Сон на пятницу

- Не хочу говорить, - буркнул дух Александра Крамме, журналиста, освещавшего в еженедельнике «Петербургские вести» жизнь царской семьи. Анна подавила желание закричать, ведь в соседней комнате ждала охранка, а где-то там, в одиночестве и темноте, за толстыми стенами – Яков. - Пожалуйста, Александр Михайлович. Кто вас убил? - Да с какой стати мне вам говорить? Что я от этого получу? Деньги мне уже не понадобятся. Жена ушла, дочь вырастет - про меня и не вспомнит. - Может быть, вы что-то не успели сделать? Я попробую помочь, - Анна уловила в словах печального духа желание высказаться. Он тоскливо вздохнул. - Тут вы правы. Я глупец, пропустил в жизни все самое важное. Кропал статьи в журнальчик, гнался за известностью, был на короткой ноге с благородными домами Европы, а с женой разругался и дочку потерял. Он всхлипнул. - Она ангелочек. С такими милыми кудряшками, как у настоящей принцессы… У меня всего одна фотография осталась, там ей четыре годика. Жена увезла ее в Лондон, и сказала, что я больше её никогда не увижу. - Хотите, напишу ей письмо от вашего имени? Она умеет читать? - Да, да! Буду благодарен! Напишите, что папочка ее любит, всегда будет любить. Я для нее книжку написал, на свои средства издал, перешлите ей. Называется «Сказки для крошки», псевдоним Саша Лютиков. Глупо, я знаю, но деткам вроде нравится. - Хорошо, - записала Анна адрес. – Скажите все-таки, кто вас убил? … Анна вышла к сотрудникам охранки. Под гробовое молчание девушка рассказала, что ипохондрик Крамме, разочарованный бесцельной жизнью и потерей дочки, совершил затейливое самоубийство из своего рассказа. Его детективы не печатали, своих средств для издания было мало, однообразные заметки о царском дворе, в которых слова лишнего нельзя было сказать, ему обрыдли. Журналист установил револьвер с легким спуском на окне, нацелил на себя, к спуску привязал бечевку и издалека дернул. Балясников с задумчивым лицом взглянул на Викарчука. Тот почесал висок. - Нну… Могло и так быть… Револьвер от отдачи упал на улицу, улица шумная, никто не услышал. Вместе с бечевкой. А мы-то дом напротив проверяли, думали, он лишнего узнал, из окна пристрелили. Может, какая телега с сеном проезжала, туда и оружие упало. - Теперь помогите Штольману выйти из-под ареста, - твердо сказала Анна. Балясников усмехнулся на ее требовательный тон. - Мне нравится ваша работа, Анна Викторовна, но тут я ставлю условия. Предлагаю следующее. Будете служить у меня, оплата высокая, в наградах не скуплюсь. Но и результатов требую отличных, а не так, шаляй-валяй, лишь бы отболтаться. Это у меня не пройдет! Он подошел к девушке и взял ее за подбородок. - Согласны? Она ледяными пальцами отбросила руку начальника охранки. - Штольман. - Штольман? Будет сидеть, ему не привыкать. Пока вы не проведете с нами... скажем, полгода. Петербург – город неспокойный, да и в Москве шалят, можем и туда вас отвезти, если потребуется. - Как думаешь, Викарчук? – он взглянул на секретаря. – Как оценить эффективность работы госпожи Мироновой? Анна ощутила, как судорожно сжался низ живота. Стараясь не подать виду, она положила ладонь на живот. «Полгода! Маленький мой, все будет хорошо. Мы вернем твоего папу. Только бы не заплакать». - Судя по нашей статистике, хороший дознаватель успешно завершает 7 дел из 10, - сказал хорек. - Эээ… Перед нами юная дама, Викарчук. - Анна Викторовна, вот мои условия. Проведете половину успешных дел из порученных за полгода, будете богатой и абсолютно свободной. И следователь Штольман будет свободен. Но я уверен, что вы и дальше продолжите работать со