***
Петра смотрела на Озборна-младшего глазами, полными слёз и непонимания. Ощущала на себе его виноватый взгляд, ощущала тепло рук ЭмДжей, которые в успокаивающем жесте лежали у неё на плечах, но не чувствовала ничего. Сердце как будто сожрала моль, обгрызли термиты. Ей не хотелось проходить подобное. Ей казалось, что она не выдержит этого. Даже больше — она была уверена в этом. — Петс, я облажался, знаю, но я же всё исправил! — Гарри оправдывался, как заведённый, клялся, что больше такого не будет, объяснял, почему так поступил, но Петра просто смотрела сквозь него и, кажется, начинала осознавать, что перед ней стоял уже не её друг — теперь это был зависимый наркоман, который готов был предать её в любой момент: не сегодня так завтра. В голове остались лишь слова подруги. «Он хотел разослать инфу о тебе. Позвонил в последний момент, и я всё удалила, как будто ничего и не было. Чертовски повезло, что никто не успел прочитать…» — Не забивай ей голову, мудак! То, что у тебя совесть проснулась и ты решил всё исправить с помощью меня, не значит, что твой косяк можно простить. Мало того, что это из-за твоего папаши у Петры нет нормальной жизни, так ты ещё и за сраные пятьсот баксов готов продать её! Ты — реально конченый. И лучше бы тебе держаться от неё подальше, — буквально прорычала Джонс. Петра видела ЭмДжей такой всего пару раз: разъярённой, опасной, громкой. При желании девушка действительно могла превратить жизнь Гарри в Ад — особенно сейчас, когда отец практически выгнал его из дома, оставив только минимальные средства к существованию, которых, разумеется, не хватало на тот образ жизни, которого он придерживался последнее время. — Петра, этого не повторится, правда! — у Гарри блестели глаза, а губы подрагивали. — Гарри, ты… — Петра сглотнула и медленно, с какой-то странной для неё самой опаской, подошла к осевшему на пол и скорчившемуся в углу Озборну. — Ты должен лечь в клинику. Тебе нужна помощь специалистов. Она злилась на него и одновременно жалела. Гарри был ей противен, хотя всё ещё оставался дорог. Он практически убил её, но ей невыносимо хотелось ему помочь. Её били противоречия. Она могла попытаться поддержать его, но побоялась, что парень сделает больно снова. — Да, конечно, я всё сделаю, просто не сейчас… Я просто… Всё сложно и так запутанно, всё… — Я понимаю, — голос Петры стал твёрже, хотя сама она дрожала, причём далеко не от холода; скорее уж, от всепоглощающего пламени, колющего острыми языками её внутренности. — Я… Я всё понимаю, — она кивала, а из глаз текли слёзы, которых она не замечала попросту из-за того, что слишком привыкла к солёному вкусу. — Абсолютно всё, — прошептала уже совершенно сипло из-за огромного кома в горле, мешающего не то что говорить, но в данный момент — просто жить. Шмыгнув носом, Петра спустя несколько неудачных попыток всё же расстегнула застёжку кулона в виде паука и, не говоря ни слова, наклонилась и всунула украшение в руку Гарри — вернула ему его же подарок. — Пошли, ЭмДжей, — еле слышно пробормотала девушка, и подруга с готовностью увела Паркер подальше от Озборна-младшего. Когда на всю её небольшую квартиру заорала музыка AC/DC, девушка поняла, что нисколько не выспалась. Впрочем, это было обычным явлением. Дав команду Мокко перенастроить будильник и разбудить её через двадцать минут пением птиц, она получила безжалостный отказ и занудное объяснение, а именно: семнадцатый протокол, то есть запрет на смену мелодии будильника. И в случае подобной просьбы Мокко следует сделать музыку ещё громче. Петра готова была проклясть себя, но в то же время был и плюс: из-за того, что досыпать она не стала, оставалось время для завтрака. Проблемка была лишь в том, что еды в холодильнике снова не было, а на заказ-таки не хватило бы времени, встань она хоть на десять минут раньше (что уже для неё было подвигом). Решив потратить время на то, чтобы сделать причёску, отличавшуюся от её привычных распущенных волос, Петра отыскала расчёску (потратив на это добрые четыре минуты) и встала у зеркала в прихожей. — На сегодняшний день есть одно непрочитанное напоминание, — объявил искин. — Активируй, — сказала Петра, даже примерно не помня, какая сегодня дата; максимум того, что она знала: сегодня был либо вторник, либо четверг. — Двадцать седьмое июля. Дата смерти Мэри Фицпатрик. Расчёска с грохотом упала на пол, заставив девушку вздрогнуть от неожиданности. «Как же я могла забыть?»***
