Поторчи со мной

Сколько было уже боли? Сколько… Горько. Каждый день так странно горько Но только роли не изменишь, и только… Сколько будет ещё боли? Сколько? (c)Lumen “Я думал, будет трудней. Кажется, что поступать правильно очень непросто. Но в итоге получается легко и естественно. Вселенная знает, что ей нужно. Баланс. Сопротивление погрузит твою жизнь в хаос, но когда ты отпускаешь все свои мнимые желания, мнимые стремления - вот тогда все проясняется. И все самое трудное становится простым”. (из к/ф "Ловушка разума" (2019 The Wave))

      Дым тонким шлейфом стелился на уровне глаз и растворялся в морозном воздухе, теряясь среди едва виднеющихся звезд ночного неба. США стоял на крыльце безымянного клуба, и из-за приоткрытых дверей на улицу вырывались приглушенные звуки басов и изредка – чужого говора. Все вокруг не имело названия. Все эти термины, понятия, обычные слова – пустой звук, колебание частиц воздуха. А в ночных сумерках, разбавленных обрывочными пятнами неоновых огней и света уличных фонарей у того, на что понавешали ярлыки понятий, не было еще и формы. Так был ли смысл называть этот мир реальным? Был ли смысл испытывать всю ту боль, что он испытывал сейчас? Никакого. Но он все равно испытывал и ничего не мог с собой поделать. Это всего лишь вирус, и он не виноват, что заразился им, вовремя не принимая таблетки от всякого рода привязанностей и прочей хуеты. То, что не убивает, делает тебя сильнее. О, да. Америка чувствовал себя гребаным халком, готовым сжать в кулак эту крошечную планету и раздавить ее, как букашку. Но ведь и в этом не было смысла. Ему не нужна планета. Ему нужен кто-то определенный, живущий на ней. Кто-то, кого он хотел одновременно поцеловать и свернуть тому шею. Долгий усталый вздох. Дым вырывается через ноздри, делая США похожим на дракона из диснеевских мультиков, и черт возьми, он не был бы собой, если бы не чувствовал такое же желание убивать и играть злодея, как здоровая огнедышащая ящерица на фоне средневекового замка. Дотлевший окурок летит в сторону парковки, на которую уже заползает чужая подержанная тачка никому здесь не известной марки Лада. Но США этого уже не видит, с грацией обкуренной кошки прошныривая внутрь клуба мимо охранника, стоящего там только для проформы. Россия сегодня выглядит потрясающе, судя по кидаемым на него взглядам местных ночных тигриц. Хотя если спросить его, он скажет, что нахуя надо вообще заморачиваться с одежей, когда едешь тупо обкуриться и снять пару телок на вечер. Но при этом в его глазах можно будет увидеть такую гордость, что сразу в голове возникнет образ русского, стоящего перед зеркалом и прихорашивающегося для этого вечера. Нахуя – он сам не скажет. Наверное, чтобы чувствовать себя ебаным львом на танцполе, только бы знать, что сам ты охуенен в этот вечер, – возможно, даже охуеннее всех звезд, приглашенных на потусить, вместе взятых… Ебаные нарциссы, когда-нибудь вселенная не устоит и выебет их по самое не балуй и заберет себе – и тогда вся спесь вместе с обкуренными накачанными всякой хуетой телами окажется в могиле, зато души найдут приют среди холодных звезд. Вот они – любимчики вселенной, которые из-за этого же не доживают и до сорока. Так что поосторожнее с желаниями, парни. Когда-нибудь вы можете стать настолько круты и хороши собой, что боги не устоят и заберут вас на свои ласковые ручки. Увы, все мы знаем, что это значит для простых смертных. Один шот, второй, третий… в этом тоже нет смысла, но он продолжает пить. Предметы вокруг с каждой новой рюмкой теряют очертания, музыка в ушах смешивается в неясный гул то ли моря, то ли космоса, и пожалуй это – самое реальное, что Америка может слышать и чувствовать за этот вечер. За всю свою гребаную жизнь. Как он мог так опозориться… как мог дать волю нелепым чувствам и позволить ловушке захлопнуться вокруг него. Он будет крыть себя матом за это до скончания дней или пока не найдет достойную замену тому, кто породил в нем этот нелепый хаос. Но такой все не находился. И дело не в том, что