Дыши

Он чувствует, как в легких заканчивается кислород, как ребра ходят ходуном под кожей, болезненно сжимается желудок. В голове пустота и непонятный гул. Пустота в ней поселилась уже давно, а гул — явно от воды, забившейся в уши. Можно ли вообще так долго находиться на дне? Поттер смог, а значит, у него тоже получится… Забавно. У него никогда не получалось обойти его. Даже если он старался изо всех сил. А теперь не осталось и их. Серые глаза лениво распахиваются, вызывая тем самым еще больший дискомфорт (жжет их неимоверно). Драко проверяет свою выдержку. Когда взбунтуется тело и мозг остановит эту пытку? Сколько еще гулких ударов сердца он должен сосчитать, чтобы отключиться от реальности? В следующую секунду он уже хватает ртом воздух, едва не захлебываясь водой с горькими пузырями пены. Перед глазами все плывет, поэтому он закрывает их и опускает затылок на бортик ванной. По рукам бегут такие муравьи, что он морщится и зябко ежится в воде, температура которой близка к кипятку. Его почему-то колотит. На голову вместе с потоком воды льются воспоминания. Он вдруг отчетливо слышит вкрадчивый шепот, от которого кровь стынет в жилах, и чувствует давящие прикосновения холодных ладоней к своим плечам. Драко испуганно дергается и обводит взглядом светлую ванную комнату, пытаясь найти признаки чужого присутствия. Но никого нет. С некоторых пор рядом нет совсем никого. У него осталась только мама, в которой он видит отражение самого себя — оба бледные, истощенные и разбитые. Бездарно пытающиеся сделать вид, что в этом поместье никогда не раздавались крики боли, что домовикам не приходилось вручную отмывать кровь, въевшуюся в стены и пол, как ржавчина. За завтраком они зачитывают вслух газетные статьи, сбиваясь каждый раз, когда натыкаются на знакомые имена; после обеда вместе гуляют по яблоневому саду, усердно избегая тропы, ведущей к бывшему прежде прекрасным полю нарциссов; вечером усаживаются у камина в соседних креслах или на удобном диванчике, крепко переплетя пальцы в молчаливой поддержке или занимаясь работой: один разбирает бесчисленные бумаги или подписывает договоры о сотрудничестве с давними заграничными знакомыми, другая считает те жалкие крохи былого богатства, у них оставшегося, и пытается покрыть расходы, число которых с каждым днем только растет (каким-то волшебным образом у нее это пока получается). Бездарно пытающиеся сделать вид, что жизнь идет своим чередом, пока они держат ее под контролем. Но обмануть самих себя они не в силах. Нарцисса часто плачет. Она скорбит по любимому ей всем сердцем мужу, по близким родственникам и друзьям, которых раньше часто приглашала на обеды и ужины. А еще по неизвестным ей волшебникам, погибшим в этой войне зазря, и по их маленьким осиротевшим детям. В ее душе никогда не царило жестокости, но и сострадание она испытывала редко. А сейчас… Заголовки газетных статей и колдографии, на которых запечатлены разруха и хаос, ровно как и превращенное в полигон поле цветов, подаривших ей имя, выводят ее из равновесия, заставляя тонуть в бесконечной жалости. И бесконечном сожалении. Драко хватает только на то, чтобы крепко обнять ее и погладить по белокурой головке, уткнувшейся ему в плечо. Из его глаз за этот год не выкатилось ни слезинки. Он просто не может дать слабину, ведь тогда последняя опора его матери канет в лету, а на плаву она уже не удержится. Поэтому он натягивает на лицо улыбку, сжимая зубы так, что сводит челюсть, смотрит в ее печальные глаза и тихо шепчет что-то ласковое и не очень убедительное. А потом отворачивается, и напряженно смотрит на языки пламени, жадно ласкающие воздух, и едва успевает подавить в себе желание закричать от страха, когда ему на крошечную секунду чудится страшный звериный оскал, похожий на тот, который преследовал его в Выручай-комнате. Он не собирается плакать. Но теперь ни дня не проходит без того, чтобы он не завис, скованный ужасом, чтобы его не преследовали кошмары, в которых раз за разом кто-то умирает. Ему снится Крэбб, падающий прямо в пасть огненному зверю, Крэбб, от чьего крика боли, отпечатавшегося где-то на подкорке, Драко разрывает на кусочки, потому что за секунду до падения тот выпускает из пальцев его ладонь и, испуганный, смотрит ему в глаза — но пламя жадно обнимает его, покрывая темно-коричневой коркой и огромными волдырями все тело, и тут же довольно мурлыкает и проглатывает его с костями… Ему снится Северус со следами змеиных клыков и кровавыми разводами на шее, хрипло шепчущий его имя и молящий о помощи, бледный, как смерть, тянущий к нему дрожащие руки с зажатым в них противоядием, флакончик с которым он не может открыть. Северус, бьющийся в конвульсиях под сильнейшим круциатусом мерзкой безносой твари, пожелавшей подарить ему еще больше боли перед смертью… Ему снится отец, чье лицо теряет все краски, когда он слышит зачитываемый бесстрастным голосом обвинительный приговор. Отец, ведомый под сотней перекрестных взглядов на казнь, принимающий свою долю с высоко поднятой головой, лишь на краткий миг повернувший голову в их с мамой сторону и легко кивнувший на прощание. Даже сейчас он не говорит им, единственным оставшимся у него близким людям, ни слова. Безразлично отворачивается. Холодно и жестко смотрит на медленно подплывающего к нему дементора. Его глаза медленно тухнут, когда душа покидает тело… Ему снятся пожиратели, разбрасывающиеся непростительными, пытающие магов и маглов, сжигающие дома и целые деревни. Ему снятся ужасы, которых он никогда в жизни не видел. И порой в них умирают даже живые. Даже мама. В последнюю ночь перед отъездом в школу она приходит к нему в белоснежной сорочке, спускающейся до пят, берет его за руку и тянет за собой в столовую, останавливаясь возле отцовского стула, стоящего во главе. Нарцисса улыбается губами, но глаза ее пусты. Словно ее душа ушла следом за его. Словно он потерял не только отца, но и мать. Она нежно проводит рукой по его щеке, привлекая к себе внимание, и указывает на пустой стул: — Присядь, сын. Теперь это твое место. Драко вздрагивает и широко распахнутыми глазами следит за тем, как она, будто марионетка, которую дергает за веревочки маленький ребенок, плетется назад, пытаясь ломаными движениями ухватиться хотя бы за что-то. На ее лице застывает кривая, пугающая улыбка. В ужасе дернувшийся к ней Драко чувствует, как подгибаются ноги, против воли опуская его на место главы семьи. Мама улыбается шире. Слышится щелчок, в сторону которого они оба вмиг поворачивают головы. У входной двери стоит Добби, одетый в черную наволочку. Слышится скрип. Сначала тихий, медленный, он усиливается, пока не оглушает, заставляя втянуть голову в плечи. Звенит хрусталь. Но на столе ни единого прибора. Драко вертит головой в попытке определить источник звука, и ловит мимолетный блик под потолком. Люстра, открученная домовиком, летит на пол, разрубая все на