Две трети одного целого

Шла вторая неделя полёта. «Синяя Чайка» уверенно рассекала вакуум меж звёзд — слишком медленно, как казалось её пилоту. Что поделаешь, ведь все его перелёты за последние месяцы ограничивались парой дней, хоть и приходилось немало помотаться! Поэтому, проснувшись однажды утром, Ким одним прыжком подлетел к окну: на мгновение ему показалось, будто он всё ещё на Марсе, и за окном вместо бархатной пустоты — пыльная площадка родного космопорта. Но такое бывает с каждым, кто спит на новом месте, так что, как следует протерев заспанные глаза, капитан вспомнил лучащуюся протуберанцами звезду и каменистую планетку на окраине галактики, на которую вчера посадил свой корабль. На дорожку, так сказать, ведь перед дальним прыжком пришлось свернуть солнечный парус и убрать с обшивки всё, чем хоть как-то дорожишь. Был бы с ним Первый, можно было бы провести все работы прямо на орбите, но в одиночку как-то не очень хотелось болтаться за иллюминатором… К тому же на второй планете Медузы оказалась забавная фауна. Поначалу Ким не обращал внимания на казавшуюся пустынной равнину — дел на корабле было по горло, — ровно до того момента, как увидел самого себя. Да, рядом с Чайкой стояла точная её копия, на согнутом амортизаторе которой примостилась высокая фигура космонавта. Ким пригнулся и взял наизготовку мультиинструмент, которым только что закручивал болты люка… Космонавт сделал то же самое. — Чепуха, — снова сказал себе Ким. — Сенейя, прикрой меня! И, держа за спиной бластер, на полусогнутых метнулся к чужому кораблю. Фигура в светлом скафандре точно повторила его движения, и оба Кима встали на полдороги между кораблями, лицом к лицу. — Это я такой? — изумился Ким, глядя в глаза своему двойнику. Тот смотрел зверем: свирепый взгляд, нахмуренные черные брови вразлёт, напряжённый, как взведённая пружина… При этом по забралу шлема чужого космонавта проходила едва заметная рябь, нет, сквозь него даже просвечивал окрестный пейзаж! Второй капитан сделал шаг вперед и краем глаза увидел, как катнулся к нему навстречу округлый камешек — сам по себе, прямо под ноги. — Так… — Ким расслабился и постарался придать своему лицу наиболее приятное выражение. Космонавт напротив быстро накрыл носком сапога камешек и тоже широко улыбнулся. Затем по всему его скафандру пошла рябь, поглощая капитанские погоны и нашивку с именем, и перед Вторым капитаном остался лишь гладкий камень-голыш, почти неотличимый среди тысячи подобных. Вот и теперь Ким усмехнулся, вспомнив свою озверевшую рожу в исполнении «миражника», как он назвал этого аборигена, и наудачу помахал рукой кажущейся пустою площадке. Вторая планета не ответила ни сразу, ни через минуту — неужели обиделась? — и только взлетая, Ким увидел в заднюю камеру схематичный, почти карикатурный слепок «Чайки» и себя самого. Ким-миражник махал обеими руками, как фанат на стадионе и, прежде чем исчезнуть, послал настоящему воздушный поцелуй. Может, именно этого простого жеста не хватало капитану — этакого символа внутреннего единства и уверенности в своих силах, - потому что после встречи с обитателем второй планеты он с удовольствием взялся за рычаги управления. Да, две недели он провёл практически только в ожидании, на постоянном дежурстве, с музыкой, книгами, кофе и редкими корректировками курса: Сенейя, умнейший искусственный интеллект корабля, единственная в своём роде помощница, делала всё за него. Но теперь ему предстояло сделать то, чего не делал ещё никто. В теории всё это выглядело очень даже логично: спрятать всё, что может оторваться, разогнаться до дикой скорости и в несколько гиперпрыжков этапами дотянуться аж до созвездия Золотой Рыбы… На практике же это казалось тем невозможнее, чем ближе «Чайка» подходила к границам Млечного Пути. Невозможным до сумасшествия, потому-то на такое мог решиться только Ким — эй, моряк, ты слишком долго плавал! Кочевая жизнь так пристала к нему, столько раз были проиграны на симуляторе всевозможные авралы, что оставалось только втопить педаль в пол и надеяться на лучшее. Например, на то, что на другом конце пути его, как нового Колумба, ждёт обитаемая земля. О том, что топлива у него даже в один конец хватало с натягом, лучше было даже не задумываться. В крайнем случае Галактический союз по