предыдущий краш был настолько хорош… вовсе нет. Если смотреть объективно, это был просто мудацкий мудак, настолько жалкий, что при обычных обстоятельствах США прошел бы мимо и не заметил. И хрен его разберет, что заставило его остановиться тогда. Ебаная вселенная. Решила преподать ему урок таким грязным способом. Обещает, когда окажется на том свете, где бы он ни был, он надерет этой вселенной ее черный звездатый зад. На восьмой рюмке хочется беспричинно улыбаться сквозь горечь и яд, заполняющие нутро, а рука сама тянется к карману джинс. Телефон послушно загорается огромным услужливым глазом сенсорного экрана. На дисплее высвечиваются уведомления о чьих-то сообщениях, но США игнорирует их, не различая расплывающихся букв, и свайпит незапороленый экран, тут же без раздумий тыкая на контакты. У него не так уж много тех, кому можно позвонить пьяному из клуба. Вернее, таких нет вообще. Наверное, кроме одного. Нажимая на вызов, США одновременно делает знак бармену, и тот спустя пару мгновений подкатывает к нему очередную рюмку чего-то крепкого и резко пахнущего – названия он уже перестал различать. Главное, в горле разливается тепло, а разум еще немного туманит – и ладно. – Да..? – после долгих гудков раздается сонное с того конца телефона, и Америка непроизвольно растягивает губы в улыбке до ушей. – Кана-а-ада-а!.. – тянет он преувеличенно радостно и слащаво, будто хочет, чтобы брат спъянел от одного голоса, словно алкогольные пары могут передаваться через телефонные сигналы. – Что делаешь, бэйб?.. с-стой, дай угадаю… скучаешь! – сначала понижая голос до интимного шепота, последнее слово он почти выкрикивает, заглушая музыку клуба в динамиках. – Аме, ты опять напился? – вздыхает Кан, прекрасно зная, что это риторический вопрос. – Тебя опять откуда-то забрать? Вызову тебе такси, говори адрес. – Ну-у-у… - обиженно тянет американец, насупив брови и надувшись, как капризный ребенок. – Обижаешь, бади! А ну-ка поднимай свою сладкую жопку от теплой кроватки и дуй сюда, тебе нужно отвлечься от всего этого дерьма!.. Канада у себя дома отодвигает телефон от уха и скептически смотрит в экран на фото до усрачки жизнерадостно улыбающегося брата, вздергивая бровь. «Ты хотел сказать «мне нужно отвлечься от всего этого дерьма»?». Потому что у канадца в личной жизни все в порядке. Живет себе один, с любимой собакой, и не ездит по ночам в сраные клубы за новой дозой алкоголя и кокса, потому что ему кто-то там такой плохой и несравненный не отвечает взаимностью. Кто, кстати говоря. Канада до сих пор не знал этого парня в лицо. Слышал только от брата комментарии вроде «ледяной утырок», «гопник адидасовский» и «сука самовлюбленная, не способная на эмпатию и сопереживание». В прочем, он не интересовался. На клену Канада вертел всех тех, нытье о ком ему постоянно приходится выслушивать от брата. Сколько, блять, таких уже было, мать их всех дери? Что с его братцем не так, почему ему все время надо на кого-то запасть и наслаждаться собственным пафосным страданием, чтобы потом ебать мозги всем близким из-за ничего? – Короче, я вызываю тебе такси, и ты едешь домой отсыпаться, ясно? – чеканит канадец каждую букву как можно громче, чтобы США дошло с первого раза. – И только попробуй не сесть в машину, я лично попрошу водителя встретить тебя у входа и затащить в салон, если потребуется, за дополнительную плату. И если ты все же решишь сбежать, будешь платить мне потом с процентами, и поверь, я с тебя законно три шкуры сдеру. Усек? Какое-то время в трубке слышались только музыка и голоса на заднем фоне, а потом она разразилась диким пьяным хохотом. США на своем конце загнулся над барной стойкой и чуть не напускал слюней в чужой бокал с текилой, за что какая-то еще трезвая, но отчаянно не желающая быть ею, фифа вырвала стакан из-под носа американца и бросила на него испепеляющий взгляд. Краем сознания, тут же переставая смеяться, США отметил про себя, что она со своим милым выражением на лице «иди убейся» и в подметки не годится тому, от кого он