Любовью чужой горят города

В доме Гриши непривычно шумно. На кухне что-то шкворчит и громыхает, слышится писк духовки и размеренный стук ножа о доску. Марк бегает от плиты к столу в старой синей рубашке Гриши, которую он нацепил вместо фартука, и тихо подпевает какой-то певице из телевизора. Сам Гриша то и дело выходит в кабинет ответить на звонки — подчиненные сегодня будто бы сговорились, к тому же на заводе проблемы с поставками и какой-то завал в бухгалтерии. Гриша терпит бесконечные трели телефона все утро, а потом, без угрызений совести, поручает все одному из замов и выдергивает провод из розетки. Он берётся помочь нарезать салат, но Марк говорит, что кубики недостаточно мелкие. Грише остаётся только сидеть с порезанным пальцем и понемногу воровать со стола. Потом, когда Марк ставит в духовку последнее своё творение, они садятся играть в карты. Марк почти что всерьез злится, заметив у Гриши пять козырей, но все равно умудряется оставить его в дураках. В два Гриша приносит Марку свой лучший чёрный костюм и золотые запонки, долго любуется им со стороны и делает фотографию на старенький фотоаппарат. Марк говорит, что костюм сильно узковат в бёдрах и немного в плечах, но Гриша лишь махает рукой — по его мнению, Марк выглядит великолепно, а других мнений ему и не надо. — Они точно приедут? — спрашивает Марк, когда стрелка часов перемещается на десять минут четвёртого, а гришиного сына все ещё нет. — Пробки, наверное. Гриша кидает взгляд на окно, за которым крупными хлопьями падает снег, совсем как на новогодней открытке. Через полчаса по всей улице раздаются автомобильные гудки, и серая Хонда криво паркуется на обочине. Марк выглядывает в окно, неуверенно дергает плечом и не спешит вставать со стула, медленно собирая карты. Он столько раз обедал и ужинал с Железными рукавами, но всегда был гостем, и теперь переживает, не выглядит ли все это неуместным. Только счастливый вид Гриши, который едва ли не бежит в прихожую, немного рассеивает его сомнения. — Привет, — говорит Юра, с порога пожимая отцу руку. Они встречаются взглядами сквозь темные линзы очков, Гриша хлопает его по плечу. — Это Лена, вот… Девушка, которая прячется за спиной Юры, робко выходит вперед. Лидеру становится неловко, что первая и единственная их встреча прошла в криках и угрозах. Она милая, если приглядеться, — ниже сына на голову, укутанная в соболиный полушубок, а волосы пламенно-рыжие, короткие. — Здрасьте, — лепечет она, поглядывая на внушительного, немного пугающего Гришу. Лидер прочищает горло, мнется и в конце-концов протягивает девушке руку, а потом односложно зовет всех к столу. Мысленно он приказывает себе собраться, а точнее — расслабиться. Этого он все никак не научится делать, хотя бандитское прошлое вроде как позади, и продолжать корчить из себя властного главаря самой отмороженной группировки области больше не надо. Гриша так привык, что даже уже не разбирает, где он сам, а где образ, который он придумал, чтобы добиться власти. Даже перчатки снял всего год назад, и до сих пор чувствует себя слишком уязвимым без них. Марк стоит у стола, поправляя салфетки. Взгляд у него гордый, ведь всю эту красоту он с раннего утра сооружал сам. И посуду достал самую красивую, ту, что Грише привезли из Австрии, и бокалы натер до блеска, и даже лебедей из салфеток сделал, ну не дурак? С виду ни капли не растерявшись, Марк сжимает в объятия сначала Юру, потом и его жену. Поздравляет со свадьбой, долго и по-своему невнятно желает счастья-здоровья, побольше денег и что-то там про детей, о чем Гриша пока не желает думать. — Вы к нам насовсем вернулись, Марк? — спрашивает Юра, когда все садятся за стол. — Насовсем. Если вы готовы меня терпеть. И если не готовы, тоже. Гриша вспоминает, что они так и не успели обсудить, что же будет дальше? А потом, когда все поднимают бокалы с пузырящимся шампанским, он решает, что это абсолютно не важно. Рано или поздно нужно перестать об этом думать. Сейчас ему достаточно того, что все, кого он любит, сидят рядом с ним спустя бесконечно долгие семь лет. Хочется сказать какой-нибудь длинный тост, но Гриша отчего-то молчит и оглядывает всех по очереди. Марк как всегда пьет больше всех. Юра с Леной наперебой восхищаются запеченной уткой с яблоками и салатом. Гриша говорит, что у них в доме наконец-то появился человек, умеющий готовить. В его голосе столько гордости и любви, хотя он сам вряд ли понимает это. Зато понимают все вокруг, и Марк невольно вспыхивает, сдерживая себя, чтобы не потянуться рукой к гришиному колену под столом. Он чувствует себя так странно и ново, потому что понимает в одно мгновение — ему сорок лет, а у него, кажется, впервые появилась семья. Это так непривычно — засыпать с кем-то рядом, слышать, как бьется чужое сердце, и ощущать чужие руки на своей спине. Марк никогда еще не был с кем-то так близок, поэтому сна нет ни в одном глазу. И похоже, не у него одного. Гриша возится в постели, — он шумный и беспокойный, даже сейчас не может просто расслабиться и уснуть. Марк утопает в этой близости, подается назад, так, чтобы руки Гриши оплели его, чтобы он касался носом его затылка. Сердце щемит от ранее не испытываемой нежности, и это почти что пугает. Марк не замечает, как всхлипывает приглушенно в подушку и сжимает ладонью замок гришиных рук на груди. — Ты чего? Губы Гриши едва ощутимо щекочут шею. Дернувшись, Марк холодными ступнями задевает его ноги. Гриша поправляет одеяло так, чтобы оно укрывало Марка полностью. — Я… я не знаю, Гриш. Мне вдруг пришло в голову, что я тебя… и все вот это… совсем не заслуживаю. Гриша шепчет ему в затылок что-то вроде «Глупый, глупый Марк», а потом чуть отстраняется, чтобы Марк смог повернуться к нему лицом. Заглядывает в полуприкрытые, полные отчаянного и обжигающего чувства глаза. — Согласись, некоторые бы поспорили, что жить с бывшим криминальным авторитетом — это подарок судьбы? Не знаю, чего ты там не заслуживаешь, Марк, но мы с тобой друг друга стоим. Я всегда это знал. Гриша целует его в лоб и шепчет: — А теперь спи, душа моя.