мной. «Яков заболеет и умрет за эти полгода!» - Анна со всей силы впилась ногтями в ладони, чтобы не разрыдаться перед охранкой. «Я пойду в управление полиции, к генерал-губернатору… К Государю! Нельзя же так!» - И не думайте, Анна Викторовна, что вы или ваш Штольман в этом городе кому-то интересны, - по глазам видя, о чем думает девушка, охладил ее Балясников. - Никто вам не поможет. Это я вам обещаю. - Согласны? – он подождал минуту в полной тишине. - Как пожелаете. Викарчук, передай, кому следует, пусть заключенному еды и питья не дают. Чего зазря средства казны тратить. - Слушаюсь-с… - Стойте. Анна закрыла глаза, а когда открыла, они были сухи. - Согласна. Если вы дадите ему прогулки и нормальную… камеру. - Через пару недель посмотрим. Зависит от вашей лояльности, - изобразил компромисс начальник охранки. - Приходите завтра в десять, Анна Викторовна, дело найдем, у нас и нераскрытых полно. Ступайте. Госпожа Нежинская, проводите. - Викарчук, - после того, как дамы вышли из комнаты, Балясников подозвал секретаря. - Государь император собирается поохотиться в Беловежье, мне надо обеспечить охрану, еду туда. Следи, чтобы госпоже Мироновой не попался на пути какой-нибудь горячий молодец, пусть страдает по своему следователю и работает лучше. И присмотри за Нежинской, больно шустра. На Вельяминова надежды уже нет. … На улице Анна, отойдя от ненавистного подъезда, перешла улицу и зашла в парк, раскинувшийся перед желтыми зданиями и золотой иглой Адмиралтейства. Села на первую попавшуюся скамейку и только тут дала волю слезам. «Яшенька... Ты же предупреждал, чтобы нас вместе не видели, а я, дурочка, кинулась за тобой в поезд и теперь… Это я во всем виновата». Внезапно девушка с ужасом догадалась, что именно в такой обстановке, под давлением, среди шпионов и предательства, прожил Штольман полтора года в Затонске. И ни разу не обмолвился о своей настоящей службе, чтобы не подвергать её, Анну, опасности. «А я сердилась, будто ты только мне принадлежал. Ничего вкруг себя не видела». «Яков, я все сделаю, чтобы ты вернулся живым и здоровым», - утерла она слезы. - Анна Викторовна, - окликнула ее Нежинская. Анна подняла голову. «С каким удовольствием я прибила бы тебя, мерзкое создание, ведь это ты сообщила обо мне в охранку. Но меня тут же посадят за решетку, а Яков заболеет». - Не убивайтесь так. У меня есть для вас еще один выход. Готовы слушать? … Нина села на скамью, расправила юбку и сказала: - По своим каналам я могу, не раскрывая себя, разумеется, сообщить о незаконном аресте Штольмана в управление полиции, придав этому политическую окраску. - Я сама смогу это сделать, - вскинулась Анна. Нежинская зло рассмеялась. - Попробуйте. Вон тот молодой человек вас и за порог не выпустит. Взглянув в указанном Ниной направлении, Анна увидела лениво прислонившегося к дереву мужчину, который приезжал за ней на Малую Конюшенную. - Вас будут пасти, милочка, до тех пор, пока не убедятся в вашей лояльности. И дядюшку вашего, и кого бы вы там не попытались нанять. Охранная служба – не начальное училище, дорогая. У них много людей и бессчетно средств. Оказывается, вы слишком хороши, как медиум, чтобы не постараться вас заполучить. Слава идет впереди вас, Анна Викторовна. Нина наклонилась ближе и понизила голос. - Полиция и охранка – давние неприятели, и они не преминут схлестнуться по такому поводу на высшем уровне. Могут полететь головы, но это уже не вашего ума дело. Штольмана, разумеется, освободят, ведь я сообщу им, где его держат. - Где именно? - Дорогая моя... Разве вы не понимаете? - Госпожа Нежинская, прекратите говорить