БиоГенерация

Женский исследовательский центр Эллейн Сперви Вашингтон, округ Колумбия 5 июня 2000, 17.44 Прогноз Адрианы сбылся: на следующий день Джон действительно немного прихрамывал на повреждённую ногу, но в целом она его не беспокоила. «Сырая» версия для коллег про неудачно завершившуюся пробежку тоже пригодилась. И после относительно спокойного рабочего дня Джону больше всего хотелось сразу поехать домой, но он вдруг с раздражением вспомнил, что там его ждёт абсолютно пустой холодильник. И очередной одинокий вечер у телевизора. С Адрианой они очень коротко поговорили около часа назад, и по её настроению и тону Джону не трудно было догадаться, что и грядущий вечер они проведут порознь. Адриана никогда не объясняла причины, почему не приедет, и не оправдывалась, просто ставила перед фактом: приедет или нет. Но сегодня даже лаконичное «нет» не прозвучало в ответ на его вопрос, и Джона окатило злостью, когда Адриана просто положила трубку. Правда, перед этим сказав, что ей срочно нужно кое-что уточнить про Николь. Он даже подумать не мог, что его радость несколько месяцев назад, когда Адриана сказала о рождении племянницы, будет омрачаться с каждым одиноким вечером всё больше. И дело было не только в Николь, чьё имя за день прозвучало всего три раза. Зато имя Коннора — как минимум, раз восемь. Хоть Джон понять волнение Адрианы за жизнь Дойла, но никогда ранее он не видел, чтобы она так волновалась за кого-либо. И это заставляло Джона испытывать злость и… ревность всякий раз при упоминании имени Дойла. Да и ведь сегодня понедельник. Адриана точно не полетит в Галифакс, брифинг закончился, какие у неё ещё могут быть дела? И почему нельзя провести вместе время? С невесёлыми мыслями и нахмуренными бровями Джон выбирал свежее мясо для стейка. Вздрогнул, когда в кармане неожиданно зазвонил мобильный. Даже немного удивился, увидев имя Адрианы на дисплее. И понадеялся, что она всё-таки скажет сейчас, что приедет к нему. — Джон, ты где? — Такому вопросу можно было бы обрадоваться, если бы он не прозвучал с тревожной интонацией. У Адрианы точно что-то стряслось. — В магазине, а что? — Он закрыл холодильник, так ничего и не взяв с полки. — Я только что узнала, что в Женском центре Сперви случился пожар. И кажется, там найдено чьё-то тело. — Я как раз в десяти минутах езды от её центра. Если хочешь, могу подъехать. — Джон выпалил своё предложение на одном дыхании, не задумываясь. — Если тебе не сложно… Не могу подъехать сама, хотя хочу знать детали. — Она грустно вздохнула и замолчала. — У тебя всё хорошо? — Джон кинул в корзинку замороженную пиццу и пошёл на кассу. — И почему ты не можешь поехать сама? — Я не в городе… — Её быстрый ответ очень удивил Джона. Час назад Адриана была на работе и собиралась ещё немного поработать, а теперь невзначай сообщает, что уже не в городе. — Джон, позвони мне, как съездишь на место и что-то узнаешь. Джон на секунду прикрыл глаза, услышав короткие гудки. Когда с тобой женщина-загадка, это держит в тонусе, будоражит, интригует. Но в какой-то момент начинает бить по нервам, заставляя прикусывать язык. Чтоб не выругаться. Через полчаса Джон стоял перед зданием, которое ещё вчера именовалось «Женским центром Эллейн Сперви». Сейчас от него осталась одна стена и куча пепла. Увидев чёрные руины перед собой, Джон присвистнул. Его крайне удивило, что одноэтажное здание в центре города могло успеть сгореть почти дотла. Явно не проводку замкнуло. Джон направился к одинокой фигуре в форме спасателя. Парень стоял почти посредине пепелища и делал пометки в блокноте. Доггетт показал ему удостоверение, коротко представившись. Молодой человек перевёл удивлённый взгляд с документов на агента. — ФБР? Я думал, этим делом занимается полиция. — У меня личный интерес, — ответил Доггетт, разглядывая осколки стекла под ногами. — В общих чертах, что здесь произошло? — Очевидно, поджог. Обстоятельства ещё выясняются. — Долговязый юноша с подозрением покосился на Джона, будто сомневаясь, стоит ли вводить его в курс дела. — Агент Доггетт?! Что вы здесь делаете? — Вопрос громыхнул настолько неожиданно, что Джон вздрогнул, тут же обернувшись. Дана