♨️
— Тэхён, — окликает меня Лесли, что на всех парах несётся к кафе. Она уезжала на ночь в Финикс, а сейчас, к утру, вернулась. — Тэхён, сегодня всё в силе? — Вечер танцев? — уточняю на всякий случай, ведь кто знает, что может взбрести в голову этой девчонке. — Да, — кивает запыхавшаяся Лесли. — Вечер танцев. — Конечно, всё в силе, как договаривались. А что? — Я хотела отпроситься у твоей мамы на вечер… — Лесли мнётся. — Понимаешь, я кое с кем познакомилась… — Понятно, — закатываю глаза вверх, это «познакомилось» у Лесли означает, что в ближайшее время она будет всеми правдами и неправдами отпрашиваться и сбегать из кафе. — На весь вечер? Значит, танцев не будет? — Я потому и спрашиваю, дурачок! — Лесли всегда обзывается, но я не обижаюсь, ведь знаю, что она любя. — Хочу отпроситься на вечер, а вернуться к закрытию кафе, чтобы не отменять танцы. — Попробуй, — пожимаю плечами, уже понимая, что мама её, конечно же, отпустит. — Куда собираешься? — Мы познакомились с Томом, — на ушко говорит мне подруга, будто кто-то может нас услышать. — Он замечательный! Он приедет сегодня к вечеру в кафе, а потом мы отправимся кататься на велосипедах. — Сомнительное удовольствие… — пыхчу я, ведь кататься на велосипедах по жаре действительно не очень. — Ничего не понимаешь, — вздыхает Лесли. — У него и машина есть, он приедет вечером сюда из Финикса. Но какой толк кататься на машине, если есть велосипеды? Действительно. Впрочем, это их дело, мне куда важнее, чтобы она вернулась к вечеру танцев, ведь я уже пригласил на них Чонгука. Прошло три ночи его пребывания в нашем комплексе — уже практически половина срока, а мне дурно от мысли, что совсем скоро он уедет. Я всё понимаю: у него работа, пациенты, медицинский центр, он помогает людям и я бесконечно его за это уважаю. Чонгук не просто порядочный, вежливый и галантный, он ещё и очень добрый, он спасает жизни! Иногда, конечно, нет… Чаще нет. Но он борется со злыми недугами, буквально борется за жизни людей! Я бы хотел быть таким, как Чонгук, знаете. Таким же умным, таким же светлым, а главное помогающим. Чем я смогу помочь этому миру? Ресторанчиком, что когда-то открою? Разве же это помощь? Чувствую себя бесполезным… — Тэхён, — меня вновь отрывают от своих размышлений — на этот раз мама. — Я отпустила Лесли, а потому у нас с тобой работы прибавилось. Вот только я, садовая голова, забыла, что сегодня на обед к нам приедет целая компания из Канзаса. Помнишь, они обещали, что приедут в этот день? — Мама показывает на ежедневник, где сегодняшняя дата обведена красным. — Ничего, мам, справимся, — хлопаю её легонько по плечу и чмокаю в щёку. — Я полон сил и энергии, могу взять всю работу Лесли на себя. — Прекрасно, дорогой, — мама довольно улыбается. — Только вот какое дело. Та компания из Канзаса ведь просила закрыть кафе на время обеда, потому что их очень много, а значит, всех нужно разместить. Да и они странные такие, сказали, что не хотят видеть никого из посторонних, но очень хотят поесть наших блюд, а потому готовы заплатить тройную сумму! — Я понял. Чонгук… — Именно! — мама взмахивает руками. — Как быть с ним? Вы ведь ладите, верно? Может быть, ты объяснишь ему эту ситуацию, и скажешь, чтобы не приходил на обед? — Я отнесу обед ему сам, — решаю я, не оставлять же Чонгука голодным, да и как он без моих тушёных бобов. — Отлично, солнышко! Солнышко… А он называет меня лучиком. Я что, правда свечусь? На том мы с мамой и решаем, погружаясь полностью в готовку. В назначенный час в наше кафе действительно заваливается целая компания, что уже была у нас проездом. Их много, они шумные и весёлые, а ещё они очень любят покушать. Мы с мамой подаём на столы всё, что только сумели приготовить: классические тушёные бобы; блюда с хрустящим поджаренным беконом; нарезки копчёного