БиоГенерация

Бауэр Стрит, 712/8. Галифакс, Канада 25 мая 2000, 22.50 Коннор устало оглядел дюжину коробок, которыми была заставлена арендованная неделю назад квартира. Встал с корточек, размял затёкшие ноги, пригладил растрепавшиеся чёрные волосы и потёр ноющую поясницу. Задумался, что чувствуют люди, которые переезжают из прежних жилищ с огромным количеством чемоданов, мебелью, посудой, и тихо присвистнул. Коннор въехал в уютную двухкомнатную квартиру с небольшим количеством коробок, заполненных в основном вещами Николь — его трёхмесячной дочери, и сейчас ему казалось, что конца и края распаковке пока не видно. У него самого имущества накопилось немного: несколько костюмов, рубашек, галстуков и других предметов первой необходимости. Всё это он разобрал ещё утром, а вот вещи дочери старательно проглаживал утюгом и вдумчиво раскладывал по шкафам, сортируя по видам и степени необходимости так, чтобы не метаться по квартире в поисках чистых ползунков или прогулочных костюмчиков. Отдельно в углу стояли оставленные напоследок коробки с вещами доктора Адама Дженнерса, который с радостью принял предложение переехать вместе с Дойлами из домика в пригороде. Коннора также невероятно воодушевило его согласие: за те страшные и безумно сложные полгода своего восстановления после пребывания в лаборатории, он стал относиться к Адаму как к отцу. Родного он никогда не знал, и, будучи ребёнком, завидовал друзьям, лет до тринадцати загадывая на Рождество, чтобы Санта подарил ему папу. Но за несколько недель до его пятнадцатилетия миссис Дойл скоропостижно скончалась… И с тех пор Коннор не только больше не загадывал никаких желаний, он перестал верить в Санту, Бога, чёрта и чудеса. Однако сейчас, глядя то на Николь, то на коробки Адама, Коннор мимоходом вспомнил ту давно затёртую в памяти детскую мечту. Спустя столько лет она всё же исполнилась, пусть и в весьма своеобразной форме. Ведь обстоятельства знакомства с Дженнерсом вряд ли располагали к установлению близких отношений, но Коннор очень быстро почувствовал взаимное тепло Адама и отношение к себе как к сыну. А в Николь Адам и вовсе души не чаял, проявляя невероятную заботу. Вырастив и воспитав ребёнка, Адам прекрасно понимал, как обращаться с малышкой, понимал её желания по выразительности крика, чем сам Коннор порой похвастаться не мог. Такое отношение подкупало сильнее всего. Коннора иногда до самых костей прошибал ужас от мысли, что он мог остаться совсем один с крохой, иногда опасаясь неловко взять её или неправильно истолковать причину крика. Но прошло полтора месяца с момента, как он узнал, что стал отцом, и теперь уже не так часто паниковал и даже с опаской радовался прогрессу — со вчерашнего вечера ещё ни разу вроде не сплоховал и не впал в ступор от её душераздирающего плача. А остаться наедине с дочерью Коннору пришлось из-за того, что вчера Адам улетел в Неваду — выступить свидетелем в суде по делу о лаборатории под кодовым названием «Улей», в которой он работал на протяжении почти года и где как раз впервые увидел Коннора как своего пациента. Судебные слушания проводились в закрытом формате, и обещали растянуться на приличный срок. Коннора же — по какой-то видимой только судье причине — ни свидетелем, ни пострадавшим в суд не вызвали, что показалось ему крайне странным. Ведь вряд ли после тех зверств и экспериментов, которые творились в «Улье», хоть кому-то из подопытных, за исключением его самого, удалось выбраться оттуда живым. Да и ему бы так не повезло, если бы в стенах лаборатории не нашлись люди, которые, осознав всю правду о противозаконной деятельности «Улья», захотели унести оттуда не только свои ноги. В разговоре, проходившем за сборами в Неваду, Адам предположил, что судебный процесс не так давно начался и, вероятно, опрос свидетелей назначили на более поздние сроки, решив в первую очередь разобраться с работающим персоналом. Но Коннор подозревал, что за отсутствие «путёвки» в суд ему стоит благодарить Адриану Де Марко — родную