обычно привык ловить подобный взгляд. О да. Россия мог убить и размазать по стенке одними глазами. Так, что вы тут же пожалеете, что появились на свет и перешли ему дорогу. Губы задрожали. За ними – руки, так что телефон запрыгал у уха и норовил вот-вот выпасть из ослабевших пальцев. Мгновенно стало так паршиво на душе, и сердце будто ушло в пятки. Все это – бессмысленно. Это место, этот алкоголь, эти люди вокруг. Он сам. Лишь бессмысленная пустышка в руках Судьбы, которая с рождения вертит им, как хочет. Ебаное барокко. Какой сейчас век. Какой, а?! Культура давно живет по другим правилам, у человечества, движущегося вперед, уже давно совсем другие ценности. А он будто застрял на том этапе человеческой истории, который они в последний раз проходили в колледже, это было так давно… – Аме? – раздалось где-то у уха, но уже приглушенно. Губы скривились, Америка с силой зажмурился и мокро резко втянул носом воздух. Кажется, бармен покосился на него с опаской и даже сочувствием. Но имеет ли это смысл. Они друг другу никто и им друг на друга наплевать. США опустил руку с мобильным, взглянул на стоящую рядом рюмку печально, будто на старого мертвого друга, но словно только ее заметил. Мимолетно решив, что не пропадать же добру, он одним молниеносным движением опрокинул ее в себя, сморщился на пару секунд, бросил на стойку несколько мятых купюр и быстро направился в сторону туалетов, опустив голову и плечи и ни на кого не глядя. Он чувствовал, как его раскурочивает изнутри. Выворачивает от обилия разрозненных сжигающих эмоций, которые, как таблетки или алкоголь, нельзя смешивать. А он смешивает и смешивает, и увеличивает дозу всякий раз, как ебаный наркоман. Оно как-то само получается. Он сам, вообще-то, не хочет чувствовать ничего. Общественный туалет резанул по привыкшим к темноте глазам ослепляющим белым светом, и на секунду Америка запнулся о низкий порог и чуть не навернулся мордой в пол. А потом кто-то сзади толкнул дверцу, и он все-таки навернулся. – А-а-уч!.. Всего секунда, размазанная алкоголем по блюдечку времени – и он здоровается с замызганным кафельным полом и, кажется, разбивает нос. – Оу, парень, все ок? Сквозь пелену слез и чуть приоткрытые зажмуренные глаза США видит какого-то парня с трехдневной щетиной, склонившегося над ним и подающего руку. Чуть погодя и придя в себя, он хватается за нее, чувствуя прилив щемящей благодарности к незнакомцу. Он всегда очень ценил и надолго запоминал случайную чужую заботу. Это тоже… по сути своей не имело смысла, но было приятно. Что ж, должно быть, приятность – это и есть смысл некоторых вещей. Но что-то уж этот смысл совсем бессмысленный, потому что быстропроходящий. Но не долго ему было ощущать это тепло в груди. Едва США встает на ноги и оборачивается в сторону кабинок, пытаясь вспомнить, что он тут делает, и воссоздать реальность и ее хотя бы поверхностный смысл отдельных вещей в ноющей и кружащейся черепушке, как натыкается взглядом на чужой немного ошарашенный и как обычно раздраженный взгляд. И так и прирастает к месту, не в силах сделать и шага. Россия стоит у кабинок, прижимая к заплеванной кафельной стене какую-то полуголую девицу из тех самых ночных тигриц, уже на входе пожиравших его глазами. Вскинутая густая бровь и вздернутый в усмешке уголок губ – это все, что бросается выпившему и совсем недавно ударившемуся головой Америке в глаза. Блять. Он сам, кажется, еще не успел понять, что понял, кто перед ним, а в носу уже защипало подступающими рыданиями. И это не от боли. Это от ебучей несправедливости гребаного мира. От обиды на сучку-вселенную, которая продолжает подкидывать ему вот это вот дерьмо прямо под нос, уже совершенно не стесняясь. Россия просто стоит там, продолжая прижимать обкуренную шлюху к стенке, и смотрит на него. И этот обычный насмешливый взгляд будто рвет тупым ножом США изнутри, выжимая из него слезы, как сок из лимона. Наконец, когда тишина затягивается, и никто не собирается прерывать зрительный контакт, будто в насмешку над Америкой, итак