лосося; несколько десятков горячих тостов; тарелки с жареными помидорами и баклажанами; куриные окорочка в сладком сиропе и с гарниром из риса; кукурузный хлеб; жареные лепёшки; несколько кувшинов апельсинового сока; бутылки с лимонадом; а ещё картофельные чипсы с чесноком — на случай, если кто-то останется голодным; два яблочных пирога и сладкие булочки синнабон. Наши гости с удовольствием принимаются уплетать все блюда, а я спешу на кухню, чтобы собрать поднос для Чонгука. Двойная порция тушёных бобов; немного бекона; две жареные лепешки; стакан сока и чашка чая с мятой; а ещё две булочки синнабон — я их очень люблю, они всегда у меня получаются. Накрываю всё специальными крышками, чтобы уличная пыль не попала на еду, и отправляюсь в мотель. Поднимаюсь по лестнице и волнуюсь — всё-таки он наш гость, а мы его в кафе не пускаем… Вдруг не понравится? — Тэхён? — Я заношу руку, чтобы постучать, но дверь открывается сама, а на пороге стоит удивлённый Чонгук — видимо, сам уже собирался спускаться на обед. — Оу, обед прямо в номер? — Смотрит на поднос с любопытством. — Какой прекрасный сервис! — Ты не против? — Нет, конечно, это очень даже удобно, — снова улыбается, показывая миру и мне свои белоснежные зубки. — Проходи. Не знаю почему, но прохожу как завороженный в его номер. Осматриваюсь, будто впервые здесь. Ставлю поднос с едой на столик, собираюсь двигаться на выход, но Чонгук останавливает меня, аккуратно удерживая за запястье. Озноб по коже, заряд электричества, а ещё, кажется, температура тела даёт резкий скачок. Смотрит на меня, руку не убирает, а я не вырываюсь. — Пообедай со мной, — такой взгляд может растопить даже айсберг, не то что меня. — Как тогда, в день моего приезда. Понимаю, что отхвачу от мамы, ведь Лесли уже уехала кататься на велосипеде, а мама там одна против целой компании из Канзаса. С другой стороны, все блюда приготовлены, поданы, маме нужно будет только принять оплату. — Хорошо. Садимся друг напротив друга, приступаем к трапезе, молчим. Зачем я ему? Зачем моя компания такому прекрасному человеку, врачу с большой буквы? Он ведь умный, серьёзный, а я… Я вчерашний школьник, который только-только собирается поступать, а в дальнейшем проведёт всю свою жизнь среди кастрюлек. Я словно чувствовал, когда накладывал всего по две порции. Видимо, на интуитивном уровне моё подсознание на что-то надеялось. — Фасоль божественна, как всегда, — сообщает Чонгук, набивая рот разными вкусностями, а я так рад смотреть на него, такого довольного и голодного вначале, сытого потом. — Просто божественна, Тэхён! — Я могу написать рецепт, — зачем-то ляпаю. Мысль о его скором отъезде не даёт мне покоя. Чонгук замирает с вилкой в руках, не успев донести её до рта. Замечаю странный блеск в его глазах. Он что, тоже не хочет уезжать? — Боюсь, мне не пригодится этот рецепт. — Почему? — Потому что… Я совсем не умею готовить, Тэхён. Мой уровень — яичница на завтрак перед работой, а потом перекусы в виде пиццы и сэндвичей, заказанных в службе доставки. — Нельзя ведь так питаться, — бурчу себе под нос. — Ты же врач, сам понимаешь. — Понимаю, но мой график не позволяет мне жить по-другому. — Эм… — мнусь, сомневаюсь спросить или же нет. Решаю, что всё-таки да. — Жена? Девушка? — М? — удивлённо поднимает на меня свои глазки-угольки. — Ну… Жена или девушка? Кто-то может готовить для тебя? — Нет, — улыбается, но как-то грустно. — У меня слишком тяжёлая работа, напряжённый график, потому нет времени на отношения. Не отвечаю, а он и не продолжает тему. Доедаем серьёзные блюда и приступаем к десертам. Булочки синнабон, что я приготовил сегодня — один из моих любимых видов выпечки. Я всегда делаю их по классическому рецепту: дрожжевое тесто, обилие корицы, а самое главное — обалденно вкусный крем из сливочного сыра и