♨️
Первые солнечные лучи проникают в моё окно — я снова забыл закрыть шторы, а теперь щурюсь, не успев проснуться. Накрываю голову подушкой, пытаясь доспать хоть какие-нибудь минуты, но не могу. Вспоминаю свой сон, он был странным, совершенно странным. Я даже не совсем понял место действия, но точно видел обрыв. Я стоял у края этого обрыва, не понимал ничего, ведь мне нужно было попасть на другую сторону, а возможности перейти не было. Кажется, откуда-то появился мост, огромный мост, ведущий от моего края к другому. Я ступил на этот мост осторожно, а он качался, он весь ходил на ветру. Я держался за поручни, шагал аккуратно и медленно, а мост лишь сильнее раскачивался… Не помню перешёл ли я на другой берег, потому что меня разбудило чёртово солнце. Не люблю незавершённые сны. Слышу какой-то шум вдали, убираю подушку с головы — снова какой-то грохот. Вздыхаю, понимая, что доспать мне так и не удастся. Новый день уже наступил, а я и не заметил. За дверью слышу шлёпанье босых ног, а потом шорканье у дверной ручки. Улыбаюсь, иду открывать. В комнату забегает мой пятилетний сын. Он бросается мне на шею, а я подхватываю на руки, чтобы вместе завалиться на кровать. Он дует мне в шею, мне щекотно, а он хохочет! Маленький хитрец! Я легонько хлопаю по нему подушкой, а он радуется, говорит, что теперь мы обязаны устроить самую настоящую битву подушками. И мы устраиваем! Побеждает он! Конечно, я поддаюсь, ведь видеть радость в его глазах — бесценно. — А давай сегодня весь день будем валяться в постели, кушать сладости, смотреть мультики и устраивать битвы подушками в рекламу? — предлагает мелкий хитрюга, а я смеюсь, чмокаю его в макушку. — Давай??? — Родной, я бы очень хотел, и я обещаю, что мы обязательно выберем день для твоего прекрасного плана! Но сегодня мне нужно на работу, а тебе в детский сад. Понимаешь? — Не понимаю! — ворчит он, надувшись. — Чего я там не видел, в этом детском саду? Там девочки все такие противные, ты не представляешь. — Почему же? — смеюсь я и треплю его по волосам. — Ещё как представляю. У меня тоже были противные девочки в детском саду, а потом в школе, а теперь и на работе иногда! — К тебе на работу приходят противные девочки? — недоверчиво смотрит сын. — Приходят-приходят! Бывают ну очень недовольные! Но ко всем нужно найти свой подход. — Знаешь, в нашем саду не все настолько противные, — он говорит так, будто хочет мне рассказать какой-то очень важный секрет, а я внимательно слушаю. — Есть одна девочка… — Оу, это очень интересно! — искренне восторгаюсь. — Рассказывай, родной. — Она говорит такие умные вещи… Но я, правда, не знаю верить ей или нет. — Неужели? И что за вещи такие, например? — изгибаю одну бровь в изумлении. Ох, уж эти современные дети. — Ну… Однажды она говорила про первую любовь. — Правда??? — Да, — кивает сын, усаживается поудобнее, подминая под себя свои крошечные ножки. Поправляю одеяло, чтобы его укутать, а он сидит в этом одеяле, как маленький гномик. Умиляюсь. — Она сказала, что все родители, они… — сын мнётся немного, думает, видимо, продолжать или нет. Волнуется. Вижу. — Она сказала, что все люди называют своего первого ребёнка в честь своей первой любви. Это правда, папа? Улыбаюсь. Глажу его по голове, по русым волосам. — Правда, Чонгуки.***