тётю Николь и ведущего расследование по выведению «Улья» на чистую воду агента ФБР. Адриана проявляла чрезмерную озабоченность тем, сколько времени он проводил с дочерью, и Коннор не удивился бы, если бы узнал, что кое-какие факты расследования, которое она вела, оказались напрочь стёрты из истории вместе с его именем. А то, кто спланировал и провёл операцию по его спасению из стен лаборатории, до сих пор оставалось для него тайной, но Коннор не сомневался в причастности Де Марко. Её сестра вряд ли бы справилась одна или захотела привлекать к опасному мероприятию кого-то другого. Но Аманда умерла, а Адриана не хотела делиться с ним подробностями… Да и какие уж там откровения… Коннора до сих пор передёргивало даже от мимолётных воспоминаний о тёте Никки. Когда они познакомились чуть больше месяца назад, он тогда уже подозревал — их отношения будут напоминать перетягивание каната. Но не думал, что каждый её звонок и действие станут вызывать у него подкаты злости или ввергать в шок. Адриана сразу предупредила — визиты к племяннице будут проходить в удобное для неё время, следом чётко дала понять — отношение к его статусу родителя у неё сомнительное. И даже несмотря на то, что путь из Вашингтона в Галифакс неблизкий, и Адриана явно зависела от не слишком частых рейсов, всё же рамки приличия никто не отменял, а у неё они напрочь отсутствовали. Она приезжала без звонков либо предупреждений, не сильно вникала, рады ли её присутствию. А иногда заявлялась во время, когда дома и вовсе никого не было… На следующий день после заключения договора на аренду квартиры Коннор заехал, чтобы измерить стены, открыл запертую дверь ключом и вдруг обнаружил внутри Адриану, которая ходила по комнатам и выглядывала из окон. Он опешил, но вида не подал, мысленно готовясь, что сейчас она явно найдёт к чему придраться. Например, что пейзаж не соответствует её представлениям об эстетическом воспитании Николь. Даже с мрачной иронией оценил, насколько зелёные деревья растут в парке напротив и не сильно ли выбивается из общей экспозиции ярко-малиновый киоск с мороженым. Но потом Адриана начала присматриваться к розеткам, и Коннор вскипел, поняв, что она оценивает безопасность квартиры. Молча. Но если у неё есть какие-то опасения или подозрения, то он хотел бы об этом знать. Не сдержавшись, Коннор высказал в горячем порыве всё, что думал и по этому поводу, и по ситуации их взаимодействия в целом. Но Адриана лишь с холодным безразличием отчеканила, что её действительно волнует лишь жизнь и безопасность Николь. Ради чего она, в первую очередь, и старается. — А своё недовольство, профессор Дойл, можете оставить при себе. Наше с вами общение вынужденное. Я вас рассматриваю исключительно как не самое удачное приложение к моей племяннице, от которого, увы, пока не избавиться. — Она выделила интонацией последние слова и добавила ледяным тоном: — И ваши всплески эмоций меня абсолютно не волнуют. А затем развернулась на каблуках и с гордо приподнятым подбородком вышла, не попрощавшись. Как, впрочем, и всегда. К тому моменту Коннор уже и сам прекрасно понял — Де Марко старается уличить и доказать — он плохой отец, чтобы забрать племянницу и растить её самой. Она цеплялась к каждой мелочи, бесконечно задавала десяток вопросов Коннору, который самостоятельно пытался разобраться, как ухаживать за младенцем. И иногда очень нуждался в помощи, а не в бесконечных нотациях и придирках. Её назойливость и надменность ужасно раздражали, и Коннор порой отчаянно желал захлопнуть дверь квартиры прямо у Адрианы перед носом. Один раз она его так довела, что он стоял, слушал её очередную порцию директивных указаний, перемежаемых с «Вы всё уяснили, профессор?», и представлял, как выталкивает Де Марко за порог. Или вовсе спускает с лестницы… И стыдно за своё преступно разгулявшееся воображение ему почти не было. Но, естественно, даже тогда, сжав зубы, он вытерпел с достоинством. Понимал, что у этой женщины слишком много власти и связей. Однако