своем пути и разбиваясь сама с оглушительным грохотом. Стол трескается ровно посередине, из места раскола по всей поверхности бегут широкие борозды, похожие на полосы от когтей. Одна из них подбирается к Драко, заставляя его опустить взгляд. Весь пол усыпан стеклами и залит чем-то мокрым. Нарцисса жалобно стонет и громко дышит через рот. Ее одежда насквозь пропитана кровью. Руки, безвольно раскинутые в стороны, прибиты хрустальными осколками к столу и спинке стула. Она пытается шевельнуться, но хнычет от боли и сжимается в маленький комочек, крепко зажмуриваясь. Драко, наконец совладав с телом, поднимается и бежит к ней, с ужасом замечая торчащий из живота изящный, закрученный спиралью штырь. — Люциус? Это ты? — спрашивает она, качнувшись ему навстречу. — Мне больно, Люци, мне так больно. Драко, хватая ртом воздух, дрожащими руками прикасается к ее талии, оттягивая рваный край сорочки и осматривая повреждения. Из раны толчками вытекает кровь. Нарцисса приоткрывает глаза и, увидев его, расслабленно выдыхает. На ее лице расцветает настоящая улыбка. Она, едва двигая губами, шепотом зовет его по имени. По имени отца. Драко, мгновенно проснувшийся, открывает глаза и загнанно дышит, изо всех сил вцепившись в простыню. Будто сквозь толщу воды слышится пугающий треск и скрип двери. Он выпускает ткань из рук и обхватывает колени, утыкаясь в них лицом. Смотреть не хочется. Смотреть страшно. Драко думает, что у него остановится сердце, когда его плеча касается прохладная ладонь и мамин голос спрашивает: — Что случилось?  Она опускается на кровать рядом с ним, обнимает его, баюкая в своих руках и целуя в висок. Тот не реагирует. — Сынок, что такое? Он перестает дрожать и застывает каменной стеной. — Ничего. — Драко? — Ничего, — повторяет он, медленно расслаблясь, но все так же неровно дыша. — Ничего. Всего лишь плохой сон. Нарцисса шепчет, что не нужно бояться, что она рядом, что все позади. Драко не верит. Но молчит. На вокзале она прижимает его к себе и долго, ласково гладит по спине перед тем, как отпустить. — Пиши мне. — Я не оставлю тебя. — Знаю. — Люблю тебя. — Я тоже люблю тебя. — Береги себя. — А ты… — А со мной все будет хорошо. Им не нужно произносить вслух целые речи, потому что каждый прекрасно понимает, что творится в душе у другого. Насколько Нарциссе страшно оставаться одной в поместье, ставшем для нее заточением, настолько Драко страшно ехать в школу. Им придется остаться один на один с воспоминаниями. Им придется снова пройти через это. Только бы вынести. Только бы выдержать. Громкий гудок приводит их обоих в чувство и заставляет Драко выпустить из рук нежные мамины ладони. На прощание он легко целует ее в щеку, улыбается так искренне, как только может, и, взмахом палочки подняв чемодан, поднимается в вагон. Но улыбка тут же превращается в косую ухмылку, а потом и вовсе сходит на нет. Он осознает, что впервые в жизни купе ему делить не с кем.

***

Время идет так быстро, что Драко не успевает считать месяцы. Он не замечает ничего вокруг, потому что с головой погружается в подготовку к экзаменам. И в себя. Драко часто сидит на берегу Черного озера, накинув на себя согревающие чары, и вслух читает пособия по зельеварению, не беспокоясь, что его кто-либо услышит — вокруг ни души, все прячутся в замке от холода, пронизывающего ветра и моросящего дождя, а он прячется от них под куполом заклинаний и наслаждается одиночеством. Но впервые за эти месяцы, засидевшись допоздна, он не спешит возвращаться в свою комнату, чтобы оставить вещи и пойти в ванную старост. Он мнется в нерешительности, долго кусает губы и наконец тянется рукой к шее, тормошит галстук в попытке его ослабить, резкими движениями расстегивает пуговицы, распахивает полы рубашки и стягивает ее с себя. По-ноябрьски холодно; кожа тут же покрывается мурашками, руки сами собой крепко прикипают к телу в попытке сохранить тепло. Но он, словно издеваясь над собой, продолжает раздеваться и попутно рассеивает защитный купол. Делает шаг к воде. И еще. И еще. Гладь Черного озера оказывается предсказуемо ледяной, но тем неожиданнее для Драко ощущение боли в едва коснувшихся ее ногах: в одно мгновение ступни протыкают сотни иголочек, а икры и даже бедра сводит судорогой. Он громко втягивает ртом воздух, замораживая горло и легкие. В голове не гул, нет — мерзкий звон, в оглушительной пустоте кажущийся нестерпимым. Перед глазами возникает образ опоздавшего на испытание Поттера. Столько лет прошло, а эта сцена до сих пор во всех подробностях хранится в его голове и некстати напоминает о себе. Но сейчас это помогает сосредоточиться. Вот Поттер пробегает мимо его трибуны, заваливается на стол и пытается перевести дыхание. Драко делает еще несколько шагов вперед, привыкая к температуре воды. Вот Поттер стаскивает с себя ботинки и прямо в мантии заходит в воду. Драко оступается на гладких каменных глыбах, устилающих дно, и падает на колени, уперевшись руками во что-то острое. Вот Поттер скрывается в толще воды. Драко отталкивается и плывет дальше у самого дна, как морской змей. Он погружается все глубже и глубже, считает удары сердца. Один; Два; Три… Дыхание заканчивается, когда их количество доходит до ста сорока трех. А ведь обычно ему удается продержаться гораздо больше… Скованное тело неохотно поднимается на поверхность, так же, как и десятки раз до этого. Или сотни? Когда он впервые решил забыться под водой? Пожиратели в тот вечер выбрались из подземелий и мучили заключенных прямо в коридорах. Их крики были слышны в каждом уголке поместья, и никак нельзя было от них скрыться. Драко раз за разом накладывал заклинания, но они не задерживались дольше, чем на пару минут, и тогда он… Смалодушничал. Заперся в ванной комнате, открыл кран и включил душ, завыв от бессилия. Шумная струя воды перекрыла все звуки, он безвольно качнулся ей навстречу и, уперевшись руками в бортики ванной, наклонил голову, подставляя затылок. Несколько минут он стоял так, а потом забрался в ванну прямо в одежде и лежал, свернувшись калачиком, пока не вырубился, а очнулся уже на следующее утро в своей кровати, укрытый одеялом, на котором, крепко сцепленная с его, лежала рука его матери. Драко улыбается и открывает глаза, предвкушая ощущение невесомости, которое всегда встречает его после этой сладкой пытки, но в его душе поднимается паника, когда он осознает, что видит только беспросветный мрак. Он дергается и инстинктивно пытается вдохнуть, но давится водой, толща которой давит на него изо всех сил. Ему так страшно, как не было ни разу в жизни. Глубина, ставшая для него спасением в самые темные времена, безжалостно сжимает его в своих объятиях. Драко рвется вверх, загребает руками воду, пытаясь вынырнуть, но тело предательски быстро ослабевает. Руки перестают слушаться и безвольно опускаются, подчиняясь стихии. Перед глазами сгущается темнота. И сознание покидает его.