сахарной пудры, которого я не жалею, хорошенько смазывая верхушки выпеченных булочек. — Думал, меня уже ничего не сможет удивить, но я сильно ошибался, — мычит Чонгук, а я умиляюсь, наблюдая, как он с натуральным удовольствием поедает синнабон, запивая мятным чаем. — Ты волшебник, Тэхён! Посмеиваюсь тихонько, доедая свою булочку, а после собираю всю посуду обратно на поднос, встаю и… — Постой-ка. — Чонгук тоже встаёт, хитро улыбается и тянется рукой к моим губам. — Ты немного испачкался, лучик. Чон большим пальцем проводит по моей нижней губе, а я машинально приоткрываю рот, распахиваю глаза, а сам стою, как вкопанный. Как грёбаный придурок, у которого от его прикосновения мурашки по коже размером с ту самую булочку! Чонгук щурится, чуть наклоняет голову набок, заглядывает в глаза, а потом ещё раз ведёт пальцем по моей губе. Говорят, чувство, то самое зарождающееся чувство любви невозможно описать никакими словами. Невозможно выразить все эмоции, сколько бы ты ни старался. Многие пытались — взять даже поэтов, что из века в век пишут такие чувственные и глубокие стихотворения. Но все эти строки не отражают и долю того самого чувства… Теперь я это понимаю. Чонгук в какой-то момент тяжело сглатывает, я замечаю это по его дёрнувшемуся кадыку, а я всё ещё стою, как истукан, не в силах пошевелиться, будто парализованный. Руки по швам, ноги прямые, рот приоткрыт, глаза широко распахнуты, а стук сердца, что приготовилось выпрыгнуть наружу, наверняка, слышит даже мама в кафе. Чонгук ещё пару секунд смотрит на меня, на мои пылающие щёки, а потом отводит взгляд. Он собирает оставшуюся посуду на поднос, а я наблюдаю за этим будто со стороны. — Тебе пора в кафе. — Чон вручает мне поднос, а лучше бы вручил мне своё сердце. И о чём я только опять думаю… — Вечером танцы, — вспоминаю уже на пороге, оборачиваюсь. — Придёшь? — Обязательно. Спускаюсь по лестнице, совсем не в силах соображать. Говорят, человек отличается от животных умением мыслить — не зря же во всех учебниках написано «человек разумный». Так вот, я сейчас совсем не отличаюсь от животных, потому что моя способность думать пропала, исчезла, испарилась… Именно в тот момент, когда он коснулся своими пальцами моих губ, а ещё посмотрел так… Так, словно я что-то для него значу.♨️
Для настоящего вечера танцев необходимы две вещи, как минимум. Нет, три. Во-первых, хороший магнитофон, а он у меня имеется — родители подарили мне его на восемнадцатилетие. Новенький катушечный «Magnecord 1024», выпущенный буквально в прошлом году и купленный за целых восемьсот долларов — моя гордость. Мы благодаря этому зверю такие вечеринки с Лесли устраиваем, что если бы у нас кто-то жил по соседству — он бы уже давно нажаловался на нас шерифу. Во-вторых, светомузыка. Диско-шар я купил себе на прошлое Рождество, накопив денег за работу в кафе. Так что с этим пунктом вопрос тоже решён. В третьих, хорошее настроение. Хорошее ли оно у меня? А то! Я ведь ожидаю сегодня на нашем мини-празднике самого главного гостя, самого важного. У Лесли настроение тоже просто очешуенное, она только что вернулась с велосипедной прогулки и побежала в душ, напевая себе под нос, — значит, в её хорошем настрое можно не сомневаться. Остаётся дело за Чонгуком, но в нём я уверен, он наверняка любит и умеет веселиться, несмотря на свой серьёзный род занятий. Долго думаю над выбором одежды. Мечусь от брюк к джинсам, от рубашек к футболкам с коротким рукавом… В итоге останавливаюсь на бежевых брюках; коричневой рубашке с глубоким вырезом и принтом из бежевых и голубых узоров. На шею повязываю шарфик в тон рубашке для дополнения образа; в брюки — коричневый кожаный ремешок. С волосами решаю ничего не делать, пусть останутся как есть: прямые, чуть взъерошенные, светло-русые. — Вау, ваууу, — присвистывает Лесли, когда