Скалли стремительно приближалась к напарнику, нахмурив брови и поджав губы. — Я же сказала вам не лезть в мои личные дела! — Агент Скалли, — тихо начал Джон, всё яснее чувствуя подкаты опаляющей изнутри злости. — Я и не думал лезть в ваши дела. С чего вы взяли, что я приехал сюда из-за вас? Его искренний взгляд и тон немного охладили пыл Даны. Она остановилась напротив и всмотрелась в глаза Джона так пристально, словно попыталась прочитать мысли. — Тогда почему вы здесь? — чуть мягче спросила она. — Я здесь… — Доггетт судорожно искал слова, понимая, что не может сказать правду. — Я здесь по личному вопросу, который не имеет никакого отношения ни к вам, ни к агенту Малдеру. Дана удивлённо изогнула бровь и чуть наклонила голову. — Агент Скалли, я ведь тоже не обязан перед вами отчитываться, что побудило меня сюда приехать, — отчеканил Джон и с напором спросил: — Вы знаете, что здесь произошло? — Знаю, — с горечью в голосе ответила Скалли и посмотрела себе под ноги. — Моя доктор погибла во время пожара. — Доктор Сперви? — Джон широко распахнул глаза и не успел сдержать порыв озвучить эту фамилию, поздно прикусив себе язык. Скалли снова подняла взгляд и с недоверием посмотрела на него, всё ещё сомневаясь, стоит ли продолжать. — Да, доктор Сперви. Вы с ней были знакомы? — Можно и так сказать, — коротко ответил Джон и тоже всмотрелся в стекло под ногами. — Агент Доггетт? — Скалли пристально смотрела на напарника, явно давая понять, что беседа не окончена. — Как она погибла? И был ли в лаборатории кто-нибудь ещё? — Джон сообразил, как увести разговор в сторону. — Я беседовала с полицией. — Дана пожала плечами. — Со слов свидетелей, когда здание начало гореть, некий мужчина вынес Сперви и попытался привести её в чувство, зовя на помощь. Сам он не пострадал, в отличие от доктора Сперви, которая получила ожоги третьей степени тяжести. Она скончалась до приезда парамедиков. — А мужчина? — спросил Доггетт, пристально всматриваясь в печальные глаза напарницы. — Скрылся. По описанию его вряд ли удастся найти: чёрная униформа, шапка, маска, скрывающая нижнюю половину лица. Единственная отличительная черта, которую указали свидетели, — странная кожа, будто покрытая следами от ожогов или от перенесённой оспы. Джон, едва заслышав описание мужчины, почувствовал противный холод, побежавший по позвоночнику. Опять незнакомец в чёрной униформе и маске. Про следы на лице он ничего не помнил. Оба раза мужчина стоял вдали от него. Хотя сейчас память упорно спешила подсказать или навязать Джону, что были некие странности во внешности ночного «пришельца». Однако в квартиру Дойла проникло, как минимум, два человека. И кто был вторым — неизвестно. Интересно, остался ли в живых тот, который пролетел несколько футов, отброшенный неизвестной силой. — Странно, что доктор Сперви и неизвестный мужчина оказались здесь в шесть утра в понедельник, ведь центр открывался только в десять. И охраны не было на момент возгорания. — Действительно, странно, — пробормотал Доггетт. Был ли тот охранник, которого оглушила вчера Адриана, единственным в Женском центре, и насколько сильно он пострадал от ушиба, узнать будет нетрудно. Но сейчас обоих агентов, пристально рассматривающих битые стекла под ногами и разлетающийся пепел, одинаково мучил и терзал один лишь вопрос. Положили ли пожар и смерть учёной конец всем тем разработкам и экспериментам, над которыми работала Эллейн Сперви? Дана чувствовала сжимающиеся вокруг груди кольца тревоги и страха, думая о судьбе своего ребёнка, зачатого в рамках эксперимента. Джон же втайне надеялся, что все пробирки и бумаги, хранимые в стенах лаборатории, навсегда развеются пеплом… И другие учёные не найдут пугающее наследие экспериментальных опытов Сперви. А, главное, не попытаются воплотить её разработки в жизнь. Лаборатория ОНИР 6 июня 2000, 20.18 Линдсей нервно потёрла глаза и осмотрелась вокруг в надежде увидеть проблески просветления на лицах коллег. Вся команда учёных невероятно устала и вымоталась, не отводя глаз от стёкол микроскопов практически десять часов подряд. Пошли третьи сутки исследования пробирок, полученных от Адрианы. Все были на взводе, в