Петра сама толком не поняла, почему выбрала именно этот день. Может, звёзды так сошлись. Может, одна из них упала ей на голову. Просто в один прекрасный момент, находясь в какой-то прострации, девушка открыла тайник, который не нашла бы даже Наташа, вытащила оттуда флэшку, что прилагалась к письму, и отправилась на работу с целью рассказать свой «маленький» секрет Старку. Она продолжала работать кем-то вроде разработчика, параллельно помогая всем и вся, сама не понимая, какую занимает должность. Но сегодня, двадцать седьмого июля, ей было глубоко всё равно. Её работа была не удовольствием, а больше занятостью, чтобы потянуть — оттянуть — время признания. Да, она ждала этого, но страх-то никуда не испарился. Даже хуже — мандраж окутывал тело всё сильнее, пока рабочий день плавно близился к концу. Петра позволила себе задержаться, хотя и отлично помнила, что ожидание смерти хуже самой смерти. В половину восьмого она всё же решила, что дольше прятаться — не выход. Теперь у неё был доступ к верхним этажам, поэтому Паркер поднялась наверх, стоя в лифте с ощущением, будто двери откроются прямо перед площадью с приготовленной для неё виселицей. Насколько она знала, Стив был в своей квартире, правда, непонятно зачем; Пеппер снова уехала по делам, вроде бы, в Монреаль, а Сэм и Клинт были на задании, так что на этаже остались только Нат и Тони. Первая с огромной вероятностью видела десятый сон, совсем недавно возвратившись с миссии, а второго Петра надеялась найти в мастерской. Сердце стучало так, что, наверное, слышно было в нескольких футах вокруг девушки. Она сжала флэшку, но почти сразу же разжала кулак, боясь повредить довольно хрупкое — особенно для неё — устройство. На самом деле, Петра понятия не имела, что на ней было. Флэшка была в конверте, который Мэри передала Мэй, а та вручила племяннице. И в письме было сказано, что информация, хранящаяся на устройстве, предназначена для Тони. Хотя девушке было дико интересно, чего же такого её мать передала её отцу на этой флэшке, перечить воле покойной родительницы она не стала. — Какие люди… — задумавшись, Паркер совершенно не заметила, как дошла до мастерской Старка и встала напротив полураскрытой двери. Придя в себя, Петра моментально учуяла запах алкоголя и чертыхнулась про себя. «Ну почему именно тогда, когда ты так нужен мне трезвым?» — расстроенно подумала она. — Я-я хотела… — Чего стоишь там, как неродная? Заходи! — мужчина махнул рукой, а Петра не смогла пропустить мысль о том, что миллиардер даже не подозревал, что крылось в его только что произнесённых пьяных словах. — Что-то случилось? — спросила Петра, справедливо рассудив, что вежливость не должна приниматься за увиливание от важной темы. — Выглядите вы так себе, — его состояние находилось где-то между «не всё так плохо» и «полумёртвое»; покрасневшие, но блестящие глаза с какой-то потерянностью смотрели в полупустой стакан с виски (Петра лишь предполагала, что тёмно-янтарная жидкость являлась виски, поскольку бутылки видно не было). — День херовый, — лаконично ответил Тони. — В этот день умерла первая женщина, которой я был действительно заинтересован. — Оу, — сдавленно выдохнула Петра и аккуратно присела на мягкий диван рядом с мужчиной. Она сразу смекнула, что к чему, и вполне догадывалась, что думали они об одном и том же человеке. Паркер очень надеялась на это. — А у меня мама умерла в этот день… — сказала это, отвернувшись от миллиардера и несильно зажмурившись, однако… ничего