готовым вот-вот разреветься прямо там, на глазах у всех: двух случайных свидетелей в лице уронившего его и помогшего незнакомца и шлюшки – Россия, наконец, отходит от первоначального удивления, расслабляется, и губы его разъезжаются в ехидном оскале. Он вздергивает подбородок и смотрит на американца сверху вниз. – А ты все такой же жалкий, как и тогда, я посмотрю?.. Не успел русский закончить фразу, как США уже вылетел вон из туалета, напрочь забыв, зачем туда заходил. Он просто бежал, продираясь сквозь толпу и прижимая руку к лицу, чтобы хоть как-то скрыть от случайных свидетелей льющие слезы и искаженную гримасу. В чем смысл. В чем смысл всего этого? США не замечал, как дрожащими губами повторял это свистящим шепотом, будто в бреду, загнанным зверем мечась по парковке перед клубом. Такси, такси, где ебаное такси?! Канада же обещал… Припаркованная машинка была без шашечек и ждала его у входа в злополучный клуб вот уже с полчаса. Скоро придется платить за ожидание. А США как умалишенный метался по парковке чуть в отдалении, среди темных спящих машин, и едва видные в небе звезды водили хороводы у него над макушкой. Дико тошнило. Перед глазами стоял Россия, готовый совокупиться с первой встречной мадам легкого поведения прямо посреди общественного туалета, даже не заходя в кабинку. Кто знает, наверное, они уже приступили к делу. А к горлу Америки подступил ком. Он наконец остановился у одной из спящих тачек и легонько, стараясь не давить, облокотился на бампер, чтобы поймать и удержать хоть какое-то равновесие. Из зажатого рукой рта все равно вырывались противные скулящие всхлипы. Он ненавидел себя за это. Он ненавидел себя за то, что умел чувствовать. Он ненавидел Россию за то, что тот все знал. Знал же. И о наивной детской влюбленности США. И о его страданиях. О ревности, о желаниях, о страхе… Знал и теперь смеялся над ним. Смеялся с того самого момента, как США хватило дурости признаться ему, когда кончились силы терпеть эту не дающую покоя мерзость внутри. Из-за этого США пришлось перевестись из любимого колледжа в другой, бросить там всех друзей, потому что он уже не мог терпеть насмешки русского и его дружков. Но, несмотря на все это… несмотря на то, что Россия оказался тем еще ублюдком, просто тварью, притом и довольно тупой… США все еще чувствовал это внутри себя. Чувствовал эту омерзительную привязанность. Нежелание отпускать. Он все еще хотел любоваться этой сволочью издалека, чтобы больше никогда не напарываться на него в реальности. Внезапно его окликнул чей-то приглушенный сиплый голос. Америка вздрогнул всем телом и обернулся, страшась уже увидеть на парковке последовавшего за ним русского, но к счастью (хотя это как посмотреть), на него из тени вышел какой-то странный тип в мешковатой толстовке и с глубоким капюшоном на голове, так что тень от ткани скрывала половину лица. – Псс, парень. Не меня ищешь? – просипела эта тощая бледная фигура, похожая на тень от фонарного столба. Америка едва заметно тряхнул головой, будто отгоняя видение. – Простите..? – Говорю, сладкого хочешь? То, о чем бубнил этот парень, было пиздец путанным, но США, раньше по молодости шаривший в этой теме, понял почти сразу даже на свою пьяную голову. Он огляделся, и торчок – вернее, сейчас выполнявший роль дилера – огляделся тоже, будто боялся, что их заметят. Хотя камон, приятель, это самый хулиганский райончик города, здесь закладки можно не прятать, а торговать ими у киоска как газетами средь бела дня. В тот момент что-то ударило Америке в голову. Сделав шаг навстречу, он оглядел парня, как страждущий, желавший найти на нем хоть капельку воды. – А чего посильнее есть? – спросил он, чуть согнувшись, будто прятался от красных мушек. Торчок задержал на нем взгляд – хотя так могло только показаться, потому что глаз его было не видно – и с его стороны раздалось неопределенное то ли шипение, то ли хмык. – Смотря насколько хочешь вставиться. – Прям до потери сознания. Максимально экстремальное, что у тя есть. Парень задумался на пару