очередной раз разругались, и теперь работали в гробовой тишине. Оставалось последнее звено в исследовании R-вакцины, но именно оно тормозило весь процесс. И озарение никак не приходило ни к кому из них. Час назад Линдсей созванивалась с Антоном, который дежурил в палате Коннора. Антон не на шутку беспокоился и уже даже не пытался скрыть тревогу. Несмотря на то что Коннор находился в сознании уже больше трёх часов, его жизненные показатели упали практически вдвое и продолжали снижаться. Коннор ни на что не жаловался, просто лежал в оцепенении и односложно отвечал на вопросы после длительных пауз. Похоже, Антон побоялся признаться Линдсей, что отсчёт пошёл на часы, а может даже на минуты. Но она и сама боролась с ужасным предчувствием, ломавшим её изнутри с самого утра. Когда в кармане завибрировал мобильный, Линдсей сразу же ответила и прижала аппарат к уху, не взглянув на экран. — Как дела? — послышался вопрос Клэр. — Всё так же топчемся на месте. — Слушай, Линдсей. Не знаю, что делать… — растерянно проговорила Клэр полушёпотом. — Понимаю, Блевинс запретил нам вкалывать вакцину Коннору, пока её до конца не изучат и не синтезируют новую партию. Но времени нет совсем! — Он так плох? — Голос Линдсей предательски дрогнул. — Мне кажется, у него начинается агония. — Но голос Клэр звучал не лучше и дрожал на каждом произнесённом звуке. — Я попросила Антона сменить тебя, приходи сюда. Побудь с ним… Слёзы защипали глаза Линдсей. Она чувствовала себя настолько вымотанной, что с трудом сдерживалась. И плакать больше хотела от собственной беспомощности. Ведь вот она, так называемая вакцина — в руках! Предполагаемое спасение для Коннора. Но в этом-то и дело, что только предполагаемое. Ведь именно теперь Коннору и приходится расплачиваться за то, что в «Улье» учёные вкалывали ему различные препараты, не заботясь о побочных эффектах. И кроме честного слова Сперви у команды Управления не было других доказательств, что вакцина — спасение, а не яд. Но и она давала лишь проклятых восемьдесят шесть процентов на успех. Линдсей злилась, ощущая тонкую грань между учёным, который понимал, что нельзя вкалывать чужеродное вещество, не до конца изучив свойства, и между любящим сердцем, которое разрывалось от боли и толкало её на необдуманные шаги. Она уже несколько раз с трудом отводила взгляд от штатива с образцами. В голове бились мысли: «Взять… Бежать… Уколоть… Будь, что будет… Я не могу потерять Коннора снова». Но каждый раз Линдсей отгоняла накрывающее наваждение прочь и шла снова к микроскопу. Нельзя действовать бездумно и обрекать Коннора на ещё большие муки, если вакцина вдруг, в лучшем случае, окажется пустышкой. Линдсей сама себе боялась признаться, но видя, как Коннор страшно страдает, она начала молиться о скорейшем избавлении от мучений для него. Любой ценой… Ей хотелось верить, что Спаситель милостив, и если изучение вакцины — путь в никуда, то Коннору не придётся слишком долго переносить муки. Она пугалась и ненавидела себя за то, о чём невольно думала, глядя на искажённое от боли лицо Коннора. Но желание, чтобы его адские страдания прекратились, только укреплялось. Линдсей почти не задавалась вопросом, как снова будет примерять жизнь без него. В этот раз без призрачного шанса на ошибку. Она и в прошлый раз не думала, что он может вернуться, но всё же гибель в Архангельске оставила после себя пусть и небольшую, но надежду, когда останки Коннора не нашли. Линдсей обернулась, услышав, как дверь лаборатории открылась. Бледный Антон из последних сил выдавил ободряющую улыбку, хлопнул Лин по плечу и занял её место у микроскопа. Больше не медля, Линдсей развернулась и направилась в палату к Коннору. Если всё настолько плохо, она должна быть с ним… И, увидев его своими глазами, Линдсей невольно приложила ладони к полыхающим щекам. Коннор лежал с широко открытыми глазами. Его тело вздрагивало, будто через него пропускали электрические разряды. Черты лица обострились и застыли, словно их обмазали воском. — Привет! — Линдсей подошла и взяла его холодную, как лёд, руку. — Привет… — Он отозвался не сразу. — Всё будет хорошо, не волнуйся! — сказал на автомате фразу, которую