не произошло — в том числе и озарения. — Соболезную. Терять родителей хреново. В особенности — матерей, — «Мда уж, он столько выпил… Какие тут намёки? Надо говорить в лоб. Говорить. Прямо. В лоб… Ну же, давай быстрее, говори прямо сейчас! Чего ты молчишь?!» — Знаешь, а ведь Мэри тоже могла бы стать матерью, — после этого предложения Петре пришлось задуматься, о той ли Мэри шла речь, потому что, ну, вот она перед ним, дочь Мэри, которая, по идее, должна быть в данных о ней. Вообще, вся эта ситуации казалась Петре странной. Раз миллиардер помнил о Мэри Фицпатрик, то почему… почему?.. — А… С чего вы взяли, что у неё нет детей? — Понятия не имею, есть ли у неё дети, — внезапно заявил Тони, и девушка вконец растерялась; мужчина громко икнул, пробормотав «пардон». — Я… — он запнулся, потерев пальцем стакан с виски, а после выпив несколько глотков оставшегося алкоголя залпом. — Я говорю о нашем с ней ребёнке. Ему бы, я уверен, она была бы хорошей матерью, — Тони встал и достал ещё одну бутылку. — Хреново, что моих родительских обязанностей хватило только на то, чтобы дать денег на аборт. Петра поняла, что до этого момента её мир был целым, и ещё ни разу ему не грозил раскол до этой секунды. Из груди вырвался нервный смешок, но Старк его не заметил. Он был занят разлитием теперь уже коньяка. — И вы никогда не интересовались, как она жила, есть ли у неё дети? — уточнила с лёгким нажимом, и при этом сдерживая себя. — Я поступил с ней, как последний мудак, и было как-то стыдно следить за её жизнью. Это ж я её бросил. Да и как-то забылось довольно быстро… А потом я узнал, что она умерла спустя пять лет. Узнал, правда, всего три года назад… случайно. Но вот появился ритуал… памяти, так сказать. — В-вы хоть жалеете, что захотели избавиться от ребёнка? — тихо спросила Петра, и Старк впервые за весь их «вечер откровений» повернулся к ней, посмотрев насмешливо. — Паутинка, мне было двадцать пять, я был безответственным, ветреным и абсолютно неготовым к подгузникам, детским крикам и педиатрам. И с тех пор, честно говоря, мало что изменилось, — новый глоток горького напитка, от вида которого даже Петру, что не попробовала ни грамма, начало мутить. — Это прозвучит жестоко, но я не думаю, что Земля выдержит ещё одного Старка: это либо приведёт к улучшению человеческой жизни минимум вполовину, либо к полному её уничтожению. Как-то не хочется рисковать, — его губы растянулись в пьяной усмешке, и миллиардер откинулся на спинку дивана. Петра сидела с нечитаемым выражением лица, пустыми глазами сверля стену и заламывая пальцы. Тони посмотрел на неё с прищуром, затем медленно перевёл взгляд на флэшку, что девушка держала в руках. Нахмурился, но почти сразу расслабился, опустив веки. — Ты что-то хотела мне показать? — Нет. Петра рванула с места так быстро, словно в неё хотели пустить стрелы. «Всё обман, всё обман…» — шептал внутренний голос в истерике. «Всё это, всё, всё, всë — сраная ложь!» — она успела только немного отойти от мастерской Старка и тут же съехала по стене, закрыв лицо ладонями. Вспомнились слова матери, которые Петра прочитала в письме. «Не вини его ни в чём… Он не знал… Если бы он знал тебя, то абсолютно точно полюбил бы… Тебя просто невозможно не любить…» — Петра!.. Эй, девочка моя!.. — казалось, она снова начала дышать только тогда, когда появилась Нат, всеми силами пытаясь её растормошить. — Всё бесполезно, Нат… — проскулила Петра, когда шпионка подняла её и, придерживая за плечи, повела к лифту. — Мне не стоило приходить сюда… Ещё два месяца назад не стоило. Тогда бы я не была так… разочарована. — Всё пройдёт, Петс, — пообещала Наташа, погладив её волосы. — Как говорится, кто не разочаровывался в Старке, тот просто не был с ним знаком. Всё проходит. — Всё… — практически в бессознательном состоянии повторила Петра, — … но не это Краем глаза Романофф заметила, как девушка выкинула что-то в урну, и сделала в голове пометку, что надо будет за этим вернуться.