Моя жизнь сложилась не совсем так, как представлял себе я, когда был юным. Теперь мне двадцать восемь лет, а я всё ещё не понимаю, как её жить, жизнь эту. Я давно уехал из Аризоны, теперь я снова живу на своей родине, но сердце моё всё ещё остаётся там, в нашем придорожном кафе «Westmoon», где я встретил Его, встретил, чтобы навсегда полюбить. Мои родители всё ещё живут в Америке. Они, правда, продали наше кафе, мотель, заправку; перебрались в Финикс, открыли небольшую кондитерскую рядом с домом — мама всегда обожала выпечку. Они неплохо там устроились, а я очень рад! Каждые полгода они, как и я, проходят медицинское обследование. Это стало нашей семейной обязательной привычкой. Я переписываюсь с ними письмами, а ещё с Лесли! Ей теперь двадцать девять, она вышла замуж за того самого Тома. Кто бы мог подумать… Я тогда считал, что это всего лишь мимолётная и очередная её влюблённость, но Том оказался тем самым. У них уже двое детей! Мальчик и мальчик. Лесли присылает мне их фото — копии Тома! А вот по характеру — в маму. Озорные, задорные, даже задиристые. Говорит, что с ума с ними сходит, а я смеюсь, вспоминая, как с ума сходил я, когда она придумывала какую-то очередную шалость. Лесли — замечательная. Я безумно рад, что она счастлива, что обрела семью, она это заслужила. В Южной Корее я четвёртый год. В Финиксе получил образование, отучился на факультете ресторанного бизнеса, где познакомился с Джулиан. Между нами не было безумной любви — скорее, спокойствие, уважение. Мы поженились, когда нам было по двадцать два, а через год родился наш сын. Мы развелись, когда нам было по двадцать четыре, и я почти сразу же уехал из Америки. Джулиан спокойно отдала мне сына, даже не возникло никаких проблем с судом. Она всегда была какая-то слишком спокойная… Она всегда была какая-то никакая. Чонгук с мамой не видятся, она даже не шлёт письма почти никогда, лишь подарки на день рождения, да и то не на каждый. Я сам покупаю для него подарки «от неё». Он радуется, бегает потом целый день по квартире счастливый. В садике рассказывает, что ему мама подарок прислала… У Джулиан типичная американская внешность — глаза серые, волосы блондинистые. Я всегда помнил его строки в письме о том, чтобы я нашёл себе кого-то совершенно непохожего на него. Я и нашёл. А что толку? Сын унаследовал от меня черты лица, а волосы поровну, именно поэтому они у него светло-русые. Но я даже не знаю в кого пошёл его характер: заводной и шаловливый. У Джулиан он слишком спокойный, да и я всегда таким был. Может быть, в дедушек или бабушек? Подкопив за несколько лет денег и переехав в Южную Корею, я смог купить небольшую квартирку на окраине, а ещё устроился работать в один ресторан. Родители тоже помогли, отдав мне часть денег с продажи комплекса. В Сеуле я проработал целый год, не зная выходных. Для Чонгуки нанял няню, платили хорошо. У нас здесь очень ценится американское образование. Через ещё полгода я смог открыть своё собственное кафе. Оно маленькое, но уютное, а самое главное — любимое. Конечно, я бы не справился без помощи друга. Того самого друга, с которым мы жили по соседству в детстве, а потом все годы переписывались письмами. Его зовут Юнги, и он замечательный человек. Наше кафе мы открыли вместе, ведь он выучился на повара, а теперь мы вдвоём орудуем на нашей совместной кухне. У нашего кафе есть одна отличительная особенность. Во-первых, двадцать пять процентов от выручки мы жертвуем в фонд по борьбе с онкологическими заболеваниями. Это была моя идея, а Юнги поддержал. Во-вторых, все люди, что болеют или же когда-либо болели онкологией — могут пообедать в нашем кафе абсолютно бесплатно. О нас даже писали в местной газете, представляете? Я не стремлюсь к славе, но это было приятно. Когда-то