***
Юнона заметила пропажу Эрена скорее, чем Микаса успела заикнуться по этому поводу, а потому во время разговора с послом Азумабито, она витала где-то далеко, не пытаясь вникнуть в суть диалога. Не то, чтобы ее это не волновало, но отношения с Эреном сейчас почему-то казались важнее. Полный абсурд — они ухудшились. Эрен потихоньку закрывался, не позволяя сестре ковыряться в причинах. Конечно, он остался таким же заботливым по отношению к ней. Желал спокойной ночи и доброго утра, поправлял одеяло пока она спала, как делал это в детстве, спрашивал о самочувствии, но все это было как-то… отдаленно и будто бы незаинтересованно. Блекло. А младшая Йегер, вопреки своему желанию, подобраться к брату не могла. Он пресекал любые попытки разговориться и узнать, что происходит в его голове. Раньше, может, Юнона и смогла бы вытащить все это наружу, но не сейчас. Сейчас при виде негатива в глазах Эрена, у нее бегут мурашки. И энтузиазм убавлялся. И наконец: — Куда подевался Эрен? Конечно, они пошли его искать. Пусть и сейчас Йегер навряд ли мог быть способен на необдуманные действия, уходить все равно было глупо хотя бы потому что им нужно держаться вместе на чужой территории. Искали недолго. Он стоял, словно вкопанный в землю, на возвышенности над поселением марлийских элдийцев. Отрешенный, не реагирующий на язвительность Жана и Конни. Рядом была Микаса. А ночь была неглубокой, но темной. Она прятала в себе чужие мысли, всеобщий страх и тучками закрывала яркую луну. Юнона неловко обхватила свои плечи, обдуваемые слабым ветром, и с чувством легкой заинтересованности посмотрела вниз, пока галдеж где-то за ее спиной набирал обороты, а потом вдруг утих, стоило им увидеть перед собой приближающегося мужчину с железным подносом в руках. Он заговорил на непонятном для них языке, а затем перешел на элдийский. Йегер попятилась, глазами находя Жана, встала к нему поближе, до конца не понимая, чего хочет незнакомец. Пусть и улыбка на его морщинистом лице была мягкой и доброй, доверия в душе Юноны отчего-то не вызывала. Но высказывать свое мнение она не успела. Мужчина добродушно пригласил компанию к себе, должно быть, в качестве благодарности за спасение мальчишки чуть раннее. — Нас сейчас загонял в ловушку и всех убьют, — прошептала Йегер Жану на ухо. — Когда это ты стала такой недоверчивой? — со смешком ответил Кирштайн, поддерживающе обхватывая ее руку. Они шли последними за остальными, озираясь по сторонам ни то с восхищением, ни то со вселенской жалостью к людям, что глядели на них в ответ. Удивительно, но глядели доброжелательно. Поселение представляло собой множество палаток, образующих лабиринт на метры вперед и освещаемые желтым светом керосиновых ламп. Выглядело ничтожно бедно. Беженцы скромно махали гостям, женщины в платках суетились около палатки, к которой их привели. Юноне все это казалось не совсем хорошей идеей, но уходить было уже слишком поздно: она оказалась под навесом вместе со всеми, не без интереса оглядывая обстановку. На веревках висели какие-то травы, а в середине на расписном ковре расположились угощения. Дети, ждущие их, забавно заболтали, указывая пальцами на места вокруг импровизированного стола. Приглашали присесть. В душе Йегер болезненно щипало чувство вины: есть предложенную еду ей было страшно от мысли, что у этих людей это может быть последним пропитанием. Они сели как истуканы, с мнимым недоверием озираясь кругом, пока жители этого места понимающе пытались объяснить, что весь этот фарс — ничего не стоящее им благодарность. И под гнетом, наверное, усталости, разведчики сдались, принимая в руки стаканы с каким-то пойлом. Со временем неловкость ушла, уступая место легкости и веселью. Люди оказались гостеприимными, приносили выпивку и еду, развлекали шутками и танцами. Давали время забыться и потеряться, спрятаться от проблем, которые наваливались на молодые плечи с особенной тяжестью. Юнона вновь почувствовала себя не только солдатом и важным для достижения свободы человеком. Она почувствовала себя юной девушкой, слушая пьяные незамысловатые комплименты и тихо хихикая с Сашей над ревнующим Жаном, то и дело пытающимся доказать не претендующим на Йегер мужчинам, что та вообще-то уже занята. Пусть и неофициально. Так и ночь стала глубже, а день, меняющий их жизни, ближе. После такого веселья их обязательно поджидало липкое похмелье на утро. «Новичками» в распитии алкоголя они уже не были, но, например, Микасе всегда было дурно, в то время как Саша всегда чувствала себя свежим огурчиком (может, дело было как раз-таки в том, что все токсины вышли из ее организма в тот же вечер после болезненной рвоты). И как бы