Закон подлости Вейлона Парка

      Некоторую часть своей жизни, Вэйлон Парк до глубины души ненавидел, как он выражался, «голубых» или им подобных. Нет, открыто это высказать кому-нибудь в лицо у него не хватило бы духа и воспитания, но в личных разговорах и у себя в голове Вэйлон уверенно заявлял: я против такого, я нормальный. Да и родители его были людьми традиционными и даже религиозными, хотя Парк и не разделял их верования. Поэтому из своей семьи Вэйлон почерпнул понятия «нормальности» и «ненормальности». Но такой «идеальный» взгляд на эту далеко не идеальную жизнь с треском поломался, стоило ему однажды переступить порог своего университета.       Нет, Майлз тут был совсем не при чем. Взгляды, привитые не очень образованными людьми трещали под напором свободы и разнообразия научных знаний, а увиденное и почерпнутое у однокурсников и других учащихся университета слегка смягчили идеи Парка, убедили его если не в нормальности, так уж точно в порядочности и полном праве на существование таких людей. Лишь раз притихшие было взгляды Парка раскрыли себя «во всей красе»: на той злополучной вечеринке на первом курсе (Вэйлон до сих пор с содроганием вспоминал тот день).       Короче говоря, Парк оправдывал свою приобретенную терпимость сменой места учебы и жизни. Там, где царит наука, нет места всяким глупостям. Но вот появление Майлза Апшера в своей жизни так просто оправдать не получалось. Этот человек постоянно каким-то образом был поблизости, чуть ли не с первого дня их знакомства. Попросту заставлял его существование идти не так, по какой-то кривой дорожке, мешал планам. Он был его абсолютной противоположностью, сам полностью состоял из противоречий, которые так трудно бывало понять. Апшер вихрем врывался в его мысли, заставляя думать о себе, ненавидеть, уважать и снова ненавидеть, с новой силой.       Иногда Вэйлону казалось, что в этом изначально был какой-то жестокий и очень дальновидный план, даже если не Апшера, то уж точно высших сил. Постепенно, год за годом, месяц за месяцем Майлз привязывал его к себе, вмешивался в мысли, совершал поступки, что так уж просто не могли бы выветриться из памяти. Когда Парк начинал его забывать — он снова напоминал о себе, словно по какому-то злому закону подлости.       Вэйлон и сам не заметил, как уже перестал представлять свою жизнь без Апшера. Он был словно неким незаметным предметом на картине, на который особенно не обращаешь внимания, но если он вдруг исчезнет — сразу появляется смутное ощущение, что что-то с картиной не так.       — Апшер, ну почему я постоянно о тебе думаю?       Вэйлон вздохнул, поставил бокал на место. В голове уже разливалось это вязкое ощущение пофигизма, которое часто случается после трех-четырех «за здоровье и все хорошее». А ведь день никак не предвещал подобного, ну совсем. ***       Парк не опоздал, несмотря на то, что была пятница. Пришел точно ко времени, чтобы застать удивительную картину: Ричард Трагер громко что-то кому-то выговаривал в трубку телефона, прямо у входа в лечебницу, а рядом стоял Майлз с понимающим, практически скорбным лицом.       Трагер и Апшер? Это было странное сочетание. Майлз всегда отзывался о Ричарде далеко не лестно, практически ненавидел его чуть ли ни с первого дня. Также, до Парка доходили слухи о том, что это именно Трагер подставил Апшера с этими лабораториями и что именно Майлз ответственен за то, что Ричард застрял тогда в лифте. Но никто ничего доказать так и не смог, но все уже чувствовали нарастающее напряжение между этими двоими.       — Доброе утро. — бросил Вэйлон, взбегая по ступенькам. Трагер даже внимания не обратил, а Майлз наоборот, будто только его и ждал:       — Доброе, доброе, подождите меня в холле, мне надо с вами переговорить.       