я переживал о том, что Чонгук спасает людей, а я — бесполезен. Я больше всего в этой жизни боялся так и остаться бесполезным, не помочь никому, не попытаться хотя бы… Теперь я знаю, что всё не зря. Нас ежедневно благодарят из фонда, но самое большое счастье — видеть лучики в глазах посетителей, в глазах тех, кто проходит или проходил ранее через это страшное заболевание. Я благодарен Чонгуку. Благодарен, что он был в моей жизни, что он сподвиг меня на добрые дела. Конечно, я не спасаю людей, как делал это он, но зато я тоже занимаюсь любимым делом, и несу какую-никакую пользу в этот мир. Чонгук просил не цепляться за его фантом. Просил остаться воспоминанием, что я буду хранить где-то в глубине души. Он не стал моим воспоминанием, не стал! Он остался со мной, во мне, он всегда рядом, я будто чувствую это духовно. Я до сих пор помню каждый из наших моментов. Помню, как мы впервые познакомились, как я смущался… Теперь я изменился, возмужал. Я больше не тот стеснительный юнец, но как только я думаю о нём, о Чонгуке, я вновь превращаюсь в того паренька-повара-официанта из придорожного кафе «Westmoon». Я помню как мы смотрели друг на друга, будто это было вчера. Помню наши поездки, то злосчастное кафе в Финиксе с отвратительной едой, то вкусное мороженое после. Помню запах его духов и мыла. Помню ёжиков… Кстати, ёжиков я так и не взял тогда, но теперь мы с сыном завели двух котов. Точнее, кошку и кота! А назвали их Эмили и Бенджамин. Сыну понравилось — он всем в детском саду об этом разболтал, а дети удивляются почему у котов такие чудные, заморские имена… Я всё помню. Я и не забывал. Я так и не смог выполнить его последнюю просьбу. Не смог отпустить.***
— Папа! Не хочу я надевать эту шапку! — упирается сын, а я упорно натягиваю ему на голову вязаную шапку, что прислала моя мама для Чонгуки. — Не хочу! Не люблю! — Хватит вредничать! — легонько ставлю ему в лоб щелбан, а потом в очередной раз натягиваю шапку, которую он в очередной раз снимает. — Чонгуки, ты что, не знаешь, что скоро Новый Год? Он замирает с этой шапкой в руках, смотрит во все глаза, думает. Глаза у него красивые, огромные, ореховые. У меня карие, а у Джулиан серые, в кого у сына такие — загадка. Похоже, в моего отца. — Знаааю, — тянет он, немного испуганно что ли. Да, я, бывает, прибегаю к незаконным мерам и грожусь, что расскажу помощникам главного волшебника о том, что некий Ким Чонгук, пяти лет, не слушается своего папу. И тогда Санта Куллосу (прим.автора — Дед Мороз в Южной Корее) не принесёт ему подарки. — Санта всё узнает ведь, Гуки, — указательным пальцем машу в воздухе, а сам стараюсь сдержать улыбку. — Всё узнает. Сын вздыхает, сам натягивает шапку, затем прыгает в ботинки, и мы выходим из дома. На дворе зима. Улицы уже украшены к празднику, а в воздухе так и витает аромат предстоящего торжества. Мы с сыном спешим на стоянку — я недавно приобрёл машину, потому мы теперь, как солидные люди, передвигаемся на своём транспорте. — Папа, можно мне с тобой на работу? — просит Гук, когда я пристёгиваю его ремнём безопасности. — Зачем мне садик? Мы вот опять сегодня будем рисовать какие-нибудь ёлочки и цветочки, а зачем мне рисовать, если мне это в жизни не пригодится? — Что ты? — посмеиваюсь, усаживаясь на водительское сидение. Поправляю кожаный плащ, подол которого чуть не зажало дверцей. Хоть и зима, мне не холодно в плаще, потому что передвигаюсь я на машине, да и декабрь в этом году тёплый. — А что же тебе пригодится в жизни? — Об этом я у тебя