Невозможность

Продрав глаза, Вася вначале ощутил похмелье лихое, а потом стыд дикий. Это ж надо было вчера такое учудить — напиться и полезть с поцелуями к Басманову. Васе от этого так дурно, что сгинуть хочется, стыдоба-то какая, а. Одна надежда, что Федя не понял ничего, и решил, что Ваську в пьяном угаре попутало малость. — Все, бросаю пить, — бурчит Грязной и с головой одеялом накрывается, да только не спрячешься никуда от мыслей этих, кислых как щавель. — Ну и дурак же ты, Вася, ну и дурак. В последующие два дня он Федю избегает. Ну его. Да вот только нынче дело одно было, где мог он с Басмановым пересечься ненароком. Подрядился он еще на прошлой неделе, что на стражу ночную выйдет сегодня. К покоям царя. Не прошел даром тот разговор недавний о непотребствах, что в царской спальне творятся. Самому все услышать да разузнать захотелось. Когда вечер настал, Вася на месте был. Что ж не пыльная работа, ходи, бди, охраняй покой государя. Гадает он, придет аль не придет сегодня Федя? С одной стороны стыдно до сих пор за ту выходку пьяную, а с другой интересно, ежели придет, то что происходить в спальне Ивана будет. — Ты-то что тут шляешься? — недобрый знакомый голос прерывает все размышления. Басманов глядит на него, глаза колючие-колючие, словно холод зимний. — Не шляюсь, а службу несу. — Ну, неси-неси. Смотри не урони. Вася смотрит на Федю, подмечая, что тот кафтан надел золотом расшитый, серьги сияющие нацепил, да лицо красками своими намалевал. Красивый. — Ишь какой нарядный ты, — внезапно вырвалось из рта Васькиного. — Конечно, не всем же, как тебе, в лохмотьях невзрачных ходить. Вася рукой по своему старенькому серому кафтану проводит и плечами пожимает, в то время как Басманов скрывается за тяжелой дверью царской опочивальни. Уж пара часов прошла, как Федя туда зашел, а Вася все ходит-бродит да к звукам прислушивался. Тишина. Чего он ждет-то вообще? Но когда кто-то из слуг заносит в спальню государя кувшин с водой, то Васька мигом устремляется взглядом в не до конца закрывшийся проем двери. И представшая пред его взором картина заставляет замереть. Грозный сидит в кресле своем, держа в одной руке какую-то бумагу, и внимательно ее изучает уставшим взглядом. Федя же расположился на полу рядом, положив голову к царю на колени и глаза прикрыв. Иван лениво поглаживает Басманова по волосам рукой, перстнями украшенной, и во всем этом действии столько интимности и доверия читается между ними, что хоть стой хоть падай. Словно знает Басманов свое место и это место подле царя. Грязной сглатывает ком в горле и быстро уходит подальше от двери, понимая, что то, что между Федей и Иваном происходит, это не для его глаз и ушей. Это их личное, и лезть туда с любопытством своим не надо. На следующий день Васька купил кафтан новый. Синий, яркий, как глаза Федины. Смотрит на себя в зеркало, любуется. Ну, чем не жених! Девкам-то Вася нравился, любили они его за веселость, да нрав легкий. Но вот только на девок он больше не глядел, не до них сейчас. Выйдя во двор в обновке, Вася специально к Федору подошел, который рядом с конем своим возился. Пусть посмотрит, что и Васька нарядным быть умеет. — Что с ним? — Вася кивает на жеребца вороного. — А тебе какое дело? — Помогу, чем могу. — Ты что ли понимаешь что в конях? — А вдруг понимаю. Что-то с ногой? Хромает? — Вася наклоняется, глядя на переднюю ногу животного норовистого. — Да, немного, второй день. Верно в колене дело. — Дай-ка я посмотрю. Тише-тише, — Вася хлопает коня по крупу успокаивающе, видимо нрав у него такой же вздорный, как и у хозяина. Грязной осторожно поднимает