Ты, я, наши слабые тела

      И снова война. На этот раз больше никаких честных сражений, лишь какая-то выжженная деревня, через которую Телефонист проходил в пути на Берлин. Земля здесь покрыта кровью и сажей, каждый шаг давался с трудом, словно ходьба по костям, измельчающая их до состояния песка в пустынях. Юра остановился. Желание идти дальше резко пропало.       Из груди вырвалось что-то, кажется, он сам. Шёл дальше и не останавливался ни перед чем. У Телефониста всё внутри обрывалось, видеть себя со стороны он не мог, но оторваться тоже — интересно, что будет дальше. Но дальше не было ничего хорошего. Двойник вскинул винтовку и выстрелил в какого-то пробегающего мимо мужчину, на котором не было ни намёка на военную форму. Ни на немецкую, ни на советскую. Юра сглотнул, — всё же зрелище неприятное — он такой же.       Двойник не оставался отстранённым, он продолжал стрелять в случайных прохожих с нескрываемым удовольствием, а стрелял он поразительно метко, как и сам Юра. Телефонист почувствовал укол глубоко в груди. После армии он слишком уж размяк, чтобы продолжать спокойно относиться к подобному. Он? Убивает мирных?       — Тебе нравится шоу? — двойник развернулся на каблуках, а лицо его исказилось страшной гримасой. Такой же, какая была и у Юры. Он отшатнулся. По спине пробежали маленькие насекомые, закрадываясь прямо в мышцы.       Двойник улыбнулся ещё шире и, засунув в рот винтовку, выстрелил.       Телефонист вскочил с кровати вместе с оглушающим звуком. Перед глазами его собственное лицо с бешеной улыбкой и мёртвым взглядом. После такого не уснуть.       Юра и не пытался. Он выполз из кровати, едва там же не упав по пути от кружащегося вокруг мира, и поплёлся на кухню, доставая из закром шкафчиков припасённый чай. Телефонист насыпает ощутимое количество трав в заварник — бездумная, но такая необходимая сейчас трата.       За окном темно и, кажется, начинало холодать. Юра почувствовал это, прислонившись лбом к стеклу, остужая лоб после ночного наваждения. Наверное, для пущего драматизма на улице должен был лить дождь, и Телефонист его ждал, но на небе были видны звёзды — значит, облаков нет. Чай кончился быстро, но звёзды к тому моменту всё ещё не ушли.       Мысли о Стажёре неприятно откликались внутри, особенно после слов Игоря в лесу. Телефонист чувствовал, что остался один, бьющаяся о стекло пчела, отрезанная от семьи, от друзей, от коллег, но той хотя бы было, куда стремиться — в родной улей. У Телефониста же улей опустел, больше нет там ни отца, ни матери, ни друзей.       К рассвету Юру всё ещё слегка потряхивало — перед глазами собственное мёртвое тело, а мысли всё устремлялись к тоске по Стажёру. Стоило с ним помириться. Парень уже вносил в его жизнь краски. Казалось бы, весь мир после войны перекрасился в два цвета: серый и красный. Теперь в него добавился белый — цвет лабораторного халата Васи, жёлтый — цвет его рубашки, и синий — цвет его растворов, вечно пачкающих брюки. Все эти цвета Стажёр унёс с собой, и не сказать, что это упростило для Телефониста жизнь.       Сегодняшние звонки он принимал с какой-то особенной вялостью, понадеявшись на то, что начальство не заметит, как раздражённо звучал его голос, а то ведь можно и премии лишиться.       — Соедините с 392, пожалуйста, — послышался голос «трёхтроечного» Багдасарова, а вялость исчезла куда-то сама по себе.       — Соединяю.       Юра аж выпрямился на стуле и взялся за ручку, но вовсе не за тем, чтобы записать время начала звонка. Отец долго не брал трубку, но Телефонист его понимал — как инвалиду, ему может быть сложно добраться до телефонной трубки.       — Гриша, — начал Марк Владимирович, а голос у него подозрительно мягкий. Так представители власти точно уж не общаются с одинокими инвалидами, так даже некоторые любовники не общаются между собой, — сахар оказался плохим, и это вина только партии.       — Не обращайтесь ко мне так, Багдасаров, — голос у отца жёсткий. Именно таким тоном он отчитывал Юру в детстве, и от воспоминаний он даже немного поёжился. Пусть Стрельников и не бил его, но громко приструнить лишний раз мог.       — Партия разберётся сегодня вечером, только дождитесь пособий.       На этом связь оборвалась, а Телефонист отложил ручку. Снова непонятные разговоры про какой-то сахар. Ну разве сахар может быть плохим? Предположений он строить не хотел, боясь, что те могут оправдаться. «Куда мне разбираться в их заморочках. У меня ведь даже высшего нет», — пробубнил Юра себе под нос.       К сожалению, когда улетучились мысли об отце, сразу вернулась привычная вялость, с которой он до конца дня и просидел, всё же получив выговор от начальства в виде статной женщины, больше напоминающей надзирателя, чем управляющего.       