таким же высокомерным тоном напомнил гостье, что он — хозяин квартиры и отец Николь. И биологический, и по всем документам, которые он немедля оформил практически сразу же после решения растить и воспитывать малышку самостоятельно. Бюрократия была явно на его стороне, но Коннор нутром чувствовал — Адриана в любой момент готова устроить активный театр боевых действий за Николь. Но как бы ужасно его ни злила возомнившая о себе невесть что дамочка, на каблуках едва достававшая ему до подбородка, иногда он старался её понять. Возможно, её выпады и агрессивное поведение вызвались тяжёлым переживанием смерти сестры. Адриана колола его ледяными взглядами, но когда смотрела на Николь, в её глазах разгорались тёплые огни. Она любила Николь, это невозжно было не заметить. И явно хотела, чтобы малышка осталась с ней. Почему её умирающая сестра-близнец вдруг предпочла отдать Николь биологическому отцу, которого совсем не знала как человека, а не оставить Адриане, Коннор понятия не имел. Но Адриана явно злилась на её выбор и от безысходности срывалась на Конноре, словно он был хоть в чём-то виноват. А Коннор хотел верить — рано или поздно она оправится от потери, и их отношения перейдут хотя бы в ряд нейтральных, иначе надолго его терпения и деликатности всё же не хватит. Но больше всего Коннора настораживало, что в каждой беседе с ним Адриана интересовалась, не замечает ли он каких-нибудь странностей у Николь. Когда она спросила об этом в первый раз, Коннор не придал значения. После второго вопроса — насторожился, после третьего — начал нервничать. Вечерами он всматривался в каждое движение дочери, ловил каждую её улыбку, взгляд. Истрепал все нервы Адаму, который, как врач, мог оценить состояние здоровья Никки. Но ничего странного ни обеспокоенный отец, ни раздражённый беспокойством отца названный дедушка не находили. Николь росла абсолютно нормальным трёхмесячным ребёнком, хоть и слегка опережала по нормам развития сверстников. В очередной раз окинув взглядом коробки, Коннор резко выдохнул через сложенные в трубочку губы. Решил — раз завтра выходной за сверхурочные, то на сегодня разбор вещей можно завершить. Коннор подошёл к кроватке, где спала дочка. Улыбнулся и, глядя на трогательные черты детского личика, в очередной раз понадеялся — те эксперименты, которые проводили над ним, никогда не отразятся на здоровье дочери. Ему также хотелось верить, что и он будет жить достаточно долго, чтобы вырастить и воспитать Николь, дать ей всё самое лучшее. В Бога Коннор не верил, но когда смотрел на свою кроху, безмолвная мысленная молитва, обращённая неизвестно к кому, всё же вырывалась из сердца. Коннор невесомо дотронулся до щеки и ласково прошептал: «Спокойной ночи, звёздочка!» Затем разделся и лёг под одеяло. Сон окутал своим покрывалом моментально. Спал Коннор обычно чутко, просыпаясь от любого шороха и тем более от кряхтения Николь. Но в этот раз натренированный слух совершенно проигнорировал тихий скрип, создаваемый каруселькой, висевшей над кроваткой малышки. Николь лежала, широко распахнув глазки, и улыбалась, глядя, как над ней кружит хоровод маленьких разноцветных пластмассовых звёздочек и плюшевых зверей, запущенный неведомой её отцу силой… Штаб квартира ФБР. Вашингтон, округ Колумбия 26 мая 2000, 10.58 Джон Доггетт ослабил узел галстука, как только за его напарницей Даной Скалли закрылась дверь кабинета. С её уходом уровень напряжения, незримо повышающийся всё утро в кабинете, стремительно начал падать и к огромному облегчению Джона перестал давить ему на виски. Агент Скалли вчера выписалась из больницы и сегодня приступила к работе, отдохнувшая, но очень печальная. Их разговор в первый совместный рабочий день сразу не заладился, и за прошедшие три часа они обсудили всего один вопрос: будет ли у Доггетта в отделе «Секретные материалы» собственный стол. Скалли явно дала понять, что раз уж у неё до сих пор здесь данный предмет мебели не появился, поскольку это кабинет её напарника, агента Малдера, то