секунд. Потом еще раз огляделся и придвинулся поближе, начиная шарить в многочисленных карманах безразмерных штанов, которые США приметил только сейчас. – Крокодил есть, – еще больше понижая голос, просипел дилер, чуть наклоняясь к нему. – Но не из дешевых. И это, смотри… окочуриться можешь. «Это мне и нужно», – промелькнуло почти торжествующее в голове у американца, но он быстро отогнал всякие мысли, заставляя себя сосредоточиться на деле. – Зелень есть. – с наигранной самоуверенностью ответил США, роясь в карманах и внутренне молясь, чтоб ему хватило. Черт его вообще дернул… но сейчас это отчего-то казалось охренеть какой правильной идеей – накачаться какими-нибудь солями и сдохнуть. Только вот обычные соли тут точно не помогут, нужна огроменная доза на один раз. К счастью (опять же, что относительно), деньги нашлись, хоть и пришлось отдать на руки всю наличку, так что теперь домой было не вернуться. Но если то, что он задумал, удастся, – возможно, и домой ему сегодня не понадобится. Крокодил, крокодил… сомкни на шее зубки. США почувствовал какое-то странное злорадное ликование, держа в руках сверток с пилюлями, когда внезапно перед глазами снова всплыл образ России. Чертов ублюдок… неужто к этому все и шло. Ты блять загнал его в могилу, ты в курсе? Только жуткое ликование было недолгим. Америка вспомнил, что не планировал сегодня обкалываться, так что ни шприца, ни того, на чем можно подогреть порошок, у него при себе, естественно, не было. Подумав об этом, он встал в ступор и вдруг обнаружил, что того торчка-дилера уже и след простыл. Умотал с его денежками, так что возврат не оформить. Вот же сука! Хотя он сам виноват. Что вообще за идея… покончить с собой дозой крока побольше? Ты перепил сегодня, чувак, точно. Мало того, что расплакался, как баба, увидев своего любимчика с какой-то прошмандовкой (признай, хотел быть на ее месте, ну хотел же, больной ты ублюдок-мазохист), так еще и просрал все деньги ради ненужного тебе дорогущего порошка. Что теперь Канаде говорить? На такси он так и не сел. Да и столько времени прошло, наверняка тот уже уехал. Теперь должок перед братцем, и если он заявится домой с дезоморфином вместо всех тех денег, что откладывал, а потом по глупости зачем-то взял с собой в клуб – с него правда могут три шкуры содрать. Канада, конечно, сделает это любя, но и он бывает тем еще садюгой, если его вывести; иногда даже США его боялся. Только-только высохшие было щеки опять намокли, и вся радость и злорадство, возникшие от приобретения смертельного порошка, вмиг улетучились. Настроение как качели, совсем ни к черту. – А ты хоть и жалкий, но все такой же богатенький, а? США натурально подскочил, едва его слух опалил до боли знакомый грубоватый голос. Только теперь он звучал не так насмешливо, как в том туалете. – Ч-чт… – Да ладно, не парься, я все понимаю. Россия подошел почти вплотную и с любопытством взглянул на руки американца, все еще сжимающего пакетик с дезоморфином у всех на виду. Он как-то не догадался сразу его спрятать, ей-богу дитя на выгуле. – Знаешь, чувак, напиться – это одно дело, а вот травиться этой хренотенью каждый раз, едва тебя какой-нибудь сукин сын отошьет – это, бро, уже отклонением попахивает. Америка передернул плечами, избегая холодного взгляда, будто проникающего под кожу не хуже иглы, и все-таки догадался сунуть пакетик с дурью в карман. – Не твое собачье дело, как я провожу выходные. – «серьезно, он только что назвал себя сукиным сыном?». Россия после небольшой паузы хмыкнул. – Не хочу брать ответственность за твою гниющую где-нибудь в притоне тушку. А то еще обвинишь в своей предсмертной записке во всем меня, так еще и закатают на пару лет за доведение до самоубийства, – просто ответил русский, вдруг степенно беря США под руку и уводя куда-то к краю парковки. По пути он достал из кармана связку ключей, и тут же рядом с ними отозвалась тонким пиликаньем машина. – Залезай. – он распахнул перед США дверь своей подержанной Лады, и тот скептично глянул сперва на машину, потом