Едва порог ставшего уже ненавистным здания остался позади, Юра пустился в бег в отчаянном желании успеть и в магазин попасть, и поймать Васю во время выхода из института. Адрес он так и не спросил, и крайне сожалел об этом.       За несколько десятков метров до НИИ его дыхание сбилось, и Телефонисту пришлось перейти на быстрый шаг, чтобы оказаться с бывшим другом лицом к лицу.       — Привет, — Юра остановился, и все слова с извинениями сразу покинули его голову, словно вымытые волной вдаль моря бутылки. Он резко взмахнул рукой и отдал успевшее подтаять мороженое Васе.       Стажёр дёрнулся в сторону от его руки, но расслабился, завидев там стаканчик, и тут же взял его в руки и крепко сжал, но есть не спешил, смотря ошалевшими глазами на запыхавшегося Телефониста.       — Я это… извиниться хотел. Ты прости, что я тогда тебя толкнул. Полное дерьмо с моей стороны.       — Хорошо, — Вася на пробу облизнул мороженое и едва заметно улыбнулся. Ему всегда казалось, что подарки — даже такие маленькие — дарят только девушкам, но получать их самому было так приятно, что Стажёр и думать об этом забыл. Жаль, что вспомнил о другом, — У тебя же не было денег… Откуда они появились на мороженое?       — Не волнуйся насчёт этого. Зарплата на днях была, вот и осталось ещё немного, — неловко пробормотал Юра, отступив на пару шагов назад и осматриваясь по сторонам, словно боясь, что их кто-то заметит вместе.       — Вон, кстати, мой начальник. Ну, я рассказывал про него и твою маму, — Вася указал за спину Телефониста.       Тот сразу обернулся, замечая смутно знакомого мужчину. В памяти мелькали какие-то кадры, но те были слишком размыты, чтобы разобрать хоть что-то. Юра смотрел на него с минуту и отвёл взгляд, чтобы не выглядеть странным.       Стажёр, видимо, не дождался ответа, а потому поплёлся в сторону своего дома, всё крепко сжимая мороженое в руках. Он глядел куда-то перед собой и ступал размеренно, погружённый в свои мысли. Телефонист шёл рядом, но всё раздумывал над тем, что зря не подошёл к тому пресловутому мужчине с огромными очками.       — Ну, я тут живу. Спасибо, что проводил, — вывел его из мыслей Вася, и Юра удивлённо осмотрелся. В этой части города он ещё не был, а как выбраться и вовсе не представлял.       — Я не собирался тебя провожать, я же не педераст какой-нибудь, — мигом нахмурился Телефонист.       — Тогда спасибо, что просто со мной прогулялся, — сразу же вывернулся из ситуации Вася, мягко улыбнувшись, — Пока.       Юра почти сразу остыл и махнул ему на прощание рукой, проследив, как тот входит в дом, а сам повертелся, ища выход. На улице было пусто, поэтому он поплёлся в ту сторону, откуда пришёл. Самый логичный способ выйти из незнакомого места, если бы не одно «но»: Телефонист совершенно не помнил, куда сворачивал в перипетии дорог.       — Я партийный деятель, я не буду тут всю ночь стоять!       — Так и не стой.       Юра резко остановился, заметил пресловутого Багдасарова, который стоял под окнами и смотрел куда-то вверх — видимо, на Лидера, но того не было видно ни в одном из окон. Лишь свет горел на втором этаже, да окно приоткрытое. Видимо, именно там и сидел — вряд ли после произошедшего на войне он может стоять, да и по телефону Юра слышал, что отец стал инвалидом.       — Григорий Константинович!.. Гриша!       — Прекрати кричать, люди заметят, и перестанешь ты быть партийным деятелем.       Голос у отца пусть и гораздо тише, чем у Марка, но достаточный, чтобы последний услышал, даже чтобы услышал и Телефонист. Похоже, его присутствие всё ещё не замечали, а потому он поспешил спрятаться за ближайшим деревом. Гордость не позволяла пообщаться с отцом, но против подслушивания чужих разговоры с целью выяснить, как всё-таки сложилась жизнь Лидера, она не имела ничего против.       — Если я уйду, то больше не приду, — заявил Багдасаров неожиданно спокойным голосом.       — Я знаю, что придёшь, — Лидер оставался таким же невозмутимым.       Телефонист видел, что Марк Владимирович опустил голову, а потом послышался раздражённый выдох, после которого мужчина стремительно зашагал в сторону небольшой машины, а свет в окне погас. Всё это было похоже на семейную ссору, а оттого напрягало Телефониста. Ещё больше напрягало его только то, что ссора со Стажёром была также похожа на семейную. С этими мыслями Юра быстро добрался до дома, ноги будто бы помнили дорогу, хоть и пришёл он глубоко за ночь.       В доме было всё также прохладно, то ли потому, что Юра жил здесь в одиночестве, то ли от весенних заморозков, но теперь холод был только снаружи.