прошествии времени получит уникальные данные и дневники… Если, конечно, ничто не заглушит сигнал! В голову сплошняком лезли всяческие сомнения, не стоившие на деле и ломанного гроша. Ким давно всё решил, ему было нечего терять. Ведь и у пиратов есть немало отчаянных парней, да и расходного материала хоть завались — те не ценят чужих жизней. Пока ты сомневаешься, пираты экипируют корабль и готовят фальшивеньких дипломатов. Да взять хоть того крокрысца, который полгода как вырвался из тюрьмы и бегает чёрт знает где… Если там, в Большом Магеллановом Облаке есть ещё хоть кто-то, то Второй капитан обязан добраться туда первым! С этим каламбуром в голове и упрямой гримасой на лице, пристегнутый по всем правилам, Ким выжал до упора рычаг. По экрану побежали цифры и выкладки приборов, луч синего света ударил прямо в глаза, считывая радужку. «Чайка», прошедшая так плавно до самого рубежа, стремительно разгонялась, вытягиваясь звенящей струной между этим и тем краем мира. Загудели охладительные системы, корабль старался компенсировать перегрузки, но капитана всё равно вжало в кресло так, будто ему на живот наступил слон. — Не завтракать перед гиперпрыжком, — заплетающимся языком пробормотал он, — двадцать третье правило дальнего разведчика. — Разгон завершится через десять… девять… восемь… семь… — бесстрастно считала Сенейя. Теперь до конца полёта не будет музыки — придётся экономить каждую каплю электроэнергии. — Три… два… один. Воображаемый слон поднял свою ножищу, позволяя капитану нормально вдохнуть. Корабль нёсся со сверхсветовой скоростью, для которой любая сталь, титан и силовые поля были не более, чем яичной скорлупкой, и любой смертный испугался бы путешествовать таким образом — но не Ким. Почувствовав, что его больше не грозит вырвать при малейшем движении, и что понемногу стих ухающий в голове кузнечный молот, марсианин с некоторым усилием оторвался от кресла и встал, упираясь в приборную доску. Отчасти он даже гордился, что выдержал это испытание, хоть оно и не было ему в новинку. Всё-таки гравитация на родной планете была ниже, чем на Земле, и такие встряски давались ему труднее, чем тому же Севке — впрочем, его богатырской натуре всё было нипочём. Однако длительная подготовка дала результаты, и будь какой-либо аврал, Второй смог бы с ним справиться… Кстати об авралах. Из глупого суеверия Киму вдруг очень захотелось постучать по дереву, но все деревянные элементы он вынес из корабля заранее из-за пожарной безопасности. Посему он только постучал себя костяшками пальцев по лбу и уставился в светящиеся разными цветами цифры. И поэтому же заметил, как эти цифры вдруг дёрнулись, сменились, даже сама панель вдруг стала немного другой. Кресло за спиной ушло куда-то вниз, растеклось наподобие шезлонга… Вот он, аврал, ошарашено подумал Ким, совершенно не понимая, что происходит с ним и с кораблём. Палуба под ним ходила ходуном, плавала, искажалась. Такой ситуации они не проигрывали! Так, хорошо. Приборы вроде работают, курс тот же, но дата… время на час раньше, чем было, и весь корабль подрагивает, как «миражник» Медузы, как будто сквозь гобелен протягивают нити чего-то еще, перекрывающие общую картину. «Чайка» расползалась вокруг Кима длинными макаронинами, танцевала, переплетаясь и смешиваясь с чем-то чуждым и одновременно таким родным… И это не было бы так страшно, но чувство, владевшее Кимом с самого отлёта, навалилось на него с огромной силой, хуже, чем тошнота и перегрузки при разгоне, так что рука уже потянулась за бумажным пакетиком… Но пакетика не было. Был рычаг, знакомый рычаг с шарообразным металлическим набалдашником, нажатие на который немедленно прекратило творившуюся вокруг галиматью. Рычаг хронокорректора. Тренировки всё-таки не подвели, организм сам решил проблему, с которой не могли справиться улетевшие в астрал мозги. Танцующая лапша собралась обратно в знакомые линии стен и даже подсунула под пятую точку пилотское кресло, но Ким проигнорировал его, опустившись прямо на металлический пол рубки. Он мог поклясться, что в последний момент ещё одна рука накрыла тот же рычаг, и перед глазами встал тонкий силуэт в скафандре дальней разведки. В этот раз — не его собственный. С насеста на него любопытно глазел Говоруша и двоился, двоился, двоился в глазах.