Сон на пятницу

После прогулки в одиночестве, положенной каждому заключенному, Штольмана провели к его камере, и уже возле двери он услышал юношеский тенор, распевающий Марсельезу: - На нас тиранов рать идет Поднявши стяг кровавый! Стражник рявкнул «Руки на дверь!», тут же пнул Штольмана по ногам, нажал на плечи, заставив упасть на колени, а затем поспешил к соседней камере. - Студент, молчать! – заорал он в щель двери. - Шпицрутенов захотел? Петров, приструни его! «Устав нарушаешь, служивый», - подумал Яков, ожидая, пока вернувшийся охранник отопрет дверь. Заключенным тюрьмы полагался строгий одиночный режим, и охране запрещалось как-то именовать их при других арестантах. «Студент? Уж не Дмитрий ли Аристархов, бывший студент с мумией в наследство? Голос похож», - Штольман будто нечаянно замешкался на пороге, получил за это сапогом в лодыжку, но зато краем глаза увидел, как того самого Аристархова выволакивают из камеры. Это могло означать только одно – парня сейчас запрут в карцере без еды. Знавал Яков таких юных и гордых, которые после пребывания в карцере сходили с ума. - Пап, а что такое шестяк? – спросил маленький призрак. – И сейчас я этого урода каменюкой прибью. Прости, что не стукнул тех, в карете... Я растерялся. Я дурачок, да? - Не «подняв шестяк», а «поднявши стяг», - Штольман потер лодыжку. - Митя, давай сосредоточимся на том, что надо сделать. Где у тебя камень? В коридоре? - Ну! - Пусть лежит. Вот чем займись-ка… … Начальник тюрьмы Степан Ядгарович Плющенко приказал подать себе чаю в гостиную и отведал его, надувая толстые губы. Вдруг холеное лицо мужчины перекосилось. - Рядовой, мать твою в душу! Почему чай холодный? - Как же холодный, ваше высокблагородие? Только кипелый, - растерянно отозвался жандарм первого года службы, еще не выучивший привычек высокопоставленного хозяина тюрьмы. - Подойди, - с улыбкой, от которой у жандарма свело живот, Плющенко поманил пальцем. Когда служивый приблизился на расстояние шага, в скулу ему прилетела оплеуха и напутствие: - На губу захотел, спорщик? - Никак нет! «Вот ведь Плющ Ядовитый», - рядовой дернул щекой. «Пойду от греха, а то еще блюдцем получу ни за что». Степан Ядгарович допил обжигающий чай и довольно крякнул. В чае ему было главное, чтобы погорячее, поэтому странного вкуса Плющенко не заметил. Через четверть часа блаженства в кресле он поморгал ресницами. - Что ж, пора к делам. Арестантиков проверить, смену новую, что после ужина заступит… Приподнявшись на ноги, Плющ в удивлении открыл рот. Рядом с ним стояла прелестная девушка, вовсе не похожая на худую, как палка, жену Степана Ядгаровича. Прелестница взяла чашку с уже холодным чаем, изящно поднесла к губам и вдруг тоненько ойкнула. Содержимое чашки вылилось на толстый живот и брюки начальника тюрьмы. - Тысяча извинений! Прошу простить мою неловкость, я нечаянно, - прощебетала нимфа. - Ничего-ничего, - пораженный Степан Ядгарович попытался отряхнуть брюки. - Вы позволите, я их сниму… - Снимай, - развеселился Митя, который подлил в чай настойку белладонны из ближайшей городской аптеки и теперь ждал, когда можно будет стащить с пояса связку ключей. Настойка вызвала в голове соскучившегося по женской ласке Плющенко определенные галлюцинации. Штольман именно такого эффекта предусмотреть не мог, но маленький призрак не растерялся и, когда связка слетела с ремня, повел её на выход. - Куда же вы? – Плющ проводил жалобным взглядом прелестницу, которая вдруг превратилась в маленького железного человечка, ковылявшего по богатому ковру. Железный человек обернулся и грозно сказал: - Завтра приду. … Время тянулось крайне медленно. Пока заходящее солнце за высоким окном отбрасывало решетчатые тени, Яков вспоминал