копыто и осматривает. — Федь, смотри сюда, видишь занозу засадил он где-то. Вот тут, рядом с подковой. Но недалеко ушла, ты это, к кузнецу его своди, он эту заразу мигом щипцами вытащит. Ему больно, когда на ногу эту ступает, от того и хромает. — И правда заноза, — удивляется Федя, а потом смотрит на Васю, словно только сейчас замечая его наряд. — А это что? Тонкий палец перстнем унизанный тычет на кафтан. Вася, если честно, не ожидал такой резкой смены разговора. — Как что, кафтан вот новый прикупил, — разводит руками Вася, демонстрируя себя во всей красе. — Цвет тебе такой не к лицу, — фыркает Басманов. Вася даже опешил, хрен угодишь этому Феде. — Но лучше чем те отрепья. Хоть на человека стал похож, а не на чучело, — все же сжалился Басманов. — Ну, спасибо, — беззлобно бурчит Васька. — И тебе спасибо за помощь. Кажется, впервые Вася слово доброе в свой адрес из уст Фединых услышал. На следующий день зашел он в небольшую комнату, где Басманов обычно своими делами кравчего занимался. Федя сидел на скамье, подозрительно разглядывая что-то в маленькой ступке в своих руках. Услышав скрип двери, он резво поднял голову, от чего серьги тоскливо звякнули. — А-а, это ты, — как-то разочаровано молвил Федор и взор вновь к делу своему обратил. — Я. Зашел спросить, как конь твой? — В порядке. Кузнец сказал, что знает такие случаи. Ежели бы позже заметил, могло бы и загнить, и тогда не видал бы я больше коня своего, — ровным голосом отвечает Басманов. — Вот видишь, не зря же тебе я сгодился. В ответ молчание. Ну, а чего Вася ждет, что поблагодарят его еще раз, что скажут какой он молодец да умница, на шею бросятся? Хотя от последнего он бы не отказался. И тут идея шальная в голову пришла. Была не была. — Что ж, раз ты такой нелюбезный, тогда услуга за услугу, — Вася шагает вперед и присаживается на скамейку рядом с Басмановым. — И чего ты хочешь? — равнодушно спрашивает Федя, даже не глядя в сторону Грязного. — А вот чего, — и тут Васька вновь стремительно совершил то, о чем еще накануне жалел. Прижался горячими губами к Фединой щеке, оставляя на ней поцелуй. Басманов чуть дернулся, но не отстранился. Выходит разрешает? Вася поцеловал еще раз, и еще. И тут Федя наклонил голову вбок, открывая шею, словно подставляя ее под губы чужие. Васька на секунду замирает, не осознавая, что сейчас вообще творится, а потом прижимается к этой теплой белой коже. Вдыхает его запах, заполняя им всю грудь. Федя пах приятно, одуреть можно как приятно. Целует, мажет губами где-то под ухом, чуть трогает кончиком языка. Пряди черные нос щекочут. Волосы эти, еще вчера недосягаемые, сейчас вот тут, рядом с его лицом, с ума сойти можно же. Внезапно Вася отстраняется, чтоб в глаза Феде глянуть, но Басманов смотрит куда-то в пол и его лицо вновь не выражает ничего. Словно не его сейчас ласкают. — Почему ты мне это позволяешь? Только из-за того что я занозу эту заметил? — озвучивает Вася вопрос, в горле застрявший. И секундой позже понимает, что тем самым сломал этот волшебный момент пополам. Федя резко вскакивает, встряхивает кудрями и одергивает свой кафтан. Глиняная ступка разбивается об пол на осколки, какие-то травки сухие из нее высыпаются. — Тебе ничего не позволено. Абсолютно ничего, — зло рычит Федя и, даже не взглянув на Грязного, стремительно выходит из комнаты. У Васи голова кругом от того, что только что произошло. Он сейчас выцеловывал шею Феди или допился до такой степени, что все это ему в пьяном угаре померещилось? Нет, он трезв абсолютно, уже несколько дней ни капли в рот не брал. Выходит на самом деле все это взаправду. Ошалеть можно.