и Джону не стоит рассчитывать на такие «привилегии». Именно из-за поисков агента Малдера Доггетт, ранее работавший в отделе по раскрытию особо тяжких преступлений, и оказался в этом самом кабинете, и теперь ему, как выяснилось, даже организовать рабочее место так, как хотелось, не полагалось. Осмотрев в очередной раз скептическим взглядом стеллажи с папками под грифом «Икс», Джон припомнил день, когда узнал о своём назначении на пост руководителя поисковой группы. В то утро ему не сказали, кого он будет искать, но интуиция не обманула: грядёт нечто бесперспективное. Днём, получив в руки кейс с материалами дела, Джон присвистнул и прикрыл глаза ладонью. Вот уж не думал он, что ему придётся искать того, кого в Бюро называли Призраком. И теперь специальный агент ФБР Фокс Малдер, один из двух агентов работающих в отделе-отшельнике «Секретные материалы», судя по всему, решил им стать в прямом смысле, исчезнув на глазах у заместителя директора Уолтера Скиннера в лесу Орегона. В деле фигурировало скользкое упоминание о летающем инопланетном корабле, однако директор ФБР на организационном совещании сразу же резко обозначил свою позицию на этот счёт: никаких пришельцев. Ни в показаниях свидетелей, даже если они из числа коллег Малдера, ни тем более в отчётах ведущих агентов. И Джон тогда лишь уверенно кивнул, но мысленно возмутился. Неужели директор сомневается в его компетентности? Джон никогда не верил ни в какие инопланетные корабли, водящие хороводы в свете звёзд. И никогда бы не допустил подобной чуши занять хотя бы строчку в своих докладах. Но разве он мог тогда подумать, что без пришельцев всё-таки не обойдётся? И лучше б они снова промелькнули на страницах бумаг… Масштабная операция по поиску пропавшего агента в Аризоне не привела к успеху, зато привела Дану Скалли в больницу, в которую она попала из-за стычки с тем, кого называла Охотником за головами. Этот самый Охотник — опасный вид инопланетянина, мгновенно меняющий внешность — принял вид Малдера и заставил Джона в прямом и переносном смысле попотеть, гонясь за ним по пустыне. В один их вечеров он перевоплотился в агента Скалли, нанёс ранение одному из агентов, а затем ранил и саму Скалли под видом Скиннера. И пока она находилась на лечении, Джон вернулся в Вашингтон. После провала поисковой операции его перевели в «Секретные материалы». Ему ничего не оставалось, как на несколько дней погрузиться в изучение архива дел в единственном кабинете отдела «Секретные материалы», чтобы оценить масштаб и глубину той задницы, в которую он попал. И своё назначение он теперь именно такой метафорой и описывал… Джон откинулся на спинку стула с мыслью, как хорошо, что сегодня пятница. В эти выходные он не собирался торчать на работе, перебирая папки в пыльном архиве и знакомясь со спецификой расследований в новом отделе. Задумался о планах. Как показывал опыт целого ряда свободных от работы дней, уборка дома занимает всего лишь полдня в субботу, но есть ещё полтора дня, в которые надо чем-то себя занять. А когда предполагаешь, что в перспективе коротать их будешь один — мысль сразу же навевает тоску. Джон не знал, куда направилась Скалли, но решил воспользоваться моментом и снял трубку телефона, чтобы узнать, проведёт ли он грядущий уикенд всё же в одиночестве или в компании. По памяти набрал номер мобильного, не ожидая, что ему ответят. Несмотря на то, что разница с Лас-Вегасом составляла три часа и до начала судебного заседания ещё оставалось время, он понимал — та, кому он звонит, может быть уже занята какими-то известными только ей делами. Но на удивление, спустя два длинных гудка, ему всё же ответили. — Адриана Де Марко. — Привет, это я, — улыбнувшись, начал Джон. — С рабочего телефона звоню, мобильный опять разрядился и не включается пока. — Тебе пора купить новый телефон, Джон, — напряжённо отозвалась Адриана. — Я уже час пытаюсь тебе дозвониться! — Наверное… — рассеяно сказал Джон. — Что-то случилось? — Мне нужна твоя помощь. — От её голоса