загадками. Что вам нужно? Женщина с неискренним дружелюбием похлопала в ладоши. - Вот уже это деловой разговор. - Я освобождаю Якоба. Вы освобождаете его от вашего присутствия. Я даже куплю вам билет, куда хотите. Затонск, Сибирь, Европа. - Какие у меня гарантии? - Никаких, - хмыкнула Нина. - Кроме той, что я тоже не желаю Якобу гнить в тюрьме. Разумеется, я смогу, в отличие от вас, посещать его и в заточении, но сами понимаете… Анна понимала. Она верила в то, что Нине нужен был Штольман и что она сможет его освободить. «Она будет с Яковом. Она. Но только в этом случае он выйдет. Боже, дай мне сил…» На языке Анны появился металлический привкус отчаяния, сердце стучало с перебоями, будто умирая. - Гарантии как раз нужны мне, дорогая. Вы обещаете мне, что не будете искать Якоба, встречаться с ним, слать ему весточки и писать письма. Даете слово? Встав со скамейки, Анна выпрямилась и взглянула на высокий шпиль Адмиралтейства. В глазах ее была такая горькая, неизбывная тоска, что даже видавшая виды Нежинская поежилась. «Яшенька, услышь меня. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Но больше всего я хочу, чтобы ты жил. Прости». - Даю. - Когда вы сможете его освободить? Я смогу в последний раз взглянуть на него? - Нет. И когда - не скажу. Теперь Штольман не имеет к вам отношения. Вы – чужие люди. - Я уеду только тогда, когда вы это сделаете, и не раньше. - О-о-о! – с удивлением протянула Нина. - У котенка прорезались зубки? Как сказал Балясников, здесь не вы ставите условия. Как только я принесу вам билет, немедленно собирайтесь. Я прослежу за вашим отъездом, и только тогда сообщу в полицию, где держат Штольмана. Вы меня поняли, Анна Викторовна? Жестокость в голосе Нежинской поразила Анну. - Поняла, - опустив голову, тихо промолвила она. - Хотя бы одно письмо я могу ему написать? Иначе Яков не поверит, что я просто так уехала, и будет искать меня, несмотря ни на что. «Дура я. Зачем я это сказала, ведь так и было бы…» - Разумеется, именно об этом я и хотела вас попросить, Анна Викторовна, - умерила вспыхнувшую было надежду бывшая фрейлина, ныне сотрудница Охранной службы Государя. - Постарайтесь написать поубедительнее. Если я увижу в лице Штольмана, читающего ваше последнее письмо, хоть каплю надежды, то наш договор не имеет силы. Поверьте, за годы нашего общения я изучила Якоба очень хорошо. И тогда вы будете служить в охранке, он будет сидеть. Шесть месяцев в тюрьме тянутся очень долго, а ведь Штольман уже не молод. - Идемте в экипаж, там и напишете. Я тоже почитаю. … - Папа! – возмущенный голос мальчишки не отразился эхом от толстых стен, и Яков ненадолго задумался над этим странным эффектом. - Да, Митя. - Ты что, так и будешь здесь сидеть? Штольман встал с топчана и взглянул в высокое зарешеченное окошко. - Рано еще. Надеюсь, расписание смены постов тут не изменилось, - он говорил тихо, чтобы не услышал стражник в коридоре. - Помнишь, я тебе в поезде револьвер Смит-Вессона в книжке показывал? Саквояж с журналами и деньги у Якова, разумеется, отобрали, а трость с серебряным набалдашником осталась где-то в подворотне на Фонтанке. - Ага! - Рассмотри их пока у охранников. Там посреди защелка, если ее нажать, револьвер как бы переламывается пополам, и тогда из барабана можно достать патроны. Попробуй, позже пригодится. С замком на камере поиграйся, только на свободной, не на моей. На пути сюда Штольману накинули на голову черный мешок, а запястья сковали наручниками с тяжелой цепью. Мешок он стащил сам, с наручниками решил не торопиться - щель глазка камеры то и дело заслоняла чья-то тень. Донельзя