***

Но в ту ночь не только Драко, на его счастье, оказывается на берегу озера. Как и много ночей до этого, по правде. Для неслучайного прохожего это место особенно памятное: здесь он спас крестного от дементоров, вытащил из воды друга и маленькую девочку, сестренку Флер Делакур, — поэтому он раз за разом приходит сюда, чтобы вернуться в прошлое хоть на краткий миг. Жить настоящим у него получается крайне плохо. Воспоминания, тяжелые, словно вековые оковы Кровавого Барона, не хотят его отпускать. Теперь Гарри знает, каково быть солдатом на войне, каково держать в руках палочку и выкрикивать бесконечное множество защитных, обезоруживающих и атакующих заклинаний в попытке спасти себя и близких. Далеких. Любых! Потому что в бою, где от тебя зависят сотни чужих жизней, нет места гордыне и слабости. Но также он знает, каково это — видеть хладные трупы, накрытые бело-красными простынями, школьными мантиями и даже обрывками тяжелых штор, без магии, голыми руками резко сдираемых с петель — ткани больше ни на что не хватает, а живым она нужнее, чем мертвым. В другом конце комнаты, гигантского Большого зала, из-за огромного количества устилающих пол тел кажущегося маленькой комнатушкой, перевязывают остатками бинтов и порезанных на лоскуты простыней, полотенец, больничных халатов ранения тех, кому не помогает даже магия. Он знает. И корит себя за то, что не сделал для других большего, чем только смог. Ему вспоминаются лица Тонкс и Ремуса, Фреда, Колина, Лаванды… Северуса Снейпа… Он не спас их. Как не спас и Седрика. Как не спас и Сириуса. Его переполняет горечь, смешанная с гневом и ненавистью к самому себе. Он мечется, как дикий зверь. И срывается. Кричит на Гермиону, которая подтолкнула его к тому, чтобы вернуться в школу; разносит в щепки всю мебель в гостиной, наткнувшись взглядом на альбом с колдографиями выпускников прошлого года, умело замаскировавших синяки, кровоподтеки и царапины, но не сумевших скрыть кривые, натянутые улыбки; впадает в истерику и магическим выбросом разносит окна во всеми забытом коридоре, в котором грудой свалены не поддающиеся починке статуи и разорванные, опаленные или разлетевшиеся на лоскутки картины. Ему больно. Ему больно каждый раз видеть подтверждение тому, что это все происходило на самом деле. А все вокруг делают вид, что ничего не было. Они улыбаются, смеются, играют в плюй-камни, взрывающиеся карты и квиддич, учат уроки и готовятся к выпускным экзаменам. Будто весь прошлый год практически каждого из них не подвергали пыточным за неподчинение деспотам-пожирателям, будто плитка на полу, по которому сейчас прыгают дети, играя в классики, не была разбита и, словно краской, щедро разукрашена алым, будто прямо во дворе замка, в его коридорах не падали замертво ученики старших курсов, отстаивающие школу, орденовцы, мракоборцы, пожиратели, оборотни, домовики и бог знает кто еще… Будто они, эти дети, испытавшие столько боли, не кричат по ночам, вырываясь из очередного кошмара. Общего для всех. Гарри никак не может найти себе места. Вся эта многовековая готическая громадина давит на него каждым кирпичиком, каждым полотном и гобеленом. Воспоминания бередят старые раны… Как загнанный в клетку зверь, он рвется наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха и почувствовать себя свободным. Когда он впервые сбегает прямо с урока на улицу, перед его глазами мелькает серое-серое небо, пожухлая желтоватая трава на дальних холмах и изрядно поредевший лес. Он бежит, не разбирая дороги, пока не упирается взглядом в ветхую избушку Хагрида. И тут же вспоминает, как проводил в его компании долгие зимние вечера, обжигая горло горячим чаем из огромной кружки и неловко пытаясь откусить хотя бы кусочек каменного кекса, готовить которые Хагрид очень любил… Как обнимал его в моменты слабости, плакал, пропитывая слезами его заношенные плащи и шубы и чуть ли не стирая лоб об его жесткую бороду… Как тот в ответ мягко журил, если виноват был Гарри, или мгновенно вскидывался и обещал помочь разобраться с теми, кто обидел его. Гарри хочет зайти к нему, но, почувствовав, как в груди сжимается сердце, отворачивается и на негнущихся ногах спускается к озеру. Галька холодная и мокрая, колени, на которые он опускается, не отдавая себе в этом отчета, тихо ноют от боли, брюки медленно наполняются водой, а Гарри припадает все ниже и ниже к идущей крупной рябью озерной глади, судорожно вглядывается в свое лицо. На секунду он ловит в отражении красный блеск собственных глаз. Оглушительный крик разносится по всей округе многократным эхом, пугая птиц — целые их стаи, взвизгивая в ответ, поднимаются в воздух. Деревья шумят, тоже будто бы боязливо всполошившись. Начинает завывать молчавший прежде ветер. Маленькая красная рыбка, взявшаяся, наверное, из воздуха, уплывает куда-то далеко, шустро махая плавничками. Она возвращает подскочившего было Гарри в реальность, в которой он стоит, явно озябший, запыхавшийся и выбившийся из сил, напряженно вглядывается в окружающую его пустоту, как никогда прежде наполненную чем-то поистине важным и живым, и понимает, что именно здесь это напряжение уходит, будто его не существовало вовсе. На Черном озере царит атмосфера спокойствия. Она не давит, нет, просто накрывает сверху плотным куполом, ложится на кожу, ласково обтягивая ее до последнего миллиметра умиротворяющей прохладой, а потом проникает внутрь, в самое сердце. Голова приятно гудит, пальцы, сжатые в кулаки, расслабляются. Тело наполняется такой легкостью, что Гарри ведет, он почти падает и едва успевает удержаться на ногах. Он возвращается в гостиную, просит прощения у Гермионы, хлопает по плечу Рона, благодарный за припасенный с обеда сендвич, садится за уроки, заканчивает их глубокой ночью, смывает с себя под душем часть той бесконечной тяжести, которую нес прежде, ложится в кровать, бросив пару шуточных фраз в сторону нового цветка Невилла, и засыпает, как только голова касается подушки. Впервые за несколько месяцев кошмары ему не снятся. С того дня к нему медленно-медленно возвращается жизнь. Она наполняется красками, несмотря на то, что в преддверии зимы окружающий мир все больше тускнеет. А еще она наконец-то приобретает смысл. Самый настоящий. Раз или два в неделю, когда уроков меньше всего, Гарри надолго пропадает и заявляется в гостиную чуть ли не в полночь, на ходу стаскивая с себя мантию и распугивая засидевшихся допоздна учеников. Все думают, что он тайком встречается с какой-нибудь хаффлпаффовской девчонкой, в которую безнадежно влюбился. Смешные. Нет, эти вечера он проводит на берегу озера, где, теряясь во времени, думает, думает, думает… Но сейчас он выбегает из замка, ни от кого не скрываясь, в пижаме, накинув на себя теплую мантию и легкие согревающие. Сердце все еще сильно колотится после только что