Вэйлон не удивился этому, совсем. После такой-то недельки! Майлза будто подменили: он вдруг стал гораздо более вежливым к нему, даже дружелюбным, но эти перемены были настолько тонкими, что заметить и понять их мог только Вэйлон Парк, больше никто. Для всех остальных Майлз был все тем же, разве что стал немногим веселее обычного.       Они работали в обычном режиме, все те же пациенты и опыты, все та же рутина. Но Вэйлон стал чувствовать себя в разы комфортнее без постоянных издевок и подколок. Если бы его спросили, он бы ответил, что Майлз просто вырос из своего вечного подросткового бунтарства во что-то более адекватное. Конечно, в такое короткое время они бы друзьями не стали, но работать с доктором Апшером уже возникало чуть больше желания, чем ноль.       Майлз и правда нагнал его в холле. Он просто сиял от удовольствия (Вэйлон не понял, почему, но на самом деле Майлз только что умудрился окончательно убедить Трагера в своей невиновности), глаза поблескивали игриво и таинственно, а на губах играла легкая ироничная улыбочка.       — Парк!       Вэйлон оглянулся на него, сложил руки на груди. Ничего хорошего Майлз с таким лицом попросту не мог предложить.       — Да?       — Ты сегодня сильно вечером занят?       Надо было видеть, как вытянулось в этот момент лицо Парка. Он ожидал чего угодно, но только не этого внезапного вопроса. Но тут же включилось подозрение: либо это намек на то, чтобы загрузить его дополнительной работой, при наличии свободного времени, либо… Нет, второе, скорее, было абсурдным порождением сознания. Пора переставать думать о причинах и следствии так много.       Но Апшер был абсурден и хаотичен всю свою жизнь, поэтому не моргнув и глазом, выпалил, не дождавшись ответа уже нахмурившегося Вэйлона:       — Хочу позвать тебя выпить. Больше как-то не с кем, а пить в одиночестве не очень весело. Ой, ну только не делай такое лицо, будто я тебя младенцев есть позвал! Так можешь или нет?       — Ну-у-у…       Это точно злобный умысел. Майлз снова выставит его дураком. Но если отказаться, тот может счесть его трусом… А может, если согласиться, то тоже сойдет за труса, что пошел просто потому, что перед ним его начальник? Или, если он согласится прямо сейчас, тот заявит что-то вроде: «О-о-о, Парк, у тебя что-то ко мне есть?» Ситуация казалась патовой.       — Я подумаю. — наконец выдавил Вэйлон, пытаясь заставить свой голос звучать ровно. — А где это будет?       — Да нигде! — Апшер рассмеялся. — Прямо в ординаторской, я сегодня дежурю, не хочу делать это в одиночестве. Ну, скажи честно, еще ни разу не напивался на месте работы?       — Нет…       — Так вот тебе уникальный шанс. — Майлз фамильярно хлопнул его по плечу. — Думай, Парк, хоть весь день, но если надумаешь, приходи после работы в ординаторскую. И запомни, если вдруг к тебя возникли некоторые иллюзии: это не свидание!       Майлз пошел прочь, а Вэйлон даже оглянулся по сторонам: не услышал ли кто? Ведь если вырвать эту фразу из контекста, может получиться очень неловко… Но вроде как все шли по своим делам.       Что сказать, Апшер был мастером сюрпризов. Парк решил еще раз обдумать эту ситуацию, но работа быстро поглотила его, было уже не до обдумываний. Время шло довольно быстро, и хотя Вэйлон изо всех сил надеялся, что к концу дня придумает, как ему быть с этой ситуацией, он так ничего и не надумал. Поэтому, пришлось пойти. Или ноги сами его понесли? Парк не был уверен до конца, было ли это осознанным поступком.       Он немало устал за день, потому что поток пациентов и не думал сокращаться. Тем более, что дирекция, кажется, начала новый проект под грифом «совершенно секретно» и теперь им нужно гораздо больше вариантов. Что это за проект — никто не знал. Но Вэйлон за сегодня стал свидетелем минимум трех компаний, которые об этом сплетничали. И ведь не только сплетни наталкивали на мысли об этом, но и реальные факты. Например, Эдди Глускина наконец у него забрали и перевели под опеку этого самого «Проекта ноль», о котором ему, Парку, знать было не положено. Ну что же, Вэйлон не сильно расстроился, а даже очень обрадовался: Глускин все еще пугал его до дрожи, хотя после случая в лабораториях его никуда не отпускали без смирительной рубахи.       