я захожу за ней, чтобы вместе отправиться в кафе, где я уже всё подготовил. — Выглядишь, как звезда танцпола! — Спасибо, — смеюсь, но радуюсь. — Ты тоже очень хорошо выглядишь. Лесли очаровательна. На ней лёгкое хлопковое платье: светлое и в серо-оливковую клетку; кожаные коричневые сандалии; а на шее аккуратная золотая цепочка с кулончиком из яшмы. Её тёмные волосы распущены и слегка завиты, обрамляют лицо мягкими волнами. Если бы не знал, какая она бывает противная — подумал бы, что ангел, спустившийся с небес! — Хорошо постарался для Чонгука, молодец! — Лесли оправдывает мои мысли, подталкивая меня плечом. — Он оценит. — Думаешь? — понимаю, что нет смысла вновь упираться в своей симпатии к Чону, ведь Лесли поняла о ней давным-давно, практически раньше меня. — Уверена! — подруга подмигивает, и мы спешим в кафе. Чонгук приходит ровно в назначенное время. В нашем кафе уже играет Lenny Welch — «Since I Fell for You», и эта песня так сильно подходит для его эффектного появления, что я буквально в очередной раз теряю свою челюсть. На Чонгуке чёрные расклешённые книзу брюки, чёрная рубашка с крупными бежевыми и светло-коричневыми листьями, расстёгнутая на две верхние пуговки, если не на три… Понимаю, что о его ключицы, что выглядывают, можно порезаться. А ещё сойти с ума от его обаяния и харизмы. Он улыбается мне, шагая навстречу, а я хватаюсь рукой за стену, чтобы не рухнуть. Его волосы слегка уложены гелем назад, а в ухе… В его ухе, оказывается, серёжка — маленькое серебряное колечко! Почему я раньше не замечал?! — Добрый вечер. — Меня сшибает с ног тон его голоса и аромат его духов. Мне хочется… Да не знаю я, чего мне хочется. Просто любоваться им — это бо́льшее, о чём я могу мечтать. — Добрый, — сглатываю тугой ком, стоящий в горле, и облизываю пересохшие губы. — У нас всё готово, можем начинать. — Выглядишь изумительно, — делает комплимент Чонгук. — Тебе очень идёт такой стиль. — Правда? — не верю своим ушам, зато чувствую, как они, уши, краснеют. — Да. Ты выглядишь так взрослее, но это лишь красит. — Ты тоже очень хорошо выглядишь, — кошусь на его ключицы, не понимая почему именно они меня так сильно заинтересовали… — Очень рада пополнению в нашей дружной и огромной компании, — подбегает Лесли, мило посмеиваясь над своей «оригинальной» шуткой. — Меня зовут Лесли, если вдруг кто забыл, — протягивает Чонгуку руку. — Приятно наконец официально познакомиться! — Взаимно, Лесли, — пожимает руку Чонгук. Что ж, вечеринка теперь официально начинается! Из динамика льётся песня нашего старого друга Роя Орбисона — на этот раз «Bye Bye Love», а я, только задумавшись, поражаюсь смыслу этой песни. Исполнитель прощается со своей любовью, со своим счастьем, приветствует одиночество и грусть, но поёт обо всём этом весело, а ещё девушка на бэк-вокале звучит весьма радостно. Лесли же, кажется, не собирается разбираться в смысле песни, а потому лихо отплясывает, задорно встряхивая волнами волос и громко подпевая. У неё это хорошо получается, а вот я совсем не могу открыть рот, вникнув в историю композиции. На помощь приходит моя любимая «Oh, Pretty Woman», я тоже запеваю и начинаю двигаться в такт мелодии. Светомузыка попадает прямо в ритм, кафе погружено в темноту с яркими разноцветными бликами, играющими по стенам, мебели, нам… — Эй, давай же, идём с нами! — Лесли тянет Чонгука за руку, ведь пока что он удобно расположился на своём привычном месте: за столиком. — Давай, дружище, порвём этот танцпол! — Подруга оглушительно свистит, а он смеётся и поддаётся её напору. Чонгук. То, как он двигается — выше всех моих ожиданий. Врачей что, на дополнительных курсах учат танцевать?! Его движения пластичны, уверенны, он тоже, как и мы, подпевает, растворяясь на этом танцполе, улыбаясь от души, теряясь, попросту теряясь