пережитого кошмара, маленького, уже забытого, но слишком неожиданного для отвыкшего от терзающих его каждую ночь ужасов парня. Он бредет к берегу, с трудом переставляя ноги и оббивая красные тапочки обо все попадающиеся на пути камни, и, полностью погруженный в свои мысли не замечает, что находится здесь не один. По крайней мере, на это весьма красноречиво намекают оставленные у кромки воды вещи, на которые он нечаянно наступает. Гарри вздрагивает, поднимает глаза и видит белоснежную рубашку, на рукаве которой теперь красуется огромное грязное пятно, брюки с острейшими стрелками, лежащую под ними теплую мантию, подбитую мехом, и оставленные в стороне мужские туфли. Прежняя отрешенность меняется на искреннее непонимание, когда он часто моргает и трясет головой в попытке прийти в себя, но видит, что ничего не изменилось. Гарри оглядывается в поисках человека, которого он невольно побеспокоил, но не видит на много метров вокруг ни души. То есть, совсем никого. Ни одного движения, ни одного звука. Он всматривается в каждую тень, в каждый силуэт, смутно напоминающий человека, но никого нет. Осознание накрывает его, когда тихий всплеск доносится со стороны озера. В ту же секунду его глаза шокированно распахиваются, и Гарри срывает с себя мантию вместе с заклепками, отбрасывает ее в сторону и, теряя по пути обувь, бежит к воде. Он вмиг обжигает и ранит ноги, но упорно идет дальше, шарит руками по дну, от чего намокают не только пижамные штаны, всем весом тянущие его вниз, но и рубашка. Гарри пытается позвать его, того идиота, что вообще додумался полезть в середине ноября купаться, но зубы, крепко стиснутые против его воли, громко стучат каждый раз, когда он пытается открыть рот. Выходит только задушенный вскрик, на который он не получает ответа. Но вдруг, метрах в трех от себя, он улавливает движение. Под водой мелькает что-то светлое, резко контрастирующее с черной глубиной. Гарри облегченно вздыхает, набирает полную грудь воздуха и кое-как ныряет, пытаясь раздвинуть ледяную водную массу непослушными руками, открывает глаза, чтобы увидеть хоть что-то, и тут же зажмуривается, потому что режет их невероятно. Выступают слезы. Под водой. Забавный каламбур. Кончики пальцев натыкаются на что-то твердое и невообразимо холодное, и Гарри рвется туда, хватается изо всех сил за чей-то, как ему кажется, локоть, тянет его на себя и поднимается наверх, чувствуя, как в легких заканчивается кислород, а ноги сковывает подступающей судорогой. Чужая рука выскальзывает из его ладоней, но он перехватывает ее, забрасывает себе на плечо и из последних сил делает еще несколько гребков вперед, отталкиваясь ногами от внезапно появившегося под ними дна. Кажется, будто сама вода с силой выталкивает их на берег, желая помочь. Камни на берегу отчего-то острые, поэтому Гарри рассекает лоб, нос, щеки, на которые падает, не успев подставить руки, грудь тоже вспыхивает резкой болью, колени начинают сильно кровоточить, но он только стонет сквозь сжатые зубы и поворачивает голову вбок, разглядывая лежащего рядом с ним парня с мертвецки бледной, даже синеватой кожей, исполосованными мелкими царапинами руками, фиолетовыми губами и до чертиков знакомым лицом. Замерев, Гарри напряженно изучает малфоевские черты, и хмурится, принимая решение. Пару десятков секунд спустя, встав на ноги, он зовет Драко по имени, трясет его за плечо. Тот молчит и не двигается. Гарри наклоняется к нему, с трудом переворачивает его на спину, мимоходом отмечая, что тот изрядно похудел, подхватывает под мышки и тащит за собой к траве, куда можно было бы его положить. Наступать босыми ногами на камни до жути больно, Гарри трясет от холода и усталости, и он едва не падает прямо на Драко, когда опускает его на землю, но успевает сгруппироваться, чтобы не задеть его, хотя сам сильно ушибается плечом. Гарри обессиленно опускает голову на землю и упирается взглядом в чужую недвижимую грудь. На миг он тоже перестает дышать и зажмуривается, чувствуя, как по щекам бегут настоящие слезы от осознания того, что они оба сейчас просто погибнут. Вот так вот глупо, в паре сотен метров от школы, полной людей. Полной магии, которая могла бы их… «Спасти», — всплывает в голове у Гарри. Если бы он только мог позвать кого-нибудь. Хоть кого-то. Он был бы счастлив видеть даже Филча, окажись тот здесь в эту секунду. Но Филча нет. Зато есть Драко Малфой, который лежит рядом, все больше бледнеет и упорно не приходит в себя. Гарри поднимается на локтях, шипит от боли, кое-как встает на колени и, потеряв равновесие, неловко упирается рукой в его грудь. Он испуганно переводит взгляд на его лицо, боясь, что навредил еще больше, но замечает, что изо рта Драко течет маленькая струйка воды. И тогда он понимает. Ему никогда не приходилось делать кому-то искусственное дыхание, и он понятия не имеет, как правильно массировать сердце, как дышать и как не добить его своей помощью, он панически боится, что все испортит, но других выходов просто не видит. Поэтому он набирает побольше воздуха в легкие, разжимает его челюсти, прикасается к его губам своими и с силой выдыхает, тут же делая первый пробный толчок ладонью по ребрам. Ему страшно, что он не рассчитает силу, но еще больше он боится не успеть. Он боится, что потеряет Драко, как терял прежде других. Поэтому он продолжает. Раз за разом дарит ему новую порцию кислорода, массирует сердце и бесконечно надеется на то, что это поможет. Не происходит ничего. Слезы застилают Гарри глаза, он несколько раз промахивается и попадает губами по малфоевскому подбородку, руки съезжают вниз, цепляясь за клочки мокрой травы, и он громко всхлипывает, сотрясаясь в рыданиях. Уже ни на что не надеясь, он шепчет: «Анапнео», и упирается лбом в ледяную, мокрую и соленую грудь Драко. И он чувствует. Он чувствует, как двигаются ребра под кожей, за секунду до того, как Драко вскидывает корпус и давится водой, сбрасывая его с себя, упирается руками в землю и крупно дрожит. Гарри бросается к нему, сжимая его в объятьях, и ловит его абсолютно пьяный, расфокусированный взгляд. Драко щурится, тихо шипит и дрожащими руками, зажатыми между ними, цепляется за его одежду. Гарри охает и пытается убрать его руки, чтобы снять забытую рубашку пижамы, все еще пропитанную ледяной водой, но Драко только на секунду отрывает их, чтобы тут же крепко обнять его, обхватывая ладонями его спину и ненароком задевая затылком скулу. Возможно, завтра на ней нальется синяк, но это не имеет абсолютно никакого значения на фоне того, что они оба только пережили. Моросит дождь. Гарри оглядывается и видит, что туман успел обступить их плотным кольцом. И почему-то это наводит его на мысли о далеком бое на шестом курсе, когда он своими руками чуть не убил того, кто сейчас, как слепой котенок, тычется носом ему в шею и жмется