Кроме того, стоял разгар осени, самое время обострения депрессий и суицидальных попыток, а значит и приток «клиентов», нуждающихся в хорошем успокоительном, только рос. Палаты «временных» пациентов уже были переполнены, и каждому из них требовался настоящий уход, внимание и лечение. Им уже не дашь просто так лошадиную долю снотворного, как тем же отказникам… Короче говоря, заняться было чем.       Но мысли о Майлзе Апшере такие же прилипчивые, как и он сам. Так просто из головы не выветриваются. ***       В итоге, Вэйлон поднялся на нужный этаж, все еще находясь в раздумьях по поводу лечения и диагностики, а также нескольких новых пациентов, чьи диагнозы пока что не удалось установить. Но чем ближе подходил к нужной комнате, тем больше сомнений у него возникало по поводу этой затеи. Но отступать было уже поздно.       В ординаторской как всегда царил полумрак. Никого уже не было, даже Майлза. Видимо, он все же пошутил над ним и теперь будет стебаться. Апшер, чтоб его… Вэйлон испытал некоторое облегчение: сейчас спокойно возьмет свою куртку и уйдет, никем не замеченный. Но не успел.       — А-а-а, все-таки пришел!       Из-за двери в кладовку показался Майлз Апшер, довольный собой и дружелюбно ему улыбающийся. В руках у него был бумажный пакет, о содержимом которого не приходилось и сомневаться. Вэйлон сделал вид, что не услышал его реплики. С независимым лицом прошел к дивану и сел, сложив руки на коленях.       — Ну вот, я здесь, как ты и хотел. Что теперь?       Апшер ухмыльнулся, уселся в кресло напротив, выставив на столик три бутылки дорогого, на вид, вина.       — Как, что? А что обычно люди делают в такие моменты? Парк, не пугай меня! Неужели работа отбила у тебя последние извилины?       — Ты как всегда в своем репертуаре. — Вэйлон закатил глаза, показывая, что не придает этим словам значения. — Обычно люди говорят о чем-то в такие моменты, а мне с тобой не о чем разговаривать.       — Тогда будем молча. — Майлза, кажется, совершенно не смутила его последняя реплика. — Здесь все дело в выпивке, а не в твоей болтовне. Тем более, кто-то же должен будет потом поставить тебе капельницу, если ты сопьешься на нет… Почему-то я уверен, что ты долго не продержишься.       — Ну вот еще…       Вэйлон почувствовал, что его шею заливает предательская краска. Он действительно не умел пить долго, но не перед Апшером же в этом сознаваться! Поэтому он решительно наполнил из бокалы, которые Майлз тоже принес из кладовой.       — За тебя! — Апшер выпил весь, не дождавшись его ответа.       Вейлон хмыкнул и тоже отпил половину. Раз уж он сам наливал это вино и раз Майлз выпил все на его глазах — ничего особенного в этом напитке подсыпано не было. Однако, вкус оказался приятным. Наверное, годы дружбы с Джереми Блэром не прошли для доктора Апшера даром. Парк почувствовал, как напиток разливается по его телу, согревая и заставляя легкие мурашки пробежать по коже. На самом деле, он не пил уже давно, но и подумать не мог, что следующим его собутыльником станет этот…       Сложно себе представить, но они и правда пили молча, в абсолютной тишине. Любой бы уже заговорил, но только не эти двое упрямцев. Вэйлон смотрел в пол, погрузившись в свои мысли, а Майлз смотрел на Парка, внутренне веселясь. Как же забавно выглядел Вэйлон в этом нелепом свитере с бокалом в руках! Но чем больше Майлз пил — тем четче осознавал: помыслы его, по поводу лаборанта, пролегают далеко за пределами цензуры.       — Слушай, Апшер…       После третьего бокала, Вэйлон, наконец, заговорил. Может, это работа вина, а может, язык развязался от скуки. Майлз действительно прислушался — за почти целый час молчания это были его первые слова. То, что нужно.       — Апшер, ну почему я постоянно о тебе думаю?       Вздохнул и поставил бокал на место. Даже Апшер не мог этого предвидеть, предсказать такой вопрос. Почему именно он? Хотя, в полупьяном мозгу мысли текли довольно вяло, отчего Майлз, не долго думая, пересел на диван к Вэйлону, мгновенно сократив дистанцию. Парк и не подумал отодвинуться. Он смотрел Майлзу в глаза, будто ища ответ на заданный невзначай вопрос. Но Майлз молчал. Он и сам раздумывал над следующей репликой.       — Ты все время где-то поблизости… Все время портишь мне жизнь! — Вэйлон одним махом выпил еще один бокал, почти не поморщившись. Бутылка закончилась. — Будто… Будто это…       — Закон подлости? — услужливо подсказал Майлз, откупоривая вторую. Алкоголь начинал ударять в виски. — Я — личный закон подлости Вэйлона Парка. А что, звучит…       Парк понял, что Майлз прав. Снова.       — Я тебя ненавижу… — пробормотал он, хмуро и нетвердо вглядываясь ему в лицо. — Я тебя, блять, ненавижу!       — И я тебя, Вэйлон! — ласково бросил Майлз, отпивая еще. — Можно ли это расценивать как признание?       — Да иди ты…       Но Майлз не ушел. Между ними будто сломался какой-то барьер, будто и не было всех этих лет, будто они все еще два приятеля-первокурсника. Это почувствовали оба. Почему? Сложно объяснить. Часто бывает такое, что лишь одно слово или фраза меняют все. И хотя внешне это незаметно — внутри у собеседников появляется стойкое ощущение, что теперь их жизнь пойдет совсем по-другому.       — А помнишь, — вдруг начал Майлз, — как мы забыли сделать лабораторную и нас заставили отрабатывать? Тогда кто-то из наших протащил на отработку энергетики…       — Да уж, как такое забудешь… Результат химической реакции долго от потолка оттирать пришлось. А мы с тобой сбежали! И прогуляли тогда физкультуру…       — Да ладно тебе, физкультура… Я ее постоянно прогуливал…       Они углубились в воспоминания, будто только этого и ожидая. Оказалось, что у них обоих их очень много, прямо-таки целая забытая страница их жизней. Много и пьяно смеялись, не чувствуя, что между ними еще существовала субординация…       Ночь наступила быстро. Но обоим было на удивление хорошо — они опьянели не настолько, чтобы просто валяться на полу в беспамятстве, но достаточно, чтобы потерять ощущение времени. И не важно, что они находились в пошарпанной ординаторской в лечебнице, полной психов. Как добираться домой на выходные — точно не волновало. Какое тут, домой…       Но самое веселое было не это. Они ведь реально понимали друг друга. Иногда, достаточно одного откровенного разговора, чтобы на всю жизнь остаться друзьями. Конечно, это бы совсем не их случай, но какое-то единение вдруг возникло, как часто людей объединяет общее горе или общий враг. Только тут это был алкоголь.       Майлз уже и забыл о своем плане. Он вообще обо всем забыл, ему было хорошо. Мозг отключился, он будто был уже не в «Маунт-Мэссив», а где-то совершенно в другом месте, будто Вэйлон Парк и не был для него просто целью, которую он совсем недавно пытался заполучить любыми способами.       Вэйлон тоже почувствовал себя проще. Он действительно хуже переносил попойки, но все еще способен был соображать и как мог поддерживал уже несвязный разговор, чувствуя приятное тепло по телу и абсолютную пьяную нирвану. Он уже готов был простить Апшеру многое, но вот до этого «многого» дело так и не дошло. Будто даже в расстроенных сознаниях этих двоих нашелся рычаг «стоп», позволивший обойти щекотливые темы.       Уснули на этом же диване. Вэйлона совсем не смутило, что голова Майлза располагается на его плече. Он выдохся и хотел только одного — забыться. Каким будет утро, они предпочли не думать.