обрадованный своим предполагаемым участием в побеге, Митрофан заорал: - Тер-р-рористы всех камер-р-р! Пр-р-росыпайтесь! Я вас всех освободю! - Не надо всех, малыш. Я не собираюсь поднимать всеобщий мятеж. Иди, делом займись, мне надо еще подумать. Штольман не понимал, за что его так внезапно бросили в казематы Трубецкого бастиона Петропавловки, но одно было ясно – это сделала не полиция. Раз посадили без суда и следствия, значит, и бежать можно, не раздумывая. «Никогда бы не подумал, что буду радоваться, что уже сидел здесь». Очередной приступ кашля отвлек Штольмана от мыслей. Такие приступы все чаще одолевали его в этом влажном воздухе близ реки, а главное - в тесных, смыкающихся над головой стенах. … Заполучив от Анны письмо, Нежинская села в ожидающий ее экипаж и не заметила, как сзади пристроился еще один. Викарчук задумчиво почесал правую ладонь. - Это к деньгам? Не, к встрече. С кем же вы хотите встретиться, Ниночка Аркадьевна? … Анне пришлось возвращаться домой в той же карете под присмотром соглядатая. У дома на Малой конюшенной тот вышел, и, не подав руку даме, нарочито развязно устроился на скамейке гранитной мостовой Екатерининского канала. В доме Анна тут же бросилась в свою комнату. - Дух бабушки Гели! Бабушка! Пожалуйста! – позвала она. Старушка не заставила себя ждать и вскоре возникла у окна с улыбкой на добром лице. - Что случилось, внученька? - Бабушка Ангелина, что мне делать? Якова посадили, а мне пришлось… - Тише, милая, я сама посмотрю… Что-то разглядев в туманных далях, Ангелина ласково успокоила девушку. - Не вижу поводов для беспокойства. Не переживай, Аннушка, тебе о малыше заботиться надо. Увидев, как Митрофан выщелкивает из служебных револьверов патроны и кидает их служивым в кашу, ведунья покачала головой. - Ох, Аннушка... Ты уж с ним построже. И мужу передай, чтоб не баловал, не то таким хулиганом вырастет… «Мужу? Вырастет? Значит, все будет хорошо?» - глубоко вздохнула Анна. - Спасибо, бабушка Геля! … Все еще волнуясь, Анна рассказала происшедшее с ней Петру Ивановичу, но тот не смог ничего посоветовать по поводу Охранной службы. А вот по поводу Якова у Миронова было что сказать. - Аннет, вообще-то на месте Штольмана я бы обиделся. - Что ты имеешь в виду, дядя? При чем тут обиды, он же может заболеть! - Да при том, что твой Яков Платонович – не рождественская игрушка, которую можно взять и перевесить с ветки на ветку. Он говорил тебе, что любит? Анна кивнула. - Что собирается жениться на тебе? – Петр припомнил серьезность Штольмана, когда тот просил руки Анны у Виктора. - Да, говорил. - Вот и верь ему. А ты полагаешь, что какая-то прошман… дама может поманить его пальчиком, и он забудет все свои слова и обязательства? Забудет, что у него скоро ребенок родится? Таков твой Штольман? Стыд горячей волной залил щеки Анны, и она не стала возражать про беременность. - И что же мне теперь делать? - Ничего особенного. Сходи пару раз в охранку, этим перечить не следует. И жди своего жениха. А сейчас иди отдыхать, слишком много на тебя сегодня свалилось. - Но я же ему такое письмо написала… - Ой-ой-ой, Аннет, - Петр с укоризной взглянул на племянницу. - Мне вот почему-то кажется, что Яков Платонович не такой легковерный. … Из щели тяжелой дубовой двери раздался окрик: - Заключенный, свидание! Мешок на голову! «Только бы не Аня!» - успел испугаться Яков, встав с топчана и нащупывая стопами ботинки без шнурков. По количеству поворотов он понял, что камера его была в седьмом коридоре. «Незачем ей тут быть, одни лишние волнения». В комнате свиданий с него сдернули мешок и Яков с удивлением