им не хотелось остаться и пропустить конференцию (ради которой они сюда вообще приплыли), долг не ждал. И Леви с Ханджи тоже ждать были не намерены. Конечно, старшим не приходилось возиться со своими подчиненными хотя бы потому что солдаты чувствовали свою ответственность и не собирались устраивать ребячество. Они относились ко всему весьма серьезно. Как и полагалось ветеранам разведкорпуса. Рядом с чужаками было тяжело: ребята ёрзали на мягких сидениях, нервничали в попытках найти удобное положение и игнорировали «шиканье» с призывом успокоиться от командиров. Дискомфорт окутал их головы и не отступил даже тогда, когда на сцене кто-то очень заговорил, предварительно попросив всех соблюдать тишину. Мужчина говорил громко, разбивал своим голосом всякие надежды в головах солдат. И с чего они только решили, что есть возможность заиметь еще больше союзников? Здесь их ненавидели все. Даже местные элдийцы относились к «дьяволам прадиза» с горькой ненавистью. А ведь они их даже ни разу не видели. Это вызывало весьма гнусные мысли в юных головах. Они, будучи детьми, столкнулись с такими кошмарами, что сейчас ненависть могла казаться пылинкой на сильных плечах, но от чего-то казалась плевками в чистые лица. А лица ведь действительно чистые и даже не дьявольские. Юнона лихорадочно оглядела лица своих друзей и с толикой облегчения замечала, что решимость все эти слова не поубавила. Да, им было горько от осознания несправедливости. Да, немного грустно. Но все они точно знают, что всегда существует план «Б». Пусть он и был еще совсем не проработан, имел в себе много дыр и неточностей. Вздохнула, едва прикрывая глаза рукой. В моментах хотелось встать, доказать всем что-то, но Юнона слишком хорошо понимала, что это не имело никакого смысла и принесло бы больше негативных последствий, чем чего-то хорошего. Поэтому так они и остались сидеть. Молча, сжимая губы в тонкие полосы, потряхивая раздраженно ногой и с полным отвращением слушать всеобщее восхищение. Она вздохнула еще раз, не попыталась подавить в себе глупую грустную улыбку, и повернулась в сторону, пытаясь найти поддерживающий взгляд Микасы. Только вместо поддержки она увидела в них тихое изумление в перемешку с болью. Нахмурилась, не понимая, чем вызваны подобного вида эмоции, а затем поглядела в сторону, куда смотрела Аккерман. Там, на входе, совсем на секунду Юнона успела увидеть отдаляющуюся спину своего брата.***
Эрен не вернулся. Когда конференция закончилась, а Йегера все не было на месте, Леви предположил, что своенравность Эрена сыграла свое, тот просто не смог выдержать речи и скоро вернется, но это оказалось совсем не так. Его искали. А позже нашли лишь короткую записку, в которой он твердо сообщил, что останется здесь. Ночь перед возвращением домой была оглушена тихими всхлипами Юноны и Микасы, которые игнорировались нарочно, чтобы лишний раз не ковырять открытую рану. Йегер не понимала ничего. В ее голове никак не могло уложиться происходящее. Она не понимала, что они будут делать дальше. Не понимала решения Эрена, не понимала, почему он ее бросил. Почему оставил. Йегер кажется находилась в дурацком состоянии полусна. Она отчетливо слышала, что остальные девочки в комнате уже сопели. Микаса ворочилась, но тоже уже спала, Саша похрапывала так, что вызывала чувство легкой зависти (хоть кому-то удавалось поспать спокойно). Юнона просыпалась от каждого шороха, лениво разлепляла глаза и глядела на время — три часа ночи не успокивали. Тишина была иллюзией. Слышалась какая-то возня, шебуршание одеял, а затем тихий стук. Такой, будто что-то маленькое ударилось в стекло окна. Юнона было подумала, что это случайность, но стук повторился — в окно прилетел второй маленький камушек. Она нахмурилась и сжала кулаки (отчего-то стало очень страшно), на цыпочках прошлась к окну, встала с правой стороны от него и краем глаза поглядела вниз. Там, на дороге, освещаемый слабым светом уличного фонаря, стоял Зик. Юнона удивленно захлопала глазами, вопросительно взглянула на брата и не смогла проигнорировать жест, просящий выйти к нему. Она тихонечко шагнула в сторону своей кровати и достала пиджак, чтобы накинуть на плечи. Огляделась, пытаясь понять, не разбудила ли своими действиями девочек, и медленно пошла к выходу из комнаты. Стоило только коснуться ручки двери, сонный голос Аккерман заставил стучать сердце Юноны еще быстрее от неожиданности: — Ты куда? — В горле пересохло, — голос был действительно очень хриплым, а потому у Микасы не закрались сомнения. Юнона выдохнула, когда Аккерман кивнула и отвернулась к стене, и вышла из комнаты, тихо ступая по коридору и лестнице вниз. В доме было