в моменте — это чувствуется. «По асфальту каблучком стучит, От такой я впадаю в нервный тик. Эй, красотка, Глазам не верю, ты словно сон, И не был я с такой знаком» — поёт Рой, а мы с Чонгуком подыгрываем, обращая все слова к Лесли, она расцветает, стучит своими каблучками, которых на сандалиях почти и нет. «Эй, красотка, подожди, Пять минут мне удели, Лишь одну улыбку подари. Эй, красотка, ой-ой-ой… На меня взгляни, постой, И скажи, останешься со мной» — на словах «лишь одну улыбку подари» мы с Чонгуком дурачимся, будто стараемся заслужить улыбку Лесли, а она вздёргивает носик, откидывает назад волосы лёгким жестом, а потом смеётся заливисто. Я подхватываю её на руки и кружу, кружу, кружу, пока она не начинает визжать, и не просит остановиться, одновременно с этим безудержно хохоча. — Тэхён, дурачок!!! — Она меня в шутку колотит, когда я всё-таки опускаю её на пол. Чонгук же галантно подаёт ей руку, и они вместе танцуют так завораживающе, так прекрасно… Я любуюсь ими, смеюсь, тоже тону в этом моменте, стараясь запомнить детали, каждую улыбку, каждое движение… Как жаль, что этот вечер не может длиться вечно… — Ребята, а как насчёт того, чтобы отметить наше полноценное знакомство? — Лесли подбегает к столику, что заставлен закусками, ведь у нас не просто танцы, у нас полноценная вечеринка с фуршетом. — Как насчёт этого? — Подруга размахивает бутылкой вина, а я удивляюсь. Где она только её раздобыла? — И откуда же? — не сдерживаюсь от вопроса. — Том привёз, я попросила, — довольно и гордо улыбается Лесли. — Выпьем? — Была не была! — Мы редко выпиваем, да и я только год назад впервые попробовал алкоголь, страшно боялся потом, что родители заметят, но всё обошлось. Теперь же я совершеннолетний и они ничего мне не скажут, разве что спросят, где мы взяли вино, ведь продают его в магазинах только тем, кто старше двадцати одного года. Лесли даже не нужна наша мужская помощь, ну что за боевая девчонка? Она одним движением откупоривает бутылку, разливает по стаканам, ведь бокалов у нас в кафе нет — алкоголь не предусмотрен. — Ну, давайте! — кричит Лесли, стараясь быть громче музыки. — Извините, ребята, но я пас, — сообщает Чонгук, а мы глядим на него удивлённо. Не пьёт алкоголь? За здоровый образ жизни? — Я исключительно за здоровый образ жизни касаемо спиртного. — Вот это класс! — искренне присвистывает Лесли, подталкивая меня плечом, мол «смотри какой отличный вариант, за здоровый образ жизни». — Польщена! — Спасибо, — улыбается Чонгук. — Но вы на меня не смотрите! Молодость одна, а потому иногда выпить по бокалу вина — не зазорно. Бокалом не ограничивается. Мы с Лесли на двоих распиваем всю бутылку. Вино оказывается креплёным, а потому нам знатно ударяет по голове. Мы танцуем, танцуем, танцуем, окончательно растворяясь на этом танцполе, отдавая ему себя полностью… Я неплохо пою, у меня низкий голос, и мама частенько говорит, что из меня может получиться хороший кантри-певец. Ох, уж эти мамы, всегда они детей захваливают… Но пою я действительно хорошо, мне даже нравится, а ещё нравится Чонгуку, особенно, когда я неожиданно притаскиваю со своей комнаты гитару, играю на ней и пою песни своего любимого Роя. — Ты не говорил, что играешь на гитаре. — Чонгук садится рядом — на диванчик, и говорит эти слова мне в самое ухо. Лесли убежала по своим девчачьим делам, чтобы припудрить носик, и мы в кафе лишь вдвоём. — У тебя отлично получается. — У меня не только это отлично получается, — ляпаю я, осмелев под действием алкоголя, а Чонгук изгибает бровь, внимательно рассматривая меня. Видимо, пытается понять, что я имел в виду. А чёрт его знает, что я имел в виду. — Например, ловить ёжиков? — подшучивает Чонгук. — Точно! Ёжики! Ты гений! — Я вскакиваю с места, оставляю гитару прямо на столе, перелезаю через Чонгука