свидание с Анной в купе и улыбался. «Ласковая моя, как долго я к тебе шел. Ты все-таки дождалась меня… Подожди еще немного». За окном стало темнее. Из коридора вкусно потянуло запахом мяса, что служило изощренной пыткой для заключенных, которых кормили лишь хлебом и квасом. «Ужин у караула скоро начнется», - подобрался Штольман. - Один охранник сапоги начистил, уходить собирается, - сказал Митя, наблюдавший за коридором. – Другой все на брегет смотрит. Пап, а новая смена тебя точно не узнает? - Увидим. Разбивай окно. Стекло с веселым звоном посыпалось на пол. Яков вскочил с топчана и встал, напружинившись. В коридоре стражник, по уставу ходивший вдоль камер, поспешил на звук разбитого стекла. Вдруг из кармана охранника вылетел ключ, вставился в замок камеры и повернулся. - Е..! – ошеломленно воскликнул служивый. Он подошел к двери и близко наклонился к замку, завороженно наблюдая за ключом. - Первый, - сказал призрак. Штольман разбежался и изо всей силы ударил ногой в уже открытую дверь, попав металлом замочной скважины прямо в лоб любопытному. Стражник без единого звука повалился на пол, загородив проход в камеру. - Второй бежит, - деловито сообщил Митя. – Вот! Ухватившись руками за притолоку, Яков мощным усилием в прыжке вынес ноги вперед. Появившийся из-за двери второй жандарм также получил в лоб, но уже каблуками, отлетел к противоположной стене, стукнулся затылком и затих. Вылетевший из его руки револьвер Яков поймал в воздухе. Упав спиной на первого стражника, арестант скатился с него и быстро затащил в камеру. То же самое проделал со вторым. «Чуть ботинки на лету не потерял. Хотя удачно вышло», - Штольман стремительно поменялся одеждой с подходящим по комплекции стражем, аккуратно пристукнул его в затылок, добавив беспамятства. Сапоги были немного велики, но одетым не по уставу Яков быть не собирался. Он сцепил наручниками запястья охраны, заткнул рты порванными кусками их нижнего белья. Сунул револьвер в кобуру. Замер на месте, почувствовав вес полноценно заряженного оружия, и похолодел. - Митя, ты про этот забыл? Мальчишка огорченно повинился: - Забыл... Извини, пап… Штольман осознал, что только что чудом избег пули в живот или выстрела в воздух, на который бы сбежалась остальная охрана. Он сглотнул. «Шесть лет сподвижнику, чего я ждал…» - Ничего, малыш. Я в карцер. Будь на страже. … Карцер находился в конце этого же коридора, и Яков, прихватив со стола стражи свечи со спичками, подобрал ключ со связки и вошел в крохотную комнату. - Аристархов, - негромко позвал он. – Дмитрий Афанасьевич, это вы? Как вы себя чувствуете? Вскочивший с железной кровати юноша сощурился на огонек свечи. - Что за вежливый тон, сатрап? Игра в хорошего и плохого? Все вы тут негодяи! Штольман закрыл дверь карцера изнутри, тихо назвался, спросил, почему юноша здесь. Тот горько засмеялся. - Потому что все врут! Вы мне врали, что меня в ссылку отправят, Павел - что друг мне! Здесь ко мне приходил сам начальник охранки, обещал, что если я расскажу все про Ираиду, они и ее не пошлют на каторгу, а смягчат наказание! – быстро и зло сказал он. - Но в рапорте же было указано, что вас заманили в организацию обманом, - рассердился Штольман. - Вас что, Охранная служба записала в отпетые террористы? - Пашу Мартынова казнили. И Ираиду тоже… - выдавил сквозь зубы Аристархов. - Она перед смертью попросила у меня прощения за обман с наследством. Кричала тут через коридор, что любила меня. А её, женщину мою единственную – расстреляли! Он стукнулся головой о стену. - И со мной все кончено. Следователь сказал, что ждали, пока мне 21 год стукнет, это позавчера было. Теперь меня тоже казнят. Вы-то как здесь оказались? Штольман нахмурился. Он не терпел