к нему всем телом. Тогда он лежал на разбитой плитке, в лужах воды и собственной крови, пока в воздухе витали пыль и паутина, из разбитого крана рвались наружу тысячи капель, а под ногами трещали щепки. Он страдал по вине Гарри, бросившего то злополучное заклинание с пометкой «для врагов» из учебника Принца-полукровки. Принц вовремя оказался рядом. Но что бы случилось, если бы обстоятельства сложились по-другому? Если бы Драко на самом деле умер? Гарри шумно вдыхает и запускает руки в его мокрые волосы, притягивая его еще ближе к себе, шепчет извинения, оглушительно громкие и неожиданные для них обоих. Он хочет рассказать о том, как ему стыдно, что он трусливо сбежал, а потом не смог найти сил, чтобы навестить Драко в больнице и попросить прощения. Даже лепечет что-то бессвязное, пока зубы отбивают чечетку, но его прерывает тихий, будто бы сорванный голос: — Забыли. Оба хороши, Поттер. Тот кивает и неловко расцепляет руки, высвобождаясь из объятий и оглядываясь в поисках того, с чего все и началось — одежды, в которую сейчас можно было бы завернуть Драко. Завернуть Драко… Словно о маленьком ребенке думает. — Заболеем. В больничное крыло нужно зайти. За бодроперцовым. — говорит он, возвращаясь уже с вещами. — Помфри спит, — отвечает Драко, поводя плечом. — Тебе бы тоже спать сейчас. Нет же, потащился сюда непонятно зачем… — Я-то понятно, а тебя почему потянуло гулять под луной? На свидание спешил? Или следил за мной? — Больно нужен ты мне, Драко. Занимайся, чем хочешь. — Спасибо за разре… — Только не этим. — Что? — Я не для того тебя вытаскивал раз за разом на себе, чтобы ты просто так умирать собирался. Драко, уже укутавшийся в мантию и влезший в носки и туфли, поднимает брови и окидывает непонятливым взглядом Поттера, бродящего по берегу в поисках своей обуви. Он все еще в мокрой, облепляющей все тело пижаме в серо-зеленую полосочку с частыми кроваво-красными кругами. Драко сам едва ли выглядит лучше. — Я не собирался. Не рассчитал силы. Все должно было пойти не так, Поттер. Все должно было быть хорошо. — Мы оба видим, чем все закончилось. Не рискуй собой лишний раз. Тебе это ни к чему. И твоей маме тоже. В следующий же миг Драко подскакивает на ноги, в три шага преодолевает разделяющее их расстояние, хватает Поттера за плечо и разворачивает его на себя. — Да что ты знаешь вообще?! — вскрикивает он, сжимая свободную руку в кулак и занося ее для удара. — Не смей о ней говорить! Ты не имеешь никакого права. Не о маме. Поттер молча следит за его движениями, не предпринимая ни единой попытки закрыться и спрятаться. Он ждет. А Драко, чей голос постепенно становится все тише, стоит, впиваясь в чужое плечо дрожащей рукой, и медленно опускает вторую. Он ссутуливается и разом становится меньше в десяток раз, круги под потухшими глазами проступают еще четче, голова безвольно опускается, и Драко, изо всех сил пытающийся сдержать рыдания, тихо всхлипывает. — Не о маме… Она одна, совсем одна там, понимаешь? А я здесь, потому что должен этому вашему министерству еще год своей жизни. И пока все рушится, я трачу время на школу, хотя уже давно мог бы вытянуть ее отсюда, увезти подальше. Она там… Она не выдержит, Поттер, ее так подкосила смерть отца, она просто… Мама, она же… Гарри… Его голос все же срывается. — Все будет хорошо, Драко. Я помогу. — Нет, — шепчет он. — Слышишь меня? С ней все будет хорошо. С вами обоими. — Нет. Я не хочу. Тебя это не касается. — Тогда ты не стал бы рассказывать мне это. Драко поднимает на него больные глаза, шмыгает носом и пожимает плечами, отворачиваясь. Он замечает между валунами красный, явно гриффиндорский тапочек и лежащую рядом с ним палочку (благо, не сломанную) и хочет уже двинуться в их сторону, но чувствует, как к его предплечью прикасается чужая рука. «Останавливает, — думает он, хмурясь. — Зачем?» — Какой тебе резон? — спрашивает он наконец. — У меня свои причины. — Поттер, раздражаешь. Конкретнее. — Ты. Он вглядывается в спокойные (когда вообще они такими были) зеленые глаза напротив, ищет в них какую-то подсказку, но не находит. Честно, Драко уже перестал понимать хоть что-либо. Истерзанный сегодняшними испытаниями мозг упорно молчит. Молчит и Гарри. Он только нежно поглаживает его предплечье. Ледяной рукой. Драко стряхивает с себя его ладонь, пресекает возражения одним долгим взглядом и идет подбирать находку. Он по-маггловски отправляет в полет за плечо забытую обувь (к чести Гарри, тот ее ловит), а потом, разворачиваясь к нему, уверенно вскидывает руку с палочкой и, встретив его взгляд с мелькнувшим в нем удивлением, замирает, чтобы тут же воскликнуть: — Экскуро! Гарри охает и поднимает руки, разглядывая ставшие чистыми рукава. Он невольно улыбается, когда по одежде идут теплые волны магии, управляемые волей Драко, сосредоточенно произносящего заклинание за заклинанием. Пижама высыхает за пару секунд, порезы затягиваются на глазах, мягкие прикосновения чужой магии к телу вызывают мурашки, заставляя его невольно вздрогнуть расправляя плечи. Драко тушуется, убирает палочку в карман мантии, и негромко кашляет… Тут же заходясь в целом приступе. Глотку дерет, будто внутрь положили кусок коралла со дна озера. Драко прикрывает рот ладонью и пытается успокоиться. За ним следят внимательные глаза, почему-то полные заботы. — Пойдем к Помфри, Малфой. — Пошел к черту, Поттер. Он садится на холодный валун, проводит руками по лицу, массируя кожу, и тяжело вздыхает, откинув назад больную, раскалывающуюся голову. Все его тело тоже будто бы постепенно раскалывается следом за ней. Гарри подходит к нему и опускается напротив на корточки, тянет его руки на себя и тихо зовет по имени, но получает в ответ только полный усталости взгляд. Даже туман сейчас кажется ярче, чем эти блекло-серые глаза с обрамляющей их красной сеткой лопнувших капилляров. — Что ты делал там? В воде? — Тебя не касается. — Это ты уже говорил. — Тогда что мешает наконец понять? — жестко бросает он, дробя фразу на мелкие осколки. — Я не хочу обсуждать с кем-либо… — А я кто-либо? — тихо перебивает Гарри, сжимая его ладони в своих. — Что ты несешь? Драко нервно сглатывает и пытается высвободиться из его рук, но Поттер держит его мертвой хваткой. — Стой. Подожди, дай минуту собраться. — Отпусти меня. — Я хочу объяснить. — ОТПУСТИ МЕНЯ. — ХОРОШО, — кричит он в ответ, вскакивая и отбрасывая от себя его руки. Некоторые мелкие ранки на ладонях стремительно расходятся, снова начиная кровоточить. Драко шипит от боли. Поттер чертыхается и падает обратно, на ходу вытаскивая из чужого кармана палочку и накладывая слабенькое заживляющее. — Спасибо, — на выдохе произносит тот, мгновенно растеряв всю прыть. — Не за что. Гарри пожимает плечами и осторожно, даже ласково притягивает его кисти ближе к глазам и поворачивает их на свету, внимательно