тихо и Йегер понадеялась, что никто не услышит, как тихо скрипнула входная дверь. Вечерняя прохлада освежала. Юнона задрала голову, вглядываясь в небо, которое вот-вот должно нарисовать на себе пейзаж рассвета, и огляделась, в поисках Зика. Он стоял в тени, куда не падал свет фонаря и терпеливо ждал, когда Юнона подойдет ближе. Хотелось ли ей его обнять? Однозначно. Только вот смелости не хватало. Она подошла к нему, неловко переступая с ноги на ногу, и посмотрела таким взглядом, от которого Зику захотелось куда-нибудь спрятаться. Юнона молчала. Его молчания хватило лишь на неск секунд. — Как ты? — выдалось грубее, чем он планировал. — Держусь, — кратко. Хотя бы потому что рассказывать обо всем Зику было бы странно. Да и ему навряд ли интересно. — Я взял небольшой отпуск и меня отпустили с передовой, — он тянул время и Юнона это понимала, молчала терпеливо, слушала, так, будто справшивала. — Заскочил к бабушке с дедушкой и… — И?.. Вместо ответа Зик начал стучать по своим карманам в поисках чего-то. А когда нашел, в руке его оказался небольшой сверток. Он протянул его Юноне и тут же полез еще раз в карман — в этот раз за сигаретой. На вопросительный взгляд Юноны не ответил, вынуждая ее посмотреть на то, что он принес самой. Йегер не стала противиться и развернула сверток бумаги. Не удивилась, когда в руках оказалась толстая тетрадь, но без удивления на Зика взглянуть не смогла. Открывать и начать читать тоже не решалась. И тогда тишину не выдержал уже он. Плотно затягиваясь, Зик взглянул ей прямо в глаза и с небольшой паузой произнес: — Это дневник нашей мамы. Бабушка нашла, сказала, что он должен быть у тебя. Сложно объяснить, что Юнона почувствовала в этот момент. Дину она точно не любила, но невыносимое чувство упущенного било по ней раскаленной плетью. Закусывая щеку, она осторожно открыла первую страницу. Ужаснулась. Все было перечеркнуто, по краям от записей странные темно-коричневые пятна, страницы помяты. И среди всего хаоса из букв первая строчка бросалась в глаза от того, насколько размазано это было написано.«Он сходит с ума»
В голове Юноны возник рой вопросов. Ее глаза хаотично забегали по буквам, стараясь выцепить объяснение, но сделать этого не успели. Грубая рука Зика резко захлопнула тетрадь, заставляя Юнону нервозно дернуться. — Прости, — тихо произнес Зик, как бы невзначай касаясь ее руки, пытаясь вселить в свое действие нежность. — Лучше бы ты прочла это уже дома. И Юнона послушалась. Хоть из головы эта фраза никак не хотела уходить. «Он сходит с ума». Она замолкла, но и уходить пока не спешила. Осталась стоять на месте, утопая в мыслях. Переживания об Эрене не угасли, а начали бороться с жутким интересом по отношению к этому дневнику. От этого голова начинала побаливать. Зик ловит ее тусклый взгляд и в моменте перестает себя сдерживать: решается на отчаянный шаг, когда выбрасывает окурок в сторону. Секунда — и Йегер оказывается в братских объятиях. Она неловко замирает, не зная, куда деть руки, пока Зик сжимает зубы, не в силах сдержать свои эмоции.***
Судно стоит на неспокойной воде в ожидании пассажиров. На пристани сегодня шумно — люди ходят туда-сюда, своим смехом и радостью наводят раздражение на разведчиков. Этот мир тут же перестал им нравится. С небольшими дорожными сумками наперевес, они оглядываются по сторонам. Юнона смотрит по-особенному. Вглядывается в каждого прохожего. Отчего-то в груди ее не угасает надежда. Кажется, что вот сейчас из толпы покажется лохматая голова Эрена и он с теплой улыбкой скажет, что вернется с ними домой. Только вот этого не происходит. Зато вовремя появляется Жан, берет за руку и успокаивающе поглаживает ее своими пальцами. Юнона прослеживает за его взглядом и не сдерживает улыбку при виде юной парочки: парень, посмеиваясь, тыкает рожок с мороженым в нос своей любимой, а та заливается шутливо-гневным воплем. Он целует ее в нос, избавляя от остатков вкусности и нежно обнимает. У них явно хорошо идет день. А у Юноны от жалости щипает глаза. — Когда-нибудь у нас тоже так будет, — тихий шепот Жана она слышит среди толщи разных звуков. — Обещаешь? — Обещаю. И слезы перестают наворачиваться. Наверное, ей действительно хотелось бы этого. Спокойной жизни где-нибудь у моря. Никаких войн, никаких проблем. Юнона представляет, как могла бы сбегать на ночные прогулки с Жаном, как Микаса просила бы быть осторожней с этим. Как повел бы себя Эрен? Она с ужасом осознала, что не может представить его в контексте спокойной жизни. По крайней мере не сейчас. Йегер задумчиво почесывает щеку и откликается на призыв Ханджи поторопиться – медленно приходило осознание, что Эрен не придет.