова пить и не хмелеть, кравчий же, ему всегда надо глаз остро держать. Хоть и царя сейчас поблизости нет, все равно следит взглядом прозорливым. Все видит, все слышит, все подмечает. К ночи Вася уже так насмотрелся на Федю, что осознавал лишь одно — страсть как хочется поцеловать, размазать эти губы алые, смять поцелуем, почувствовать тепло и влагу рта Фединого. Грязной проморгался и взгляд отвел. Хватит разглядывать его уже. Хотя Федя он такой, смотреть не насмотреться. Вскоре Басманов встает из-за стола, наспех прощается со всеми и уходит. Куда? Наверняка к царю. Разгоряченный от выпитого Вася, выждав чуток, выскакивает следом. Решился. Подойдет к нему, а там будь что будет. Да и когда еще, ежели не сейчас. — Подожди, Федя.. Федька, — Грязной догоняет его. На улице ни души, морозный ночной воздух холодом кусается, собаки вдали лают. — Чего тебе? Федя резко оборачивается и смотрит на него этим своим взором надменным. Спокойно смотрит, без вызова. Холодный, статный, красивый. Вот он, только руку протяни. — Я тут это, сказать тебе хотел.. — Ну? — Я это.. Ближе. Еще ближе. Еще. И, наконец с духом собравшись, подается вперед, но вместо губ прижимается ртом своим к щеке Фединой. Промахнулся аль испугался? А черт его знает. Тычется носом, кожа нежная, как он себе и представлял. Неужели он так близко, вот тут, под его губами? Несколько мгновений, которые по ощущениям длятся целую вечность, Вася так и стоит, прижавшись, не двигаясь, словно не веря, что Басманов ему вот это позволяет. — Ну, все? Полно тебе, Вася, — Федор не ударил его, не оттолкнул, а легко отстранился, делая шаг назад. Вася ждет во взгляде синем отвращения, злости, изумления да хоть чего-нибудь, но видит лишь равнодушие. Словно и не было ничего. — Иди проспись, дурень пьяный. Басманов уходит, а Васька стоит на холоде, трогает свои губы, которые еще хранят тепло нежной щеки. Стоит испуганный своей смелостью глупой и Фединым безразличием, и всем нутром чувствуя эту свою любовь.