По традициям Юга

Нежные переливы цитры, льющееся из пирамидки, ласкают душу музыкой Юга. Шах стоит у окна, но его мысли далеки от столичных пейзажей. И даже любимая мелодия не трогает так, как раньше. Его занимает лишь девчонка. Его наказание. Бесполезный камень на его шее… Вайю Блау — личная заноза Таджо Шахрейна. Та, кого он пообещал оберегать. «Таджо… — Аксель выглядел осунувшиися. Впалые щеки и отсвет безумия в глазах. — Нет, Шахрейн. Шах… — он поправился чересчур поспешно, словно боясь, что его не захотят выслушать и попросту выгонят. — Мы никогда друг друга не любили… Я неоднократно называл тебя сыном псаки, рассказывал где вертел я тебя и всю вашу контору… — Аксель поморщился от собственной прямолинейности, но, опустив голову, упрямо продолжил. — Я и сейчас так считаю, но… — Аксель дёрнул головой, словно заставляя себя говорить. — Шах… Шахрейн. Ты единственный… Единственный, кто может. Прошу… — Аксель поднял на Шахрейна взгляд полной мольбы. — Прошу тебя, Шах. Мне просто не к кому больше обратиться… — он оборвал сам себя и отвёл глаза, будто стыдясь. — Ты ведь знаешь. Ты — знаешь… Она просто не выживет. » Слова пока-ещё-наследника-Блау все ещё звучали в голове колоколов и, пожалуй, были главной причиной, почему Шах вообще ввязался в эту авантюру. Ведь он, один из немногих даже в управлении, действительно знал что происходит с Акселем. Точнее, знал, что ждёт породнившегося с родовым даром Гласа. Точно так же, как Шах знал куда на самом деле «сбежал» Кастус Блау и кто реальный виновник. Поэтому Шах просто не смог послать Акса. Потому что… Не принято отказывать умирающим. А то, что управление выдало сходный приказ — защитить сиру Блау, — лишь незначительная мелочь, облегчаюшая выполнение взятого обязательства. Музыка замолкает, но Шах все ещё стоит у окна, бездумно вглядываясь в начинающие сгущаться тени. Дверь открывается почти бесшумно, почти плавно. Но мужчина досадливо морщится от чересчур громкого в тишине скрипа половицы. Девчонка снова на неё наступила. И тот факт, что в этот раз она сделала это молча и не упала, ни на каплю не смягчает провинность в глазах Таджо. Пиалы звякают негромко и даже почти мелодично… Но Шах недовольно дёргает щекой, прежде чем с абсолютно непроницаемым лицом повернуться к «ученице». Таджо готов насладиться очередным актом представления «взрослая сира Блау учится тому, что должна уметь юная сира». Он предельно собран и настроен. Девчонка… Нет, уже скорее девушка. Вайю уже усвоила часть его уроков и все чаще применяет их на практике. Как, например, сейчас. Собранную в высокую и чересчур сложную причёску волосы. Женские краски, нанесённые словно крыльями бабочки — невесомо, — неуловимо подчёркивают девичьи черты. Ханьфу, мотивами вышивки напоминающее о Юге, но выглядящее скорее подделкой под работы истинных мастериц. Осанка, в точности соответствующая Высшей сире. Сейчас, Вайю гораздо сильнее похожа на ту, кем она является — сирой из Высших, взрослой девушкой. Почти распустившийся цветок Севера, который совсем скоро раскроется во всем своём великолепии. И Шахрейну приходится прикладывать усилия, чтобы оценивать действия ученицы, а не миловидной девушки. На колени, как того требует церемония, Вайю опускается медленно и плавно. Но Шах с мрачным удовлетворением цепляется за то, что ей все ещё не хватает грациозности. Девушка замирает, глядя исподлобья, её губы поджаты, ровно настолько чтобы это было заметно, но не вызвало претензий у мучителя. Идеально зафиксированная прическа — ни единого свободного или своевольного локона. И сама поза — смиренная готовность ждать подходящего момента. Шах тоже не спешит делать шаг, придирчивым взглядом пытаясь отыскать недостатки. Но… Сира выглядит идеально. Даже чересчур и сейчас это тоже вызывает недовольство. Шах умеет видеть прекрасное. Но он хотел видеть Вайю Блау, которая стала безупречна. А перед ним — сира лишенная своего лица или, правильнее, индивидуальности. Абсолютно идеальная и этим отталкивающая. Будь она чуть более естественной… Будь она внешне более живой, и Шаху оказалось бы значительно труднее переключиться на деловой