произносил постоянно. Вот только в этот раз Коннор даже не попытался посмотреть на Линдсей. Не моргая, он глядел перед собой, но, казалось, уже ничего не видел. — Коннор, я… — Не надо… Не сегодня, сядь… Линдсей села на краешек кровати и наклонилась поближе, чтобы рассмотреть его глаза. Бесшумно охнула и закрыла рот рукой. Зрачки Коннора, несмотря на яркий свет в палате, практически полностью скрывали серую радужку. От понимания, что у Коннора, скорее всего, отказали зрительные центры, сжалось сердце, а слёзы потекли по щекам. — Обещай мне! — вдруг очень чётко и ясно проговорил Коннор. — Поклянись, что если меня не станет, ты пойдёшь дальше. И просто будешь жить, не терзая себя и не виня ни в чём. Череда мурашек пробежала изнутри по спине Линдсей и застряла в горле липким комком. Коннор чеканил слова, будто робот, не глядя на неё. Незрячие глаза смотрели в пустоту, и его отчуждённость и холодность ощущались буквально кожей. Он не здесь, не с ней. Пугающее чувство охватывало Линдсей всё больше. Коннор будто уже не живой, но ещё и не мёртвый. Застывший на грани, где каждое слово, сказанное или услышанное, значит слишком много. — Пообещай мне, Линдсей, — повторил он. — Это всё, что мне нужно сейчас. Прошу. — Коннор, я обещаю, но умоляю тебя, держись! — прошептала она и погладила его по ледяной руке. — Ты меня слышишь? Умоляю… По его белому лицу прошла дрожь, но уголки губ приподнялись. — Спасибо тебе… за всё, — на выдохе прошептал он и затих. Опоры, сдерживающие лавину накопленной за несколько недель усталости, душевной боли, страхов и терзаний, рухнули внутри Линдсей. Слёзы брызнули из глаз, она уронила голову на грудь Коннора и громко зарыдала. Прикрыла веки, тут же выловив в темноте яркие картинки их прошлого. …Первая встреча в Управлении. — Профессор Коннор Дойл. — Он протягивает ей руку, ни намёка на улыбку, лишь строгий взгляд руководителя. — Будете стажироваться в моей команде. Вашим куратором будет Антон Хендрикс. Все вопросы общего характера по ведению дел к нему, ко мне — сугубо по текущему расследованию. …Месяц спустя они сидят в мобильной лаборатории, и Коннор, выслушав её отчёт, вдруг произносит: — Ты молодец! А ведь не скажешь, что стажёр! Такими темпами, думаю, тебя ждёт быстрое продвижение по карьерной лестнице. — Он одобрительно кивает… и улыбается. Впервые. А ведь она думала, что улыбка не входит в базовый набор режимов того, кого в Управлении называют роботом. …Множество совместных с Коннором расследований остаются за спиной. Теперь она точно знает — никакой он не робот. Да, в чём-то занудный, слишком педантичный, абсолютно помешенный на работе и на соблюдении правил. Но за кодексами и инструкциями он всегда видит живых людей. Просто себя настоящего не показывает. Лишь иногда приоткрывает завесу над тайной по имени профессор Коннор Дойл. …Они стоят на палубе яхты. Его серые глаза, наполненные печалью и грустью, смотрят на неё совсем иначе. Каждое слово даётся Коннору с трудом. И Линдсей растеряна. Может, не стоило спрашивать, почему он так одержим идеей Бермудского треугольника? Она и не подозревала, насколько личной окажется эта тема. Но она вдруг позволила ей увидеть его другим. Просто Коннором… Которого гложет вина. — Когда я был в ВМФ, я командовал противоминным катером в заливе Гуантанамо. Мы вошли в область, где не действовали законы физики. Мы столкнулись с явлением… Мой катер начал набирать воду и тонуть… Я приказал эвакуироваться. Но когда прибыли спасатели, в живых остались только я и старпом. Остальные… пропали. Ему даже спустя столько лет больно об этом говорить. Что же ещё хранит его прошлое, почему он такой закрытый? На его душе словно десятки замков, ключи от которых он запрятал так далеко, что не найти… И всякий раз когда Линдсей кажется, что она нашла хотя бы один из связки ключей, Коннор закрывается сильнее, словно сожалея о внезапно накрывшей его откровенности. Смущается, уходит… Заставляет поверить, что никогда не пойдёт на сближение… Но потом снова даёт надежду. …Солнечный свет сгущается, и воспоминания переносят её в помещение для встреч Флэтворкской тюрьмы. Коннор, выбив дверь, неловко касается её плеча