несправедливости и мгновенно принял решение. «Мальчишка совсем, а охранка на нем выслужилась. Еще и дожидались, мерзавцы, пока ребенок под указ о казни подойдет». - С днем рождения, Дмитрий. Быстро наружу. На выходе из карцера уже открывал рот для крика жандарм, явившийся с восьмого коридора. Штольман выбросил вперед кулак, хотя видел, что удар выйдет слабым. И тут в висок противнику ниоткуда прилетел камень. Затащив обмякшего охранника в карцер, Яков в который раз мысленно поблагодарил юного призрака. «Что я там давеча про криминальные наклонности думал? Беру свои слова обратно». Внезапно Яков заиграл желваками. Вертикальная лестница рядом с карцером вела к железному люку на крышу, который был заперт на замок. Но кроме этого, еще и на заваренные железные болты. - Папа, ключи, - подал дрожащий голосок Митя. Он едва не плакал, поняв, что это опять его вина - это он просмотрел, что путь наружу закрыт. - Давай. В ладонь упала связка от начальника тюрьмы, и Яков улыбнулся. - Не грусти, малыш, прорвемся. Если нет, передай маме… Ты знаешь, что. «Придется идти на противоположную сторону, хоть где-то должен быть выход на крышу», - изменил он план. … - За тем поворотом – шестой коридор, еще дальше – караулка, - вполголоса сказал Яков Аристархову, когда они шли по коридору, чья охрана валялась без сознания по койкам недавних заключенных. - Мы – с поста 7, направляемся на ужин. Сейчас придет новая смена, может, проскочим. Ремень подтяните. «Как его называть? Дмитрием? Мой нахаленок откликнется, перепутаем что-нибудь», - мелькнуло в голове у Якова. - Аристархов, не обижайтесь, буду звать вас Петровым. Сразу после поворота идем в ногу, и держитесь за мной, вас могли запомнить с прошлых смен. Любому служаке с непустыми лычками отдавайте честь, вы рядовой. На странности не обращайте внимания. Все поняли? Юноша сосредоточенно кивнул. - Пап, идут! Много! – предупредил Митя. Штольман подтолкнул бывшего студента, и мужчины нырнули за пристенок комнатки с библиотекой, прижались к стене так, чтобы было не видно с коридора, замерли. Подступивший к горлу кашель едва не выдал беглецов, но Яков неимоверным усилием воли приказал себе заткнуться. Мимо, топоча в ногу, прошли несколько жандармов. Старший из них остановился и выругался: - Да ты глянь! На седьмом нет никого! Наверняка эти печегнёты на ужин раньше всех свистнули. - Новички! Малейшая провинность, и вам Плющ самолично в рыло даст, до гауптвахты целыми не дойдете. Усвоили? Седьмой пост, проверить камеры. Восьмой – за мной, - сказал разводящий, и шаги стражников затихли за поворотом. Штольман тронул юношу за локоть. – Идемте. Лицо кирпичом. Жандарм в шестом коридоре хмыкнул, когда проходившие мимо нижние чины умерили шаг и отдали честь, явно торопясь на ужин. Фуражки на них были надвинуты слишком низко. - Откуда, лишенцы, с седьмого? Фамилии? - Так точно! Ефрейтор Самойлов, рядовой Петров! – доложил Штольман, убирая из голоса все интонации. Эти фамилии были нацарапаны на изнанке формы заснувшей охраны. - Идите, – проворчал жандарм с лычками фельдфебеля, отмечая смену в журнале. Яков выдохнул. Личный контакт был самым опасным пунктом его нового плана, но вывод из строя жандарма рядом с караульным помещением мог закончиться еще хуже. За углом Штольман придержал спутника рукой. - Нам на крышу, – Яков показал на железную лестницу и вытащил из кармана ключи. - Но рядом караулка, кто-то может выйти. Я открою замок и люк, вы сразу за мной. … В караулке рядовой предыдущей смены Епифанов внезапно заметил, что его надкусанный хлеб лежит у локтя рядового Старцева, и двинул того по ноге. Старцев перегнулся через стол, деловито стукнул обидчика в ухо и сел обратно, толкнув дюжего соседа из