на владельца. Россия цыкнул. – Ну уж извини, – скривился парень, – Какая есть, не Мерседес. Это только вы у нас могёте деньгами как листьями с деревьев разбрасываться. Мы люди скромные. – Ага, скромные – настолько, чтобы всяких шлюх у всех на виду зажимать на первой попавшейся стенке. – буркнул США, уверенный, что его не услышат, хотя с хера ли у него появилась такая уверенность, если русский в это время стоял совсем рядом. – Пфф, а знаешь, мне уже начинает нравиться то, как ты смешно меня ревнуешь. – Россия слегка грубовато потрепал США по голове и чуть толкнул в сторону задних сидений, как бы намекая, чтобы тот не морозил жопу, а полезал уже в салон. Америка вспыхнул и мысленно поблагодарил вселенную за то, что этого не было видно из-за темноты, и Россия как раз захлопывал за ним дверь и усаживался на водительское сиденье. – Ах, да, еще кое-что. Америка злобно и непонимающе уставился на чужую ладонь, наполовину скрытую за мотоциклетной перчаткой, когда русский, не глядя на него, со своего места протянул к нему руку. – Что?.. – Не валяй дурака и гони сюда дурь. – протянул Россия пока еще терпеливо и даже несколько вежливо. – Рано еще таким деткам порошками баловаться. Пусть у меня побудет. На сохранении. – Че-е?! – возмущенно воскликнул Америка, подрываясь. – Ващет я за нее кровные зеленые отдал! Че, хочешь на халяву поторчать? Но вся его спесь тут же пропала, стоило русскому чуть повернуть голову и обжечь его этим своим убийственным ледяным взглядом, обещающим адовые муки за неповиновение. – За деньги не волнуйся. Как приедем – достану из заначки и отдам. А тебя с этим дерьмом я и на секунду не оставлю, понял, утырок? Мало ли ты его додумаешься в зад запихнуть, гомосек херов, и скопытишься от передоза дезоморфина в жопе прям у меня в машине, – вот тогда мы и посмеемся, и поплачем, да, малыш?.. Перечить этому громиле, находясь в его машине, всего в паре десятков сантиметров от него самого, было роскошью, которую США, увы, не мог себе позволить. А потому, скрепя сердце и уже мысленно прощаясь навсегда со своими денюжками, он все-таки протянул русскому сверток. – Вот и умничка. – улыбнулся Россия и напоследок похлопал его ладонью по щеке. Америку передернуло не то от неприязни, не то от странного, вновь возникшего ноющего чувства в груди. Привязанность. Блядский Стокгольмский синдром в чистом виде. Его только что обокрали, а он еще и радуется. – Куда ты меня везешь? – внезапно спохватился очнувшийся американец, когда машина тронулась и выехала с парковки. – Медленно соображаешь. – прогундел в ответ Россия. За миллисекунды США перебрал в голове все варианты того, куда русский мог его везти. Самый реалистичный – к себе или к друзьям на хату. В такое время (а оно, кажется, уже перевалило за полночь), можно было везти только к кому-нибудь домой. А уж что они там будут делать – тут оставался простор для фантазии. Но США уже прошиб холодный пот. Зачем, блять, ну зачем он сел… зачем опять пошел у него на поводу. Помниться, до всего этого дерьма с признанием и насмешками Россия так же мог манипулировать им. Когда они еще были друзьями… это было как в позапрошлой жизни, но все же – когда они были друзьями, Америка поддерживал любую безумную идею этого ублюдка, потому что сам любил повеселиться, а еще любил видеть улыбку русского и его загорающиеся глаза, когда он слышал, что его поддерживают и с ним соглашаются идти хоть на край света. Зря, наверное. Превратился в собачку, и теперь, после стольких лет отвратительных отношений готовую пойти за своим гипотетическим хозяином куда угодно. Америке хотелось умереть прямо там. Самое отвратное, что Россия все это знал. Знал и пользовался им, как хотел. США – не больше, чем игрушка; русский лишь притворялся, что видел в нем личность. Все. Это. Ебаное. Время. Теперь, кажется, уже и безразлично, что с ним станет. В этих раздумьях, погруженный в пучину отчаяния и почти истерики, Америка и не заметил, как они преодолели несколько десятков километров по полупустым дорогам ночного