хотел спросить, — задумчиво рассуждает сын, глядя в окно, на мелькающие предновогодние декорации. — Чему нужно научиться, чтобы стать врачом? Замираю на мгновенье. Смотрю прямо перед собой, на оживлённую улицу, а в голове шум. Разумеется, его детские мечты ещё могут поменяться, но вдруг нет? — Хороший выбор, родной, — наконец заговариваю, тяжело выдохнув. — А почему ты решил стать врачом? — Потому что… — в зеркало заднего вида вижу, что мнётся, — у нас в группе одна девочка заболела. Она уже давно не приходит, ещё с прошлого месяца. Я хорошо дружил с ней, а теперь мне скучно… Я бы смог вылечить её, если бы был врачом, понимаешь? — Понимаю, зайчик, — киваю и действительно понимаю. Я бы тоже очень хотел вылечить одного человека когда-то, если бы только мог. — Думаю, ты обязательно станешь врачом. Самым лучшим врачом в стране! — Да? — его глаза округляются, а лицо озаряет улыбка. — Конечно, родной. Всё так и будет. Мы доезжаем до его детского сада, прощаемся минут пять у входа, он обнимает меня за ноги, а я таю, глажу его по голове. Я давно не тот чересчур чувствительный юный парнишка, но мой сын явно действует на меня как-то особенно, ведь только с ним я превращаюсь в какое-то растаявшее мороженое. — До вечера, папа. — До вечера, Гуки, — целую в мягкие щёчки и отправляюсь на работу. Около часа в пути по утренним пробкам — и вот я на месте — в нашем с Юнги кафе. Он уже суетится на кухне, готовит завтраки для первых посетителей. — Доброе утро! — приветствует друг, я киваю и приветствую в ответ. — Как дела? Как жизнь? Как Чонгуки? — он всегда много тараторит, я же стал более сдержанным, но к его болтовне привык, даже не удивляюсь уже. — Всё в порядке, Гуки в садике. — Я мою руки и приступаю к приготовлению. — Заявил сегодня, что хочет стать врачом. — Да ну? — восклицает Юнги и замирает. Он знает о моём отношении к медицине, особенно к одной из её отраслей. Не зря ведь наше кафе занимается благотворительностью. Он знает и о Чонгуке, о нашей с ним истории десятилетней давности. — А чего так? Почему? Как объяснил? Что-нибудь рассказал? — Сказал, что его подруга из садика болеет, не приходит уже около месяца, — пожимаю плечами. — Говорит, что хотел бы её вылечить. — Здорово, — качает головой друг, попутно нарезая мясо и отбивая его. — Это очень похвально. Всегда знал, что Гук добрый малый. День проносится молниеносно, а под вечер на кухню прибегает наш официант — Чимин. Он лепечет, что кто-то из посетителей зовёт главного. Я смотрю на Юнги, а он на меня. Кто тут главный? Мы оба. Но Юнги, несмотря на свою болтливость и общительность, не любит выходить к посетителям, всегда говорит, что я более сдержанный, более компетентный. Вот и сейчас кивает головой в сторону двери, намекая мол «топай, твой выход». Вообще, у нас это частая практика, почти ежедневная. Многие посетители зовут шеф-повара или хозяина заведения, чтобы поблагодарить за вкусную еду лично. Чаще всего это люди, болеющие онкологией. Они благодарны за бесплатные блюда, и искренне хотят сказать слова признательности и добрые пожелания. В этот раз за столиком, что назвал Чимин, сидят трое парней. Они о чём-то тихо переговариваются. Они не похожи на тех, с кем мне обычно доводится иметь дело. — Добрый вечер, меня зовут Ким Тэхён, и я главный повар этого заведения, а по совместительству и совладелец, — представляюсь заученной фразой. — Надеюсь, вам понравился наш сервис и наши блюда. Подскажите, чем могу быть полезен? — Меня зовут Ким Намджун, — протягивает руку один из