Большие шаги маленького человека.

Солнце ещё окончательно встать не успело, но петухи уж загорланили свою песнь, а солнышко словно слыша их зов, быстрее вышло из-за бугра. Народ начинал неспешно просыпаться, девки шли плести косы, да готовить кашу, мужики же шли умываться, да коней запрягать, а детвора ещё сладко нежились на койках. Хороша жизнь на Руси, лучше не найдёшь! А в Александровской Слободе уж почти что все проснулись, ну как все? — Опричники, да Федька с сыном. Ванятке уж три года стукнуло, на голове кудри вьются, стричь мальца не разрешают, уж больно волос золотистый растет. Неловкие, но в тоже время уверенные шаги, ступают по траве, при этом держась за отцовскую руку. На голове мальчонка веночек — как у отца. — Смотри, Ванятка, гуси плавают! — Федька на колено присаживается, да сыну пальцем указывает на птиц. А мальчик смеётся, все в воду норовить хочет, на вот только тятя не даёт это сделать, сынок только на ногах стоять уж нормально научился, а тут в речку уж лезет. — Пусти! — Требовательно произносит малыш, да ногой топает, дабы отцу было понятно, что Ванятка настроен решительно. — Мал ты еще, Иван, как только подрастешь, все переплывем! — Довольно произнеся это, опричник поднял малыша, да не спеша удалился с ним. Ванятку все полюбили, мальчишка смышленый, быстро все схватывает, а лошадей как любит… Хлебом не корми, да только дай в конюшне посидеть. Быстро прошел год с того момента как Федька с сыном перебрались в царские хоромы. Слухи тут же поползли как только увидели ребенка, а некоторые вообще поговаривали, что Федорка просто девка, что очень сильно на мужика хорошего походит, но вот только сам люд в эти слухи верили плохо. Все кто был в хоромах, все радовались Ванятке, что подглядывал за всеми, коль батька на службе. Мальчонка то к Онуфриевне пристанет, то за дедом увяжется, то с Царем сидит играет, а порой в библиотеку забежит. Ох было дело… Федька очень долго и усердно что-то делал в библиотеке, а по ухожу от туда дверь забыл закрыть… А туда следом пробрался Ванятка. Библиотека большая, потеряться можно… Как тогда был зол Федора на себя, и как же он радовался когда спустя половину дня нашли сына спящего на горе развернутых книг. Пришли те во дворец, а едва зайдя малыш побежал к царю, авось тот в настроении и почитает что-нибудь. Но какого было разочарование, когда Ванятка на радостях забежал в комнату, а Царь еще спал. — Ваня! — не долго думая мальчишка залез на кровать и прыгнул на ней. Федька посмеялся, а после пошел открывать занавески. Государь поежился под одеялом, что вот, его будят, но увы… Мальчик умнее, тот прыгает на кровати, но едва это сделав очередной прыжок, тут же заприметил грозный взгляд отца, и садится на зад. — Государе мой… Иване… Просыпайся, петухи уж пропели. — Улыбаясь, не громко вещает Федор. А Грозный не хотя глаза-то открывает, зевает, да тезку обнимает. — И вам доброе утро…Вот чего вам обоим не спится? — Царь ворчливо поднимается на кровати, но Ванятку не отпускает, крепко держит. — Какой венок у тебя красивый… Аль батька плел? — А мальчик понимает, что комплимент делают, да улыбается. А день прошел быстро, все были в делах, так что Ванятка трудился в конюшне, где сегодня был дедушка… Ну как трудился? На лошадях сидел, да яблоки моченые ел, а под вечер его уж отец сам забрал. Ванятка не умолкал, болтал о том как он на конях катался, да «сказки» придумывал, мол воевать ездил. Услыхав такую сказку, Федора нахмурился, но улыбнулся. — Эх, Ванька, вот вырастешь, да начнешь всех побеждать, спасу не будет. Молодцом великим будешь! — Потрепав сына по волосам, он взял его за руку. — А когда я выросту? — Мальчик с неким удивлением смотрел на тятю, что думал, что ответить. — Как только — так сразу. — Хмыкнул парень, да умолк ведя сына. Сейчас бы в мыльню и в кровать, да только вот увы…Никакой мыльни пока сын не будет накормлен, напоен, да спать не уложен. Вот сидит Федька возле сына как надзиратель, да смотрит затем, чтобы мальчонка кашу ел, да хлеб тому отлавливает. — А ну ешь, силу в тарелке не оставляют. — Спокойно, но в тоже время и не много грубовато произнес Басманов, как только сын начал двигать тарелку и баловаться. — Ты чего на сына кричишь… Господь-всемогущий, а чумазый ты… Какой подаешь пример мальчику? — Онуфриевна вошла в комнату, стуча по полу своей палкой, но Федора на ее слова лишь закатил глаза. Тут же, наверное через минут десять Царь вошел в покои, и тут они «раскудахтались». Кормить ребенка в таком шуме просто не возможно, тот отвлекается, не ест, да смотрит только на Царя с нянькой. — Вы можете закрыть свои рты хоть на две минуты?! — Вспылил Федор, а едва понял, что сказал, с гнева, да только нахмурившись смотрел на сына. — Ванька, жуй. — серьезно, но не грубо произнес Басманов. Царь и не знал, что на это сказать, а Онуфриевна, ушла прочь из покоев, что-то ворча себе под крупный нос. Государь сел на кровать, на смотрел на нахмурившегося фаворита, что явно был зол, и как чумаз. Царь ни разу не смог передать словами, что он чувствует. Вроде у него есть свои наследники, но Ванятка как-то роднее чем те стал, хотя все живут в одном тереме. — Так, иди умываться и в койку. — Федька приучивал сына с малолетства, что и как нужно делать, и именно по этому мальчик уже самостоятельный, правда есть он пока сам не может. Мальчонка слез со стула, да побежал к умывальнику, умывшись, вытерев лицо мягким полотенцем, тот побежал к себе. У мальчика свои покои, ибо не гоже ему такому взрослому с батькой спать, хотя Федька сам до десяти лет с мамкой в кровати спал. Пока Феденька полоскается в бане, Государь, же идет к мальцу. — Тебе сколько свечей затушить, краса ты наша? — Две. — Улыбаясь отвечает мальчик, уже закутавшись в мехах. Иван тушит свечи, оставляя всего две, желает мальчику приятных снов, желает, чтобы ангелы оберегали его, да уходит. В комнате уже сидит Федора, кудри мокрые расчесывает… А как мылом и крапивой-то от него пахнет, просто загляденье. — Прости меня, Государь, вспылил я… — Чистый вымытый, да в одной рубахе, виноватым голосом вещает кравчий. Государь подходит к тому молча, не спешно, носом уткнувшись в мокрую макушку, вдыхает запах, а после целует. — Прощаю. — далее шли поцелую, долгие пленящие… Долго Федька потом под собой простыни мял, да судорожно выдыхал, шепча только имя государя.