города. Телефон на беззвучном, и США не хотел даже на мгновение включать его, чтобы увидеть на не разблокированном дисплее кучу уведомлений о пропущенных от брата. Черт, он так подвел его сегодня… он вообще его и других часто подводил, но привык как-то не замечать этого. А вселенная все знает и воздаст за все по закону кармы. Теперь США был в этом уверен, потому что ехал неизвестно куда в машине заклятого врага, знающего его самые грязные секреты. Он пытался вглядываться в затонированные стекла, но на улице было так темно, что очертания многоэтажек различались с трудом, и даже если бы захотел, он бы не понял, куда они ехали. А потом Америка отрубился, устав терзать себя язвительными насмешками внутреннего голоса и вполне обоснованными переживаниями. – Хей, вставай, нечего тут дрыхнуть, еще слюней мне на сиденья напускаешь. США дернулся и разлепил свинцовые веки, будто вдобавок смазанные клеем, и не сразу понял, где он. А как понял – странно, – даже не удивился. Будто так и должно быть. Будто его каждые выходные катают на машинах бухого, спустившего все деньги на дурь, заклятые враги, по которым он фанател в начальных классах. Может, он просто не проснулся и не протрезвел достаточно для осознания. Но вот когда дверь ему открыли, и парень увидел буквально в паре метров от припарковавшейся тачки русского крыльцо родного дома – вот что, блять, удивило его конкретно. Стой-стой-стой, это что же… разочарование, больной ты ублюдок? Ты что, реально хотел, чтобы Россия привез тебя к себе на хату, накачал наркотой и отымел, как последнюю шлюху?.. Россия, стоящий над ним грозной скалой, недовольно нахмурился. – И? вам особое приглашение нужно, или на руках до двери донести, гомосечная принцесска? «Было бы неплохо». – с толикой цинизма подумал США, как-то чересчур медленно поднимаясь и вылезая из машины. – Братик тебя небось заждался. – вдогонку ему пропел Россия, но в голосе его уже не чувствовалось той грубости, что была там в самом начале, когда в туалете он говорил свое «жалкий». Это отозвалось неожиданным теплом в груди США. Поехавший, недотраханный мазохист, блять, вот ты кто. Он просто очень чувствительный эмпат, что такого. А вот Канада, да, его наверняка заждался. Но внезапно, уже стоя одной ногой на крыльце, США кое-что вспомнил. Полный наигранного (а может и не очень) возмущения, он резко развернулся, чтобы застать Россию, все так же стоящего на том месте и не собирающегося уезжать, видимо, пока не удостоверится, что американец не свернет с намеченного пути и зайдет в дом в целости и сохранности. Всего на мгновение, стоило подумать об этом, парень забыл, чего он там хотел повозмущаться, но потом взял себя в руки и вспомнил важную вещь. – Эй, ублюдок, а деньги за дурь? Кажется, он совершил ошибку, крикнув это на всю улицу, потому что Россия тут же заозирался по сторонам и состроил страшную гримасу, когда снова повернулся к нему. Если США и испугался совсем чуть-чуть, то виду не подал, а только выше вздернул подбородок, как бы показывая, что теперь он тут главный. (Хотя это было не так. Совсем не так, приятель). – Ты просто конченный. – с едва заметным, скорее язвительным восхищением протянул Россия, глядя прямо ему в глаза. Америка снова на миллисекунду потерял дар речи и чуть не задохнулся от неожиданно показавшейся глубины глаз этого доморощенного абьюзера. С минуту они молчали, играя в гляделки в наступающих предутренних сумерках. А затем Россия, уже залезая в машину, махнул ему рукой и бросил напоследок: – Захочешь забрать деньги – ты знаешь, где я живу. По пятницам с утра почти всегда на хате. Но не смей сталкерить, мелкий ты извращенец. Последнее, что Америка увидел перед тем, как тачка русского тронулась – это его заигрывающую улыбку. Если вообще можно назвать заигрыванием тот оскал, которым Россия сверкнул в его сторону, перед тем как нажать на газ. Ну, что сказать… Все они немного больные ублюдки со склонностями к садо-мазо. А Канада в то утро кричал на игнорирующего его, тупо улыбающегося Америку долго и со вкусом.