настрой. Мужчина медленно кивает, позволяя начать. Щелкают кольца, вспыхивает огонь, журчит вода, неспешно сыпятся чаинки… Шах не отрывает взгляда от девушки, почти с нетерпением ожидая, какую оплошность она допустит сегодня. — Слишком быстро, — цедит Таджо, разрушая магию чайной церемонии. Вайю вздрагивает едва заметно. Скорее от неожиданности, чем от испуга, но… Её рука дёргается, и венчик, приподнявшись лишь на миг, орошает поднос парой капель. Шах кивает с злорадным удовлетворением, неуловимо расслабляясь. — Никуда не годится, — Таджо недовольно поджимает губы. Мужской голос сух, и Вайю, сверкнув полными злой обиды глазами, опускает голову ниже, пряча «неподходящий сире» взгляд. — Но. — С. Самого. Начала. Шах не оставляет выбора, буквально давит своим голосом. Он не приемлет неподчинения. Не от ученицы, которая доставляет лишь проблемы и не приносит никакой пользы. Практически никакой. Вайю поднимается медленно, словно через силу. Как будто у неё все тело задеревенело или, скорее, как будто ей приходится заставлять себя подчиниться. Снова. Шах следит за действиями девушки неотрывно. В его пристальном взгляде можно с лёгкостью прочитать недовольство. Как и всегда. Но Шах… Любуется. Он буквально не может оторвать своего взгляда от движений Вайю. И не может не признать, что сейчас она для него больше девушка, чем навязанная подопечная. Вайю закрывает за собой дверь, и Шахрейн поворачивается к окну. Пирамидка, подчиняясь, вновь начинает проигрывать давно знакомую мелодию, но это не приносит привычного облегчения и спокойствия. За окном розовым вином разливался закат, знаменуя лишь начало долгого вечера. Он немного слукавил, прервав эту попытку. У девчонки… Нет, все-таки у девушки. У девушки был шанс довести церемонию до конца в соответствии со всеми правилами и нюансами. Но… Его не устраивает подобное. Его не устраивает это «могла бы», его устроит лишь идеальное исполнение. Без единой оплошности. И до тех пор, он будет заставлять её переделывать снова и снова. Столица, как и Южные гаремы, не прощает несовершенства и слабости. **** Вайю не просто злится, она практически кипит от возмущения. Её пальцы буквально дрожат от негодования и с трудом сдерживаемой ярости, которую так хочется обрушить на голову этого бесчувственного Таджо. Девушка с громким стуком опускает поднос на стол, отчего фарфоровые изделия буквально подпрыгивают и лишь чудом не опрокидываются на саму Вайю. — «Никуда не годи-ится». «С самого нача-ала», — язвительно передразнивает девушка, раздражённо выплёскивая чай в раковину. Сира почти ненавидит этот чайник и Таджо, который снова выскажет своё фи, если посчитает, что Вайю плохо его ополоснула после неудачной попытки. И этот поднос… С которого сначала приходится составить все чашки, что крайне тяжело, когда руки так и норовят сжатся в кулак. А потом ещё и бережно его протереть, хотя больше всего хочется бросить на пол и хорошенько потоптаться, вымещая свою злость. Девушка отходит в сторону от хрупкого чайного сервиза и лишь теперь вспоминает, что на ней по-прежнему надето прекрасное и красивое ханьфу, которое должно было смягчить Шаха. С запозданием Вайю осознаёт, что всё это время находилась в нём. И лишь милостью Великого, не иначе, оно до сих пор радует своей первозданной красотой без единого следа от воды или, того хуже, чая. Вайю досадливо морщится, вспоминая, скольких усилий ей стоило достать этот наряд. «Настоящая южная вышивка, работа лучших мастериц». Вайю кривится, с отвращением рассматривая мотивы Юга по подолу. Она не любит Юг. Не любит ничего, что связано с Югом. Кроме, разве что, сладостей. И это ханьфу… Она надела его специально для Таджо, чтобы этот… Этот бесчувственный чурбан! Чтобы это злосчастная чайная церемония ещё больше соответствовала его любимым «южным традициям». Южный наряд, южный сервиз, южная церемония… Даже косметику и причёску Вайю сделала похожей на ту, что видела у Кораев. Вайю делает глубокий вздох, со скрипом, но признавая очередной провал. Провал не в том, что она снова допустила промашку. Её главный провал в том, что она посчитала, будто у Шахрейна есть чувства.