и несусь искать Лесли. Нахожу её у входа в уборную, трясу за плечи, верещу, что нам необходимо прямо сейчас бросить всё, бросить все эти танцы с гитарами, и отправиться ловить ёжиков! — Неееет! — воет Лесли в ответ. — Ты сошёл с ума, Тэхён! Я больше на это не пойду, нет… И не проси! — Лесли, ты не понимаешь, — мотаю головой. — Это вопрос жизни и смерти, я Чонгуку обещал! — А я при чём? — хмурит брови подруга. — Ты обещал — ты и выполняй, а я к этим колючим чудовищам больше ни ногой! Как вообще можно не любить ёжиков? Странная. Да, колючие, да, похожи на кактус. Но у них такой миленький носик и глазки-бусинки… Практически такие же глазки-бусинки сейчас смотрят на меня в упор — Чонгук пришёл на наши сумасшедшие крики. — Лесли, — я начинаю шипеть… — Тэхён, — шипит в ответ подруга, — я вам там совсем не нужна, ты не понимаешь! Отправляйтесь искать своих ёжиков, ради Бога, побудете только вдвоём, а я вам там всё только испорчу. Понимаю, что в её словах есть смысл. Икаю. Перевожу взгляд на Чонгука, что смотрит на нас с непониманием. Принимаю решение сделать так, как советует Лесли. — А ты чем будешь заниматься? — вспоминаю о том, что мы оставим её одну. — Мы два часа плясали без перерыва, а до этого я весь вечер каталась на велосипеде. Как думаешь, чем я буду заниматься? — Лесли смотрит на меня выжидательно, но у меня сейчас все мыслительные процессы работают замедленно. — Спать, Тэхён! Я иду спать, а вы идёте ловить своих ёжиков, а потом… — переводит взгляд на Чона, ехидно улыбаясь. — Потом разберётесь, не маленькие! — Дурочка, — шикаю я. В этот раз мои мыслительные процессы в норме, и я прекрасно понял всё, на что она намекает. Лесли посылает воздушный поцелуй сначала мне, а я стою, как истукан, провожая её взглядом; затем она посылает такой же воздушный поцелуй Чонгуку, а он его «ловит», делает вид, что прячет в кармашек, а Лесли смеётся и убегает из кафе. Подождите… А помогать с уборкой кто будет? Вот же хитрая девчонка! — Есть предложение, — подхожу к Чонгуку. — Я ведь обещал тебе показать ёжиков. Можем отправиться прямо сейчас, но сначала мне нужно убрать всё со столов и отнести магнитофон со светомузыкой в комнату. — Я помогу. Мы вместе убираем остатки от фуршета, Чонгук даже помогает мне с мытьём посуды, потому что я немного не в том состоянии… А после идём в мой номер, чтобы оставить там технику и отправиться на поиски колючих зверушек, но что-то идёт не так… Поставив магнитофон на своё законное место, я резко разворачиваюсь и вонзаюсь взглядом в те самые острые ключицы, что манили меня весь вечер. С этой секунды всё происходит, как в замедленном кино… Я, совсем потеряв разум, тянусь к его ключицам, немного отодвигаю воротник рубашки, что получается легко, ведь она расстёгнута на несколько верхних пуговиц. Взгляд я поднять не осмеливаюсь — остатки совести, видимо, в моём разуме ещё теплятся, но я явно ощущаю его взгляд на себе, его тяжёлый взгляд, прибивающий меня к полу с такой силой, что я не в силах пошевелить конечностями… Разве что рукой, кончиками пальцев ведущей по его левой ключице. Облизываю губы, они пересохли, но совсем не от географического местоположения, не от пустыни, что раскинулась на множество километров, а от его близости, от его дыхания, которое я чувствую на себе, от его прожигающего взгляда глазками-угольками. — Тэхён… — Чонгук перехватывает мою руку за запястье, подносит к губам, а я, как всё в том же замедленном фильме, наблюдаю, осторожно, по миллиметрам, поднимая ресницы. Он целует мою ладошку в самый центр. Целует мою ладошку в самый центр! У меня всё горит где-то в низу живота, а колокольчики в груди превращаются в какие-то хищные цветы, скребущие, шаркающие, поглощающие… — Тэхён, — повторяет Чонгук, повторно целуя в самый центр ладошки, и обхватывая мою руку обеими