узрел Нежинскую. «Ох, Нина Аркадьевна, значит, вы постарались. Все никак не уйметесь со своими интригами». - Чем обязан? – спросил он Нину. Женщина приказала стражнику снять с заключенного наручники, после чего повелительным жестом велела очистить помещение. А затем улыбнулась Штольману и подала платок. - Разве ты не рад мне? «Как самке богомола. Хотя стоит изобразить приветливость, что-то же Нине нужно». Яков промокнул платком расцарапанные до крови запястья. - Сейчас я любой живой душе рад. Ты знаешь, почему я здесь? - Не думай, Якоб, что это я тебя сюда засунула. Это Балясников, у него к тебе какие-то старые счеты. Но я не за этим. В городе я встретила Анну Викторовну, и она попросила передать тебе при оказии. Вытащив из ридикюля письмо, Нина подала его Штольману и впилась взглядом в его обычно подвижное лицо. «Дорогой Яков Платонович. Прошу простить меня за те ложные надежды, которые я, не желая того, возможно подала Вам на пути в Петербург. В доме дяди меня ждала телеграмма от господина Клюева, где…» Яков сжал челюсти так, что заходили желваки. «… где он просил моей руки. Также я поняла, что Ваш тяжелый характер не позволит мне реализовать свой дар, а мне бы очень этого хотелось. Андрей Петрович же обещает не препятствовать мне заниматься всем, чем душе угодно, и я ему верю. Надеюсь, Вы примете мои искренние извинения. С благодарностью за прекрасно проведенное время, Анна Миронова». После слов «просил руки» Штольман почти все понял. Между строк чернила кое-где расплылись, и он смежил веки, чтобы не дать Нине увидеть своей искренней реакции. «Ты плакала, любовь моя. Чем-то Нежинская тебя шантажирует, и ты поддалась. Боже, я идиот. Моим заключением». Он открыл глаза и, сузив их, взглянул на дальнюю стену. - Что-то еще, Нина? Другого Нина и не ждала от этого сдержанного на слова мужчины. - Она бросила тебя, Якоб. Штольман скривил рот в подобии улыбки. - Что ты думаешь по этому поводу? «Только бы не переиграть», - подумал Яков, хотя при его желании задушить Нежинскую это было бы трудно сделать. Он сделал к Нине полшага и осторожно взял ее за руку. - Что на свете много красивых женщин, и одна из них – передо мной. Нина вздрогнула. Желая Штольмана, она все равно не ожидала, что его прикосновение будто электрическим током пробьёт её с головы до ног. - Ты зол и хочешь отомстить? Встав на цыпочки, она запрокинула голову, притянула Якова за шею. Со стоном прижалась к нему и впилась в губы страстным поцелуем. «Как вы легко готовы обмануться, госпожа Нежинская», - Яков стоял неподвижно, позволяя Нине думать и делать, что пожелает. Тело его не реагировало, но женщина ничего не замечала. Он медленно снял с себя ее руки, улыбнулся уголками губ. - Ты все также горяча, Нина. Она вздохнула и плотоядно облизнулась. Штольмана едва не передернуло, но он держал лицо. - Милый мой Якоб! Если бы ты знал, как я по тебе скучала! Ты придешь ко мне после освобождения? Я уверена, оно уже близко… Не сомневаясь в ответе, Нина вытащила из ридикюля карандаш и подала письмо Анны. - Надо ответить Мироновой. Она сказала, что будет ждать до вечера, а затем уедет к этому своему… Заклюеву. Пиши прямо здесь. Твердой рукой Яков написал: «Как вам будет угодно, Анна Викторовна. Желаю счастья. Забудьте меня». … Получив это письмо и закрыв дверь за Нежинской, Анна бессильно прислонилась к косяку. Слова Штольмана были жестокими, но хотелось верить, что они были больше для Нины. «Значит, так надо. Я должна верить тебе, Яшенька». Анна прошла в столовую. Под стаканом с чаем, который еще не успел остыть, лежала записка того же почерка: «Люблю. Жди».