веяло ледяной собранностью. — Я не смогу вырваться с процесса, сегодня полностью закрытое слушание. Благо, ты успел позвонить до начала. Но я хочу попросить тебя сразу же после работы отправиться в Галифакс. Моей ошибкой было разрешить Дойлу так быстро перевозить Николь в новую квартиру. Я надеюсь, не фатальной. Вскрылись некоторые детали… Не хочу говорить по телефону, просто прошу тебя… Вечером ты должен быть у Дойла. По спине пробежал противный холод, и Джон невольно вжал голову в плечи. Он уже несколько лет знал Адриану Де Марко как свою напарницу, теперь уже бывшую, и около года как женщину, с которой делил постель. Спустя неделю, как он, в буквальном смысле слова, рухнул в цоколь своей карьерной лестницы , Адриана стала начальником отдела по раскрытию особо тяжких преступлений после серии успешно проведённых операций. За всё это время Джон мог пересчитать по пальцам моменты, когда он видел её взволнованной или слышал такую интонацию, как сейчас. Хладнокровию и выдержке агента Де Марко мог позавидовать любой мужчина. Наблюдая за ней, Джон часто думал, что она всегда держит эмоции и чувства под замком: даже те откровенные, которые касались только их двоих. Адриана приходила в его дом, когда хотела, но никогда не оставалась дольше, чем на одну ночь. Была горячей любовницей, но ни разу с её губ не слетела фраза: «Я люблю тебя!» Хотя только ли её вина, что за год они оба не обменялись признаниями в чувствах? Точно ли они были влюблены друг в друга? Или ими двигала лишь страсть? А, может, даже уже обычная привязанность? — Хорошо, я помню, где ты записала его новый адрес, — ответил Джон, судорожно вспоминая, куда засунул тот блокнот. — Я понимаю, что не стоит тебе это напоминать, но Канада — другая страна, где наши полномочия ровным счётом ничего не значат, и всё же… Оружие обязательно должно быть при тебе, Джон… И ещё… — Она вдруг замолчала. — Да? — Будь осторожен, пожалуйста. Как обычно, Адриана нажала на «отбой», не дав ему возможности попрощаться или сказать что-то ещё. Но на последних словах металлическая интонация дрогнула, дав Джону окончательно убедиться в правильности своего предположения: Адриана нервничала. В кабинет вошла Скалли с двумя стаканчиками кофе. Молча просверлила его, сидящего за столом Малдера, взглядом, поставила перед ним стакан и села на стул в дальнем углу кабинета. «Ну вот, — озадаченно подумал Джон, — хотел получить занятость на выходные? Распишись в графе «Получатель». Не на такой уикенд он втайне надеялся, набрав номер Адрианы, но зато появилась возможность наконец-то познакомиться с этим Дойлом и посмотреть, что там за профессор такой, который гоняется за паранормальными явлениями по всему миру, и который не сходит у Адрианы с языка несколько недель подряд. Разумом Джон понимал – в поле её зрения Коннор Дойл попал исключительно из-за Николь — дочери умершей сестры Адрианы и самого Дойла. Но всё равно раздражался, даже видя, что и сама Адриана не в восторге от внезапного родства. Она крайне неохотно делилась с ним информацией о Николь и её отце. Многое из того, что Джон теперь знал, сложил в цельную картину сам из скудных, разрозненных фактов. Ему так и не довелось познакомиться лично с сестрой-близнецом Адрианы. Но он был в курсе, что Аманда около года проработала под прикрытием в «Улье» над проектом по лечению бесплодия и оплодотворения женщин методом ЭКО, а затем попала в больницу и умерла от опухоли головного мозга вскоре после родов. Адриана однажды с болью в глазах и раздражением в голосе вскользь упомянула, что эксперименты сестры не были успешными, вплоть до последнего, когда она решилась на отчаянный шаг и испробовала свой метод на себе, в результате чего и появилась на свет Николь. Умирая, Аманда попросила сестру отдать дочку родному отцу, но Адриана категорично отвергла просьбу. Ведь этот самый новоиспечённой отец знать не знал после возвращения из «Улья» о ребёнке. Разрешения на взятие необходимого биологического материала для опытов в лаборатории