изучая. До него только сейчас доходит, что все вокруг расплывается не только из-за густого тумана. Очков на носу почему-то не оказывается. — Есть. Есть за что. Ты меня только что спас, если не заметил. Во второй раз. — А, это. Я должен был. Не мог же я тебя бросить. — Поттер, должен тебе я. Уже дважды. Свою жизнь. А у тебя долгов никаких, так что я не понимаю, почему ты до сих пор не ушел. И что тебя сюда привело, не понимаю тоже. — Воля случая. — Ты говоришь как Грейнджер. — Правда? — Истинная. Драко фыркает и прикусывает щеку изнутри, коря себя за излишнюю раскованность, но зажмуривается, как перед прыжком в воду, и все-таки признается: — Хотел попробовать. Гарри мучительно долго пытается вспомнить, о чем они говорили до этого, но только неловко мычит и переспрашивает: — Что? — Помнишь четвертый курс? Второе испытание. Ты пришел на него с жаброслями. — Такое забудешь, — все еще непонимающе тянет он, ожидая продолжения. — Мы не видели ничего, весь час сидели на берегу. Замерзли жутко. А вы все это время были под водой. Когда вытаскивали Флер, она дрожала и громко плакала. Звала сестру. Гарри с жадностью ловит каждое его слово. — Я не знал. Драко кивает и продолжает: — Сначала вернулся Крам. За ним — Седрик. Минут десять прошло, а тебя все не было. Замерзшие и уставшие, от скуки мы делали ставки на то, какое ты займешь место. И придется ли плыть за теми, кто остался внизу. Если бы ты не справился, было бы… — он улыбается и качает головой, от чего мокрые волосы прилипают ко лбу. — Но нет. Ты выплыл и приволок на себе еще двоих. Какая самоотверженность. Ты же всегда был им, Поттер. Героем. Гарри вскидывает на него загоревшиеся ненавистью злобой обидой глаза и шипит сквозь зубы: — Малфой, ты перегибаешь. Тот вздрагивает, молчит несколько секунд и кивает, признавая вину. — Ты прав, не стоило. Я не то имел в виду. Хотя нет, то, но лучше бы не говорил. Мне жаль. Прости. — Прощу. Единожды. — Больше и не нужно, — бормочет он, спрятав глаза за челкой. — И садись ко мне. — Зачем? — Разговаривать будем. Ты же этого так хочешь. Удивленный, Гарри поднимается с корточек, разминая напряженные ноги. Драко, наблюдающий за его попытками восстановить равновесие, ехидно бросает: «Располагайся», и широким жестом руки очерчивает не занятую им часть импровизированной софы, чуть не падая при этом со своего каменного насеста. Гарри изо всех сил сдерживает смешок, но все же разражается громким хохотом. Драко по-мальчишески надувает щеки и поджимает губы. А потом его лицо озаряется яркой улыбкой. Он шлепает по освободившемуся месту и Гарри падает рядом. — Спасибо, — пытаясь унять смех, говорит он. — Не за что. Драко улыбается еще шире, хитро щурится, собираясь сказать о посетившем его чувстве дежавю, но становится серьезным, стоит взгляду скользнуть по далеким огням замка. Эта перемена не остается незамеченной. — Чего хмуришься? — Миртл. Мы раньше общались… Она была моей единственной подругой, Поттер. Я знал, что ей можно доверять. Чувствовал. С родителями связаться никак не мог, все письма проверяли его шавки, — он вздрагивает, обхватывает себя руками, и Гарри, замявшись, нерешительно приобнимает его. — Ты ей, кажется, нравился. Она часто о тебе говорила. Очень. Не представляешь, как много я узнал, сам того не желая. Он замечает руку, лежащую поперек спины и, слишком уставший, чтобы оттолкнуть ее, с тяжелым вздохом придвигается ближе и опускает голову, упираясь виском в поттеровскую шею. Пытается сдержать зевок. Неудачно. — На самом деле, это не так уж важно. Я потом тебе расскажу. Может быть. Гарри хмыкает. — Ловлю на слове. — Не надо. — Почему? — Редко его держу. — Придется. Драко замолкает, поводит плечом и спрашивает, неловко пытаясь перевести тему: — Ты хочешь услышать, что было дальше? В ответ — легкий кивок, вынуждающий его продолжить. — Пока я сидел наверху, со всеми, Миртл была под водой. — Стой, вы общались уже тогда? — дождавшись тихого «мг», Гарри задумывается. — Да, помню. Мы встретились, когда я погружался. Кажется, ее выбросило из канализации. — Ты не совсем меня понял. Она следовала за тобой все время. Драко макушкой чувствует направленный на него непонимающий взгляд и, неловко прокашлявшись, принимается за рассказ. Он кратко описывает, как Миртл нагнала его после испытания и утянула под трибуны, вывалив на него абсолютно все, что только что видела сама. Как он замер, пытаясь осознать услышанное, и хотел уже было своими глазами убедиться в том, что его заклятый враг (на этих словах он издает тихий смешок) все еще жив, хотя видел его минутой ранее… Как Гарри, все еще мокрый, обернутый в несколько полотенец, в большой и шумной компании однокурсников прошел мимо, даже не взглянув на него. Куда больше времени уходит на то, чтобы объяснить произошедшее сегодня. У Драко не получается подобрать слова, его снова трясет мелкой дрожью, но он с горем пополам рассказывает о желании обойти его, о попытках скрыться от всего мира, о страхе неизвестности, плотным кольцом, как туман, обступившей его со всех сторон, и о мелькнувшей на границе сознания мысли о легкой смерти. Гарри хватает его за плечо и разворачивает на себя, злой как черт на то, что тот так просто опускает руки. Для него Малфои всегда были примером людей, которые даже в самой тяжелой ситуации могли извернуться нужным боком и получить самый лакомый кусочек. И, хоть их методы ему не нравились, они все же заслуживали уважения. А Драко сейчас сидит рядом с ним тенью прежнего себя, насмешливого, уверенного, ехидного, гордого. Полного сил, амбиций. И яда, выплескивающегося через край на любого, кто ему неугоден. Он молчит, кусает губы, прячет глаза и боится сказать лишнее слово. Он впервые говорит с ним и боится. Это злит. И пугает. Гарри сжимает его плечи до побелевших костяшек и думает, думает, думает о том, как привести его в чувство и вернуть того Драко, которого ему так не хватало все эти месяцы и от которого сейчас не осталось практически ничего. Он хочет дать ему пощечину, слабую, для вида, просто чтобы пришел в себя, но ему представляется, как безвольно дернется в сторону голова на тонкой белой шее, как мокрые длинные волосы хлестнут его по щеке, как в грустных глазах напротив снова появятся слезы. Мысленно он дает затрещину себе и… Единым порывом поднимаясь на ноги, тянет за собой Драко, подхватывает его под талию и прижимает к себе. Слышит, как он хватает ртом воздух, качнувшись вперед. Чувствует, как прохладные руки обвивают его шею. Видит, как его лицо с удивленно распахнутыми живыми серыми глазами застывает напротив. Он сглатывает и невольно опускает взгляд ниже, на обветренные нежно-розовые красиво изогнутые губы, проводит языком по своим губам и ловит чужой взгляд. Все такой же удивленный, но не испуганный, не презрительный. А внимательный. Сосредоточенный. Будто