новой смены. При этом нечаянно опрокинув тарелку с супом тому на колени. Сосед вытащил наглеца за грудки и с криком «Серега, наших бьют!» принялся от души его мутузить. - У нас ножики литые! Гири кованные! Мы ребята забияки Практикованные! - раздавалось под высокими сводами, и плюхи жандармам множились. … Яков уже ступил на перекладину заветной лестницы, когда в коридор из караулки, едва не упав, вылетел жандарм с одной лычкой и воззрился на незнакомого ефрейтора. - Ты кто? Куда лезешь? – успел спросить служивый, но тут же получил от Штольмана по зубам, а затем прицельным ударом в челюсть был отправлен обратно. Взглянув через дверь на всеобщее побоище, Яков сноровисто запер её снаружи. - Петров, наверх! – скомандовал он Аристархову. - Митя, не увлекайся. На крыше Штольман закрыл люк на тот же замок и выкинул ключи в мусор, скопившийся под двухэтажным зданием тюрьмы. Между тюрьмой и Трубецким бастионом шел узкий, редко посещаемый проход, который перекрывали зубчатые воротца высотой с один этаж. - Сапоги снимайте, – бросил Яков спутнику. Беглецы торопливо, но бесшумно прошли по мокрой от дождя крыше тюрьмы до ворот. Яков спрыгнул вниз, удержал равновесие, принял неудачно свалившегося Аристархова. Уверившись, что стражника в проходе нет, перебежал по зубцам, подсадил юношу на кирпичную стену бастиона, а затем ловко, как кошка, забрался сам. - Ждем, - отдышавшись, сказал он. … Анна стояла у окна и с тоской глядела сквозь морось на сверкающий отблесками канал. «Яков... Как долго мне тебя ждать? Когда ты вернешься, и сможешь ли?» Только здесь, в Петербурге, она осознала, за кого собралась замуж. Полицейский, следователь, тайный агент. Мужчина, который не будет рассказывать вечерами, где он был, а чаще и не будет его дома вечерами. И ночами тоже. Она погладила живот ладонями. «Но он мой единственный мужчина, малыш. Нам с тобой другой не нужен». Анна любила Якова любым. Усталым и заработавшимся, когда складки на щеках становились резче. Сердитым, когда глаза его метали молнии, а голосом можно было резать металл. Веселым – лишь с недавних пор Анна обнаружила, как легко Яков может улыбаться, и это нравилось ей больше всего. Что она может подарить ему отдохновение, а не только проблемы и загадки. Ей хотелось дарить - пусть по мелочи, но дать этому серьезному, замкнутому мужчине то, чего ему так не хватало. Снять пальто. Подать ему чай. Подоткнуть подушку. Выслушать, что он посчитает нужным сказать, и помочь, если потребуется. Подсказать деталь разгадки от духов и увидеть, как проясняется его лицо. «Что еще я могу ему дать?» – спросила она свое отражение. «Себя? Глупости, это он для меня – счастье. Малыша? Опять же это мне подарок от Якова и небес». Она вздохнула. «Приданого за мной особого нет, да и не думает, наверное, Штольман о приданом». - Я буду заботиться о тебе, Яшенька, - она написала имя любимого на запотевшем от дождя стекле. – Только вернись. … Лежа животом на стене бастиона, Яков до рези в глазах всматривался в серую пелену над Невой. «Не пропустить бы, ни черта не видно». Он протер лицо. - Па-ап, - пробормотал где-то рядом маленький призрак. - Ты не сердишься, что я такой дуралей? Про револьвер забыл, и еще… Штольман приподнял руку над мокрым каменным крошевом. - Где ты там? Иди, обниму. На что сердиться, ты так помог, что и слов не хватит. Яков скосил взгляд под руку и вдруг увидел его – худого, глазастого мальчишку с растрепанными светлыми вихрами, почему-то очень похожего на Анну. - Ох ты ж… Спасибо, сынок. - Сынок... - расплываясь в знакомой улыбке, прошептал Митя. А затем выскочил на край гранитной облицовки бастиона и закричал: - Вместе с папой мы идем Мирно размышляем. Кто навстречу попадет, Тому наваляем!