Химия любви

      Я уверена, что каждый из вас знает, что такое любовь, и мне не стоит объяснять, какое это прекрасное чувство, если судить по страницам из женских романов. Однако для меня это чувство имеет несколько другое определение. Любовь — это боль, сильная, острая, приступообразная, как спазм в желудке, когда ты вкушаешь любимую еду, которую тебе есть совсем не рекомендуется. У моей боли есть имя — Илья.       Я знакома с ним чуть больше года, а место нашего знакомства — университет. Сначала ничего не предвещало беды, я, можно сказать, была равнодушна к нему. Он самый обычный парень с самыми обычными взглядами на жизнь, правда, немного выделистый и громкий. Его бас можно услышать в конце длинного-предлинного коридора, стоя на входе в университет. Первый день нашего знакомства не был примечательным, даже скорее наоборот, это был самый обычный день, не дающий ровным счётом ничего. Когда он вошёл в аудиторию, то его сопровождала группа друзей, из их разговора я поняла лишь одно — они все одноклассники, поступившие на один и тот же факультет и не желавшие терять друг друга из виду. Один из его друзей — Марат — был спокойным молодым человеком, он никогда ни с кем не спорил, мило улыбался и слушал лекции, делая небольшие пометки в тетради. Второй его друг — Влад — это высокий худощавый блондин с голубыми глазами и ямочками на щеках, он часто шутил и пытался, как это модно говорить сейчас, косить под Илью. Однако сам Илья затмил всех своей харизмой и желанием успеть везде. Он мог параллельно вести диалог по телефону и слушать рассказы однокурсников, мог играть в игрушку в том же гаджете и записывать лекцию. А мог и вовсе ничего не делать, но на следующий день прийти и знать весь материал от и до.       Первая наша стычка произошла в прошлом году, в начале октября, когда Илья начал снимать меня на телефон и оживлённо всё комментировать. Ярость и обида заполнили меня до краёв, мне захотелось замахнуться на него, вырвать из рук телефон и удалить всё, но, когда я подошла к его столу и, насколько хватало моего терпения и воли, вежливо попросила удалить запись, до моего слуха долетело лишь ехидное "Нет!", тогда я протянула руку и властно потребовала отдать мне его гаджет, желая самой убрать неугодное мне искусство. И вот следующее его действие было той самой точкой моего гниения изнутри. Вместо того, чтобы вложить в мою ладонь телефон или проигнорировать мой жест, он обхватил своей рукой мою и пожал. Тонкими горячими нитями протянулись пламенные дорожки непонимания и смущения прямо ко мне в душу. В его карих глазах я увидела озорной огонёк. Я молча выдернула руку и вернулась на своё место, и выглядела я нелучшим образом, потупила взгляд в пол, пытаясь понять, что со мной произошло. Прийдя домой я тысячу раз прокручивала этот момент в своей голове, понимая, что мне не было противно, мне было дико приятно прикоснуться к нему, и... я желала этих прикосновений ещё и ещё. Но больше подобного не повторялось, однако мы вели беседы, общались так, как будто того прикосновения и вовсе не было, на занятиях он всё также шутил и поясничал, смотрел мне прямо в глаза. И эти его взгляды прожигали во мне дыры, заставляя потом дома молча умирать, вспоминая его улыбку и задорный смех.       Я есть у него в друзьях во всех социальных сетях, и, кажется, что это прекрасно, но нет! Это дико уныло видеть значок "онлайн" рядом с его аватаркой и понимать, что сам он никогда не напишет мне обыкновенное "Привет! Как твои дела?". Нет, нет! Он писал мне, но только лишь по делу и всего от силы раз пять за всё то время, что мы знакомы с ним.       Я не являюсь иконой красоты, но и уродиной не считаюсь, по крайней мере, так говорилось обо мне за моей спиной. И, возможно, Илья не раз окидывал меня с ног до головы оценивающим взглядом, но я не слышала ни разу, чтобы он говорил мне о моей приятной внешности. Он говорил мне о моей молодости, но всё потом привязывал к шуткам-прибауткам, заставляя краснеть, а внутри моей грудной клетки в те моменты горел пожар.       Один раз, а это было в самом начале нашего знакомства, я видела, как он подмигнул мне, затем резко отвёл взгляд в сторону, показывая, что он неуловим и невидим, что он ничего не делал. А я стояла и смотрела на него так, как будто меня облили с головы до ног ледяной водой.       Я боялась влюбиться в него по уши, боялась, что кто-то сумеет прочитать на моём лице симпатию к нему, и мне было стыдно за то, что я стала жертвой такой нелепой ситуации. Мне хотелось его прикосновений, но я вовсе не хотела ложиться с ним в постель просто по тому, что моё сердце болело не от дикой страсти, которую нельзя направить на объект вожделения, а от тоски. Платоническая любовь, безответная любовь — вот что было и остаётся моим грехом и крахом всех надежд. Я пыталась забыться в объятьях и ласках другого мужчины, но приходя после свиданий домой, понимала, это было глупо. Я успокаивала своё либидо, но не свою душу.       Илья порой вёл себя как полный кретин, нервируя половину аудитории, в нём срабатывал гадкий стадный рефлекс быть таким же, как и все, играть на публику, но, когда мы были одни, тет-а-тет, он менялся на глазах. Был момент, когда я собиралась покинуть аудиторию, а он сидел за столом и что-то усиленно строчил в своей тетради. Спросив его о том, что он такое делает, Илья спокойным и ровным тоном дал мне ответ. Он писал конспект, вернее, переписывал его у друга Марата, желая произвести впечатление на семинаре. Потом я много ещё раз видела в нём обычного человека. Однажды он шёл по коридору мне на встречу. Я боялась посмотреть ему прямо в глаза, так как не хотела, чтобы он узнал магическим образом о моих чувствах к нему, да и на тот момент моя голова буквально раскалывалась от боли, и мне было не до всего совсем. Поровнявшись со мной он выдал фразу, за которую я бы дала ему своего домашнего "Оскара". Его интересовало, куда я иду и зачем, и на этот вопрос я ответила довольно невнятно, а он лишь ухмыльнулся. Потом были экзамены, сессии, это кое-как спасало меня от раздумий, после было долгожданное лето, и я не виделась с Ильёй, но мысленно горела желанием узнать, как он и чем занят. Но, увы, ответа на свои вопросы я не получила. И этой осенью я вновь встретилась с ним, украдкой следя за каждым его движением, видела, что он изменился, стал не таким подвижным, появилась некая серьёзность и сдержанность в нём. Это одновременно и радовало, ведь стало намного тише, и пугало, ведь он больше не смотрит мне в глаза так, как это было раньше, а я мысленно убиваю себя, казню, вешаю на виселице за то, что никак не могу отделаться от глупого наваждения.       И прямо сейчас, стоя в коридоре, я услышала его голос, который звал меня:       — Нина Михайловна, вот те лекции, о которых вы меня спрашивали. Они записаны мною слово в слово, в соответствии с вашими темами, — и опять этот беглый взгляд бархатных карих глаз, в которых я вновь утонула.       Я шепчу еле слышно ответ:       — Хорошо, я проверю ваши знания в устной форме на семинаре и оценю их.