своими. Мне кажется, что я сгорю дотла. Прямо сейчас, прямо здесь, в крошечном номере мотеля среди аризонских прерий. И я не против сгореть, если он будет смотреть на меня так. — Чонгук, — выдавливаю из себя его имя с трудом, ведь оно отдаётся в самой глубине моего сердца. Когда я только успел так крепко попасть? — Не говори ничего, лучик. — Вижу, как он опускает взгляд на мои губы, и этот момент настолько интимен, настолько о двоих… Знаете, я ведь наверняка буду всю жизнь вспоминать этот миг и то, как он смотрит, как вновь дёргается его кадык, а у меня печёт глаза… Чонгук кончиками пальцев касается моего подбородка. Миллионы колокольчиков хищных скребутся с новой силой, взрываются внутри меня кометами, разлетаются на атомы сверкающие, а я улетаю вместе с ними, потому что когда он поднимает меня за подбородок, смотрит прямо в глаза, не спешит, но после осторожно касается своими губами моих — моя жизнь буквально останавливается, я в прострации, я взлетаю и падаю, я разбиваюсь и воскресаю, парю в невесомости той самой сверкающей кометой… — Лучик, — шепчет Чонгук тихо-тихо, — твои губы такие сладкие. И мне сносит крышу. Окончательно и бесповоротно, без права на восстановление. Я руками зарываюсь в его волосах, что пахнут гелем с ароматом алоэ, а ещё парфюмом, запах которого уже внедрился в меня, проник и запомнился навсегда, навеки… Чонгук утыкается своим лбом в мой, тяжело дышит, не спеша продолжать, а я задыхаюсь, я так хочу снова его губы на себе, Боже. — Чонгук, пожалуйста, — прошу, нет, молю, прикрыв глаза и всё ещё упираясь лбом в лоб. И он слушается. Его губы, его горячие губы снова на моих, но в этот раз они задерживаются дольше, он краешками зубов прикусывает мою нижнюю губу, что приоткрыта, а я плавлюсь, как тот ванильный пломбир… Чувствую его обжигающий язык на губах, чувствую дрожь по всему телу, чувствую то, что никогда не ощущал ранее. Нет, я целовался с девчонками из старшей школы, но… Это всё было настолько не то, что даже страшно. Смелею. Сам пробую его губы на вкус, мажу языком — сладко. Проникаю глубже, а он руками обхватывает меня за талию, я же только крепче зарываюсь своими в его волосах, притягиваю к себе, окончательно набравшись храбрости. Лесли — хитрюга. Она ведь специально принесла вино, знала, что без него меня с мёртвой точки не сдвинуть, но… Подождите. Это ведь он меня поцеловал первым. Он! — Тэхён… — Чонгук отрывается от моих губ, а я ловлю их снова, и он поддаётся, целует горячо, до поджатых в обуви пальцев, до тянущей боли в паху, до искр, что разлетаются вокруг, до головокружения и ярких мушек перед глазами, которые я сильно жмурю, целуя его в ответ. Такие моменты запоминаются навсегда. Они врезаются в память, остаются тихими отголосками в самой глубине души, оставляют следы, порой превращаются в старые выцветшие фотографии, но никогда не исчезают. — Тэхён, как же ёжики? — шепчет Чонгук в самое ухо, чмокая мочку, а у меня новый разряд тока по всему телу. Я не знаю, не понимаю почему так происходит, но эта бешеная химия между нами буквально заряжает всё вокруг, заставляя чувствовать себя особенным, заставляя ощущать крылья, что вдруг вырастают за спиной. — Мы ведь хотели посмотреть на ёжиков, не так ли? — Я не хочу никаких ёжиков, Чонгук, — смотрю ему прямо в глаза, решаю быть предельно честным. — А ещё я не хочу, чтобы ты уезжал. — Лучик... — Он гладит меня по голове, по скуле, обхватывает руками лицо, а у меня в глазах влага. За что вся эта несправедливость? Почему я встретил кого-то, в кого влюбился до безумия, да, именно влюбился, а ему, какого-то чёрта, необходимо уезжать. Но… Я всё понимаю — он врач, он спасает людей, и никак не может остаться в каком-то мотеле, стоящем посреди пустыни. — Пойдём прогуляемся, правда. Нам обоим необходимо освежиться. Соглашаюсь. А