бы полный какой-то затаенной надежды. Гарри, не давая себе ни секунды на размышления, шепчет, пытаясь уловить малейшую его реакцию: — Можно? — Можно. Драко, отбрасывая все сомнения, первым бросается в омут с головой. Он запускает руки в жесткие волосы Гарри и наклоняется, отчаянно прижимаясь к его губам. Этот поцелуй больше похож на волну, нашедшую на острые прибрежные скалы и тут же смущенно смешавшуюся с остальной водной массой. Драко отстраняется, напряженно вглядываясь в его лицо. Его тело медленно деревенеет, пока он ждет ответа. Хотя бы на вопрос «что только что произошло?» Хотя бы от себя. Зеленые, почти черные в темноте глаза смотрят тепло и уверенно. Гарри целует его сам, успокаивая, заставляя поддаться, раскрыться навстречу. Он нежно оглаживает его поясницу, спину и лопатки жаркими ладонями, и Драко чувствует, как мышцы под его прикосновениями медленно расслабляются, царапает его шею короткими ноготками и прижимается к нему всем телом. Короткий укус проходится по его нижней губе, посылая миллион мелких мурашек. В ответ он игриво прихватывает зубами кончик его языка. Теплый, уверенный взгляд меняется на ошалелый. Алые губы напротив растягиваются в широкой улыбке, которую невыносимо приятно покрывать короткими, легкими поцелуями. Его ведет. Всего слишком много. Все слишком нереальное. Драко выгибается еще сильнее, вжимаясь в горячую, широкую грудь и трется об нее твердеющими сосками. Не в силах совладать с загнанным дыханием, он закрывает глаза и целиком отдается ощущениям, плавясь под горячими прикосновениями и неожиданным, но очень приятным напором Гарри. Тот жадно приникает к его устам, сплетая их языки в тягучем, чувственном танце, и нежно, ласково, но страстно оглаживает каждый уголок его тела, до которого может дотянуться. В его руках Драко чувствует себя податливой глиной, следующей малейшему движению мастера. Ему так сильно хочется выпустить все из-под контроля, расслабиться, довериться ему и отдаться в полное его распоряжение, что он едва себя сдерживает. Нервы накаляются с каждой секундой. Он весь как натянутая струна, которая может лопнуть от единого прикосновения… И в самом деле лопается, когда Гарри опускает руку, обхватывая его ягодицы и теснее прижимая к паху. Твердый, горячий член прикасается к его бедру сквозь слои ткани. Драко отшатывается, упирается руками в его грудь, останавливая, глубоко дышит, открывает рот, чтобы возразить, закричать, но видит в освещенных лунным светом зеленых глазах такую глубину, такую мольбу и даже боль, что последние веревочки, на которых еще держится его самообладание, с громким треском рвутся. Он стонет и нападает на алые, припухшие губы с ответным поцелуем, прикусывает их, попеременно втягивает в рот, нежно зализывая пострадавшие места и трогает, трогает, трогает не в силах остановиться. Его пальцы тянутся к пуговицам чужой рубашки. Почему-то сложно совладать со своими же руками, но он упрямо, наощупь, медленно расстегивает их, прослеживая пальцами каждый открывающийся кусочек кожи. Закончив с последней пуговкой, он поднимается выше, мягко обводит ладонями грудь и замирает, задерживая их напротив колотящегося с оглушительным грохотом сердца. Гарри не двигается. Стоит, тяжело дыша, и следит за каждым его действием. Тот же — с интересом изучает его тело, медленно спуская рубашку с плеч. Она задерживается на локтях, не желая сползать дальше. — Ты красивый, — шепчет Драко, наклоняя голову вбок и придвигаясь ближе. — Очень. — Спаси… — «бо», хочет сказать Гарри, но давится воздухом, когда его мягко, невесомо целуют в ключицу. Драко прослеживает губами голубые венки, петляющие вдоль его шеи, сеткой покрывающие грудь и прячущиеся за поясом пижамных штанов. Штанов, на которых все еще весьма красноречиво выделяется бугорок. Слишком ново. Слишком приятно. Просто слишком… Ему страшно продолжать. Но он не хочет останавливаться. — Эту просьбу я исполню, Гарри, — хитро, с какими-то угрожающими нотками говорит он, приблизившись к его шее и опаляя ее теплым дыханием, — если зачтешь за выполненный долг жизни. Хотя бы один. Мне больше не нужно. Его рука в это время оттягивает резинку штанов и проникает внутрь, ложится сверху на обтянутый тканью трусов тяжелый налитой член. Гарри громко стонет, притягивая его за волосы к себе. Драко послушно наклоняется, тут же обводя языком его кадык. Он нежно прослеживает носом линию его челюсти, поглаживает ладонью пах и жарко шепчет: — Ты спас меня, верно, Поттер? Я сделаю то же для тебя. Ответом ему служит хриплое «пожалуйста». Сначала одинокое. Повторенное вновь. А потом — рассыпавшееся, как цветы по летней лужайке. Множащееся бесконечно. Ему хочется счастливо смеяться. Почему-то сейчас, когда он опускается на колени, обводя взглядом обнаженный торс своего (вообще-то) врага, в теле царит небывалая легкость и все страхи вылетают из головы. Остается только солоноватая, теплая кожа со следами несошедшего еще неровного загара, грубые, мозолистые, но ласковые ладони, удерживающие его волосы, да манящие черные боксеры, на которых сейчас сосредоточено все его внимание. Он облизывает губы и кончиками пальцев спускает этот жалкий клочок ткани, отделяющий его от манящего стояка. Рот наполняется слюной. Драко сглатывает и, смущенный, с интересом разглядывает тяжело опустившийся прямо напротив его лица член с ярко-красной набухшей головкой. Такой же, как у него самого, но чертовски отличный. Поцелуй в сочащуюся смазкой уретру. Первое пробное прикосновение языком. Громкий вздох сверху. Это на самом деле происходит с ним? Без шуток? Даже не во сне? Драко приоткрывает рот и медленно насаживается им на член, пытаясь не задеть его зубами. Что-то подсказывает ему, что подобное не доставит приятных ощу… Мерлин, что он делает. Он трахает золотого мальчика ртом и боится сделать ему больно. Дожили. Гарри стонет, обхватывает рукой его затылок и притягивает к себе, заставляя вобрать еще больше. Больше, чем тот только может. Головка упирается в горло, и Драко резко отстраняется, сдерживая подступивший рвотный порыв. Он давится кашлем и пытается отдышаться. Перед глазами плывут разноцветные круги. Ему чудится прикосновение к плечам. Подбородок поднимается сам собой… Или ведомый чужой рукой. Снова — взгляд, полный беспокойства. Драко не может его выдержать. Он резко поворачивает голову в сторону, сбрасывая с себя ладонь Гарри, а потом толкает его. Тот приземляется на спину в расстегнутой, задержавшейся на плечах рубашке и наполовину спущенных штанах. Драко тянется за лежащей в отдалении палочкой и снова колдует. Даже не так… Очаровывает. По крайней мере, зеленые глаза смотрят на него чуть ли не влюбленно. Гарри поднимается на локтях, но падает наземь, прижатый мгновенно метнувшейся к его груди рукой. И чувствует спиной, что прежде стылая, мокрая земля