не спрашивали. Так с чего вдруг оказывать ему такие «почести» и делать из него родителя, когда Адриана, желая всем сердцем, готова стать официальным опекуном Никки? Едва подумав о малышке, Джон вдруг вспомнил разъярённые глаза Адрианы пару ночей назад и разговор, который едва не перерос в серьёзный скандал… — Адриана, у тебя был тяжёлый день… — Как и сотни других, — меланхолично отозвалась она, бездумно разглядывая крошечные трещинки на потолке. — Как будто у меня бывают другие. — Изредка бывают. Но не в последнее время. С тех пор, как в твоей жизни появился Дойл, всё пошло наперекосяк… — Сначала в моей жизни появилась Николь. — Даже в темноте Джон почувствовал, как Адриана напряглась. — Или даже беременная сестра, а потом племянница. А Дойл возник лишь потому, что Аманда решила во что бы то ни стало отдать девочку отцу. Словно я не смогла бы позаботиться о малышке… — Смогла бы, — примирительно проговорил Доггетт. — Но он отец… — Джон, — рыкнула Адриана, садясь на постели и сбрасывая с себя его руку, которой он чертил на её коже замысловатые фигурки, — тебе отлично известно, что он чисто биологический отец. Донор материала. Всё. Он не любил мою сестру, они не планировали ребёнка, он вообще «объект исследований номер такой-то». И вполне мог не захотеть взваливать на себя обузу в виде трёхмесячной крохи. — Но взвалил ведь, да? Не отказался. Хотя я даже не могу вообразить, что он чувствует, думая об обстоятельствах её появления на свет… — Мне достаточно того, что он думает об Аманде. Он, наверное, решил, что я не заметила. Или не обратила внимание… Когда мы первый раз встретились, он шарахнулся от меня, как от прокажённой. Видимо, моя внешность напомнила ему проводимые эксперименты. Его мозг мог связать лицо моей сестры и испытываемую боль. Он даже застыл на несколько секунд. Но справился. К его чести. Мне было некогда обращать внимание на его переживания. Мне нужны были ответы. — Тебе часто некогда. — Он постарался, чтобы его голос прозвучал мягко. — Что ты имеешь в виду? — со странным спокойным напряжением спросила Адриана. — Ты всегда собрана, — ласково проговорил Джон, садясь рядом и обнимая её за плечи. — Сосредоточена. Просчитываешь варианты. Чёрт, ты даже любовью иногда занимаешься так, как будто сдаёшь экзамен. Джон вздохнул, мотнув головой. Слишком увлёкся, вспоминая неприятную беседу. А о последствиях сказанных реплик припоминать не хотелось. Не разругались в пух и прах — уже хорошо. Он зарёкся никогда больше не заводить подобные разговоры с Адрианой, так как видел, что она никак не может смириться, что последнюю волю сестры — передать ребёнка отцу — исполнила её лучшая подруга. И Адриана до сих пор крайне тяжело переносила не только смерть близняшки, но и такое предательство. Однако свои чувства она никому не показывала. В Бюро за эмоциональную холодность Адриану называли ледяной сучкой. О ней ползли разные слухи, ведь агент Де Марко совершила экстремально быстрый подъем по карьерной лестнице и получила должность, о которой грезили старожилы, в свои двадцать семь лет. Однако никто не мог отрицать: она — жуткая перестраховщица. И её умению тщательно взвешивать все риски после изучения материалов расследования до запятых кто-то завидовал, а кто-то им искренне восхищался. Именно из-за отточенного навыка с ходу видеть мелкие нюансы Адриана по праву считалась одной из лучших. И часто расплачивалась бессонницей и головной болью, продолжая по ночам скрупулёзно рассматривать свои расследования с разных сторон. Она плевала на сплетни, ходившие у неё за спиной, но на жизнь людей — никогда. И если сейчас Адриана признала, что допустила ошибку — это серьёзно. А если ещё и нервничает, то дело совсем плохо… Джон, мельком глянув на так и не включившийся мобильный телефон, поднял трубку стационарного аппарата, чтобы забронировать на вечер билеты в Галифакс. Эхом в голове пронеслось интуитивное предположение — эти выходные он запомнит надолго. И окрасилась мысль отнюдь не положительным оттенком…