разве у меня есть выбор? На улице уже нет изнуряющей сорокоградусной жары, что была днём, но воздух хоть и прогретый, зато более свежий, чем во время солнцепёка. Мы обходим наш мотель, отправляемся подальше, взяв с собой фонарик. Вокруг практически нет растительности, но зато позади нашего комплекса раскинулся целый кактусовый лес, как мы его называем. Кактусы в Аризоне огромные, размером с деревья, а некоторые даже выше. Они называются Сагуаро или Карнегия, и сейчас, в период с мая по июнь, — они цветут, и зрелище это поистине великолепное. — Посмотри, — показываю я Чонгуку на гигантские цветы с крупными белоснежными лепестками и пушистой жёлтой серединкой, направляя на них фонарик. — Посмотри какая красота! И Чонгук потрясён! Несмотря на то, что он живёт в соседнем штате, в крупном городе, разумеется, нет таких чудес, а потому он видит их впервые. Почему впервые? Да потому что цветы кактуса Сагуаро раскрываются именно ночью. — Невероятно. — Чонгук забирает у меня фонарик и сам светит. — Просто невероятно! Он прихватил с собой свой плёночный фотоаппарат, а потому просит меня сфотографировать его у одного из огромных кактусов, который больше него в несколько раз. Я фотографирую, а потом он фотографирует меня. Мне грустно… Я не знаю увижу ли я когда-то эти фотографии. Что, если нет? Что, если Чонгук исчезнет, навсегда оставшись в моей памяти лишь призрачным миражом посреди пустыни? — Смотри, там кто-то есть, Тэхён! — Чонгук тянет меня за руку, и мы прячемся за одним из кактусов. — Это что, койот? Да, нам удалось повстречать самого настоящего койота, который вышел на ночную охоту, чтобы поужинать какой-нибудь мышкой или, может быть, ящерицей. Койот замирает, потом делает резкий прыжок, настигая какую-то мелкую добычу, а после уносится прочь на сумасшедшей скорости, ведь он самый быстрый из семейства псовых. Где-то вдалеке слышится его вой, а мы с Чонгуком отмираем наконец. Нет, мы не испугались, ведь койоты, хоть и хищники, но на людей не охотятся. Не поодиночке точно. — Что там с ёжиками? — Чонгуку не терпится, чтобы я показал ему место их обитания, и мы двигаемся в путь. Проходим примерно километр: туда, где мы с Лесли в прошлый раз повстречали целое семейство ежей. И, о чудо, мы снова на них натыкаемся! — Смотри, вот, смотри! — Я свечу фонариком, присаживаюсь на корточки, наблюдаю за колючими зверушками, что-то роющими в земле. — Погляди только, они такие милые. — И то правда, — улыбается Чонгук, присаживаясь на корточки рядом со мной. Я выключаю фонарь, когда из-за тучи выходит луна. Она освещает всё вокруг, становится так светло, что можно разглядеть практически все мелкие детали. Тени от кактусов падают на землю, а весь мир теперь будто покрыт серебром. — Лунные ёжики, — говорит Чонгук, а я перевожу взгляд в его сторону. — Чудесные ёжики, поцелованные самой луной. — Ты чудесный, — проговариваю я, искренне так думая, искренне ощущая всё тепло, что разливается внутри моей души. — Самое настоящее чудо. — Ох, лучик... — Чонгук смотрит мне в глаза, а я снова чувствую гул сердца в ушах. — Кто из нас двоих и чудо, так точно ты. Где-то далеко снова завывает койот свою долгую и жалостливую песнь, ёжики разбегаются, шумно шурша и перебирая лапками, они будто специально вышли на встречу с нами, а теперь спешат в свой дом. Мы поднимаемся и задираем головы вверх, смотрим на небо, где каждую секунду в беспроглядной темноте вспыхивают звёзды: сотни, тысячи, сотни тысяч… Что там? В этой бесконечности? Есть ли жизнь? Чонгук берёт меня за руку, переплетая пальцы, и мы стоим, разглядывая небо, думаем каждый о своём, а может быть, об одном и том же. И если я не знаю: есть ли жизнь в тех бесконечных галактиках, то я точно знаю, что моя жизнь отныне должна быть только рядом с ним, рядом с моим Прекрасным Принцем.