теперь тепла и мягка, как настоящая кровать. Драко откладывает палочку в сторону и опускается меж его разведенных ног. Он вертится, пытаясь устроиться поудобнее, и замечает, что член, который он так долго оставляет без внимания, маленьким рывком поднимается еще выше. Губы сами собой растягиваются в довольной улыбке. Он легонько дует на истекающую смазкой головку и покрывает ее поцелуями, осмелев, облизывает, словно только того и ждал, пробегается по стволу кончиками пальцев, обхватывает его всей ладонью, надрачивая, как любит сам, и снова опускается на член, стараясь как можно больше расслабить челюсти и горло. Ему нравится чувствовать его тяжесть и вкус на языке, нравится сосать, оттягивая крайнюю плоть, нравится слышать хриплые вздохи и понимать, что это реакция на его, Драко, действия. У него самого колом стоит, поэтому он невольно трется о землю, изо всех сил прогибаясь в пояснице и слабо стонет. Ему хочется прикоснуться к себе, хочется подрочить, но руки заняты: одна ритмично ласкает член Гарри, другая обхватывает его же бедро, на котором даже в полутьме можно разглядеть царапины от его ногтей. — Драко, — слышит он, когда в очередной раз стонет, посылая вибрации по члену, так жарко, так полно, так правильно наполняющему его рот. — Посмотри на меня. Он не может остановиться, даже если очень сильно хочет. У него абсолютно пьяный, расфокусированный взгляд, и теперь вовсе не от того, что он очнулся после долгого забытья и потери сознания. Хотя, кто знает. Может, сознание действительно возвращается к нему только сейчас, может, он по-настоящему пробуждается… Как жаль, что эта лирическая нотка заглушается их хриплыми стонами. Драко выглядит, как настоящая блядь. Растрепанные волосы, лоб с выступившей на нем испариной, слепой, мажущий взгляд, загнанное дыхание, рот, идеальной буквой «о» обтягивающий большой, горячий, блестящий от слюны член, крепко, сильно, смело надрачивающая его рука, оттопыренная попка, истекающий смегмой, жаждущий внимания стояк. Возбужденный, Драко вздрагивает от каждого дуновения ветра, от каждого случайного прикосновения чужих ног к его ступням, икрам, бедрам. Гарри громко стонет и просит его остановиться. Драко нервно сглатывает и с трудом заставляет себя замедлить темп. Оторваться от него не получается. Неожиданно (вполне ожидаемо) ему в глотку выстреливает струя спермы. Он давится ей, выпуская член изо рта, и белесая жидкость неровными толчками падает ему на лоб, на щеки и на веки, склеивает челку и ресницы на левом глазу. Драко давится и падает на Гарри сверху, уже не в силах удержаться на руках. Его ласково переворачивают и укладывают на спину, языком стирая с лица наведенный беспорядок. Руки проворно расстегивают молнию на брюках. Рубашка задирается, открывая обзор на светлую, почти прозрачную в лунном свете блядскую дорожку, а потом летит в сторону, разрываяемая на куски с оглушительным треском. Гарри обводит его пупок важным языком и несдержанно прикусывает его, от чего весь Драко покрывается мурашками, вздрагивает и прогибается в пояснице, невольно придвигаясь еще ближе. Он тонет в ощущениях и едва успевает прикрыть ладонью распахнувшийся в экстазе рот. Он глухо кричит стонет, когда Гарри втягивает в себя его кожу, оставляя ярко-красные, постепенно темнеющие пятнышки засосов. Мир тоже темнеет перед глазами, когда к его члену прикасается сухая, мозолистая рука, тут же крепко его обхватывающая. Большой палец очерчивает головку, растирая обильную смазку и оттягивая крайнюю плоть. Сжатый кулак начинает двигается, резко, быстро ему надрачивая. Гарри ложится рядом на бок, отнимая его руку от лица и властно накрывая его губы своими. Драко с наслаждением стонет в поцелуй, двигает бедрами, подстраиваясь под его высокий темп, и ему кажется, что даже сердце колотится с той же скоростью. Не только его. Их обоих. Но чего-то не хватает. Для идеальной картинки недостает одного маленького элемента… Драко понимает. И шепчет ему, чтобы он приподнялся. Гарри безотчетно следует его просьбе и нависает сверху, не отпуская его ни на секунду. Тонкие белые пальцы обхватывают его опавший, вновь начинающий твердеть от прикосновений член. Попасть в один ритм сложно. Медленные, чувственные движения Драко, оттягивающего разрядку до последнего, слишком неспешны для пылкого, резкого Гарри. Они неловко дрочат друг другу, сталкиваясь руками и откровенно мешаясь. Решительно закусив губу, Драко останавливает его легким прикосновением к запястью. Переплетает их пальцы, приводя его в недоумение и предлагает: — Давай вместе. Два тихих стона в унисон раздаются в тот момент, когда они впервые прикасаются друг к другу своим возбуждением, когда сцепленные руки скользят по влажным мокрым от смазки членам. Гарри, чьи движения менее скованы позой, делает пробный толчок бедрами, заставляя Драко распахнуть рот в безмолвном крике. Тяжелые яйца с каждым толчком проезжаются по основанию члена, по промежности, бьются о его дрожащий анус, доводя его до исступления. Воздух между ними почти искрит. Хриплые вздохи наполняют все пространство. Драко хнычет от удовольствия и извивается под горячим телом, прижимаясь к нему ближе. Он уже на пике. Ему хочется, хочется, хочется кончить, и он разжимает ладонь, обхватывает Гарри за шею и почти роняет его на себя, притягивая ближе и голодно, страстно целуя. Тот отвечает, всасывает в себя его губы, кусает, шипит, словно большой кот. Из его горла рвется наружу утробный рык. Драко чувствует, как ему в живот выстреливает горячая сперма и сам кончает. Он дрожит от удовольствия, прижимается к нему еще сильнее, обнимая за влажную спину, под которой мгновенно напрягаются мышцы. Гарри давит на него всем весом, слишком уставший, чтобы откатиться в сторону. Оба пытаются восстановить сбитое к чертям дыхание. И у обоих это очень долго не получается, потому что исступленно целоваться и ровно дышать не воз мож но. У Драко горят зацелованные, припухшие губы. У Драко горит все тело, сплошь покрытое разномастными пятнышками засосов. А еще, замечает Гарри, рассматривающий его с щемящим сердцем, у Драко горят глаза. По-настоящему. Ослепительно. Прекрасно. Он весь прекрасен, в самом деле. Даже хмурый. Ехидный. Счастливый. Возбужденный… С наслаждением отдающийся ему на влажной прибрежной траве. Такой трепетный и отзывчивый. Такой живой. Такой настоящий. Гарри снова ласково, медленно целует его, пытаясь передать всю нежность, благодарность и любовь, что царят в его душе. Любовь? Откуда же ей взяться, этой любви? Должно быть, он ошибся? Право, как можно любить человека, который только и делал, что отравлял тебе жизнь одним своим присутствием? Никак, все верно. А Гарри любит. Вопреки каждому разумному доводу. Вопреки всему ебаному миру! И самое прекрасное в этой ситуации то, дорогой мой читатель, что Драко любит тоже.