после того, как русский маньяк Мишенко исчез на глазах, пройдя сквозь стальную решётку. Она дрожит от страха, но лишь одно касание тут же приводит её в чувство и заставляет ощутить себя в безопасности. — Ты куда? — нервно спрашивает она. — Иду искать Мишенко, — с твёрдой уверенностью отвечает Коннор. — Я с тобой. — Голос звучит уверенно, а колени трясутся и подгибаются. Но, держась за его руку, ей уже не так страшно… В ту же ночь, увидев в зеркале лицо Гедеона, она снова почувствовала леденящий ужас, и рука сама потянулась за трубкой телефона. — Коннор? Ты спишь? …Она открывает ему дверь, а он быстрым шагом обходит её квартиру, но не обнаруживает следов проникновения. Остаётся на кофе. Вечер проходит за непринуждённой беседой. Оказывается, Коннор умеет шутить. И она смеётся над его шутками, чувствуя, как напряжение отпускает. Не все, но часть его замков падает ей под ноги… Линдсей только спустя время понимает, что после той ночи Коннор как-то иначе стал смотреть на неё. В его глазах появилось некое особое тепло и даже… ревность. В супермаркете, когда она вдруг поцеловала Фаррелла, глаза Дойла вспыхнули странным огнём. Это даже Клэр заметила, усмехнувшись потом: «Ревнует он тебя». …А потом их отправили в Архангельск. — Линдсей, это приказ! — Коннор стоит, прижимая руку к животу, по лицу градом течёт пот. Но взгляд, как и всегда, решительный и строгий, не терпящий возражений. Каждый раз, прокручивая эту сцену в памяти, она вспоминала тот момент, когда он пошёл вниз, в технический отсек, а она — помогать выносить носилки с раненым Купером. Одно мгновение — три года боли, отчаяния и мук. Почему она не ослушалась и не пошла за ним? Как не поняла, что он заражён? Обвинила Питера, хоть в глубине сердца понимала, что он не причём. Коннор был для Питера всего лишь другом и начальником, а для неё — смыслом жизни. Как же она так легко его отпустила? …Заснеженный Флинт, старый замок… В горле першит от того, что она наглоталась газа, встретившись с призраками мальчика и женщины. Нужен свежий воздух. Глаза болят от искрящегося снега. Она щурится — напротив, вдалеке стоит фигура мужчины. — Коннор! Коннор? Это ты? Он вернулся… Линдсей, вернувшись из воспоминаний, на секунду улыбнулась, вспомнив тепло его кожи в тот холодный февральский день. Самое приятное тепло, которое она, озябшая, вообще когда-либо ощущала. А Коннор согрел её окоченевшие руки своим дыханием. И растопил лёд вокруг сердца. И в ту секунду Линдсей не сомневалась — больше она не отпустит Коннора. Никогда. Вот только сейчас его ладонь была холоднее февральского снега. А Коннор даже в мороз всегда оставался тёплым… Настала её очередь согреть его. Словами, лаской… Молчать больше нет сил. — Коннор, после всего, что ты пережил, — вдруг с уверенностью сказала она, поглаживая кончиками пальцев его по груди, — ты будешь жить до глубокой старости. Мы вместе… Я люблю тебя, слышишь? Линдсей хотела поднять голову, чтобы посмотреть на него, но замерла, прислушиваясь к сердцебиению… Ни стука. — Коннор? — Она резко подскочила и коснулась его лица. Остекленевшие глаза смотрели в потолок. Лицо, ещё недавно искажённое муками, расслабилось, и в его застывшем выражении читалась благодарность за избавление. Коннор ждал и хотел, чтобы его отпустили… И он услышал, он получил, что хотел. Она так не хотела его отпускать, но… Отпустила? Крик застрял в горле Линдсей. Время остановилось, а сердце замерло, перестав биться вслед за сердцем Коннора. Уши оглушил противный писк аппарата, измеряющего жизненные показатели. — Есть! — Дверь за спиной Линдсей распахнулась, пропуская сначала Клэр, затем Антона. — Получилось, вакцина готова! Нужно срочно… Клэр, заметив прямую линию на мониторе сердцебиения, запнулась, но тут же уже без слов кинулась к кровати. — Отойди. — Она оттолкнула Линдсей от Коннора, расцепив их руки. Линдсей отступила к стене. Сползла по ней на пол и закрыла голову руками. Грудь разрывалась от рыданий, но они не изливались наружу. Слуха касались чёткие инструкции Антона, фразы других подоспевших на помощь врачей. А Линдсей лишь беззвучно шептала раз за разом: — Вернись, Коннор… Я солгала. Я не смогу без тебя жить.