парней. — Это Ким Сокджин и Чон Хосок. Мы являемся представителями организации, в которую ваше кафе жертвует свои средства. Мы — представители благотворительного фонда, направленного на борьбу с онкологией. Застываю статуей — я никогда ещё не разговаривал с людьми из этого фонда. Обычно мы просто переводим средства на их счёт, но не контактируем лично. — Господин Ким, мы хотим поблагодарить вас и вашего совладельца в помощи нашему фонду, — заговаривает второй — тот, что, кажется, Сокджин. — Мы безмерно благодарны всему, что вы делаете для нашей организации, — продолжает третий — его, кажется, зовут Хосок. — Помимо этого, слова благодарности передают все подопечные нашего фонда. С вашей помощью, с вашей финансовой помощью, мы сумели сохранить десятки жизней. А это совсем не предел! Чувствую, как у меня печёт глаза. Я давно взрослый и серьёзный мужчина, но эта тема до сих пор делает мне больно. Влага, что блестит сквозь ресницы, — не от горя. Это слёзы радости. С трудом нахожу слова, благодарю, пожимаю руку каждому, а они усердно трясут мою руку в ответ. Я больше не чувствую себя бесполезным. Именно после этих слов о десятках спасённых жизней, я ощущаю растекающееся тепло где-то в груди, чувствую, что Чонгук мог бы мной гордиться. Молодые люди уходят, в стотысячный раз поблагодарив; говорят, что вернутся снова, вернутся со своими подопечными, а я всегда им рад. Возвращаюсь на кухню, рассказываю Юнги, он хлопает меня по плечу и говорит: «ты заслужил». Мы заслужили! Я, Юнги и… Чонгук.♨️
Накануне Нового Года детский сад не работает. Сегодня мне приходится взять Гука с собой на работу. Я беру с него обещание о том, что вести он себя будет прилично, как настоящий будущий врач, будущий мужчина. А Гук, мой хитрый Гук, обещает быть тише воды в обмен на новую машинку, да не какую-нибудь, а машину скорой помощи! По пути в кафе мы заезжаем в магазин, покупаем ту самую машину. Уже на месте Гук первый час яро играет новым транспортом, а потом ему надоедает, и он начинает «лечить» наших сотрудников. Больше всего достаётся нашему Чимину! Он классный парень, а ещё очень любит детей. Они, вместе с Юнги, возятся с Гуком по очереди, пока я безостановочно занимаюсь приготовлением пищи. — Папа, папа! — подбегает ко мне Гук, обнимает за ноги, а я даю ему крем на пробу. Он мычит от удовольствия, а потом вытирает свой рот мне о брючину — вот же мелкий проказник. — Папа! Дядя Чимин сказал, что в нашем городе открылись новые аттракционы! Смекаешь??? — Смекаю, что дядя Чимин хочет тебя отвести на эти самые аттракционы, — усмехаюсь я. Ишь какой Чимин, сам рассказал — сам пускай и расхлёбывает. — Не угадал! — хохочет Гук. — Они вместе с дядей Юнги меня хотят туда отвести! — Прааавда? — удивляюсь искренне. Когда это Чимин с Юнги успели сблизиться? Чимин с нами совсем недавно, буквально второй месяц. Он неплохой парень, учится на факультете ресторанного бизнеса, как я когда-то, а после учёбы подрабатывает в нашем кафе. Я рад, что они с Юнги сумели найти общий язык, ведь Юнги, несмотря на свою общительность, очень одинокий человек. — Правда, папа! Прямо сейчас! — Как сейчас? — выкрикиваю я, находя глазами Юнги. — С ума сошёл? А если полная посадка к вечеру? Сегодня суббота! Канун Нового Года! — Ты справишься, — хлопает меня по плечу Юнги, а потом подмигивает незаметно и переходит на шёпот: — Дай нам своего сына на вечерок, в долгу не останусь. Кажется, начинаю прозревать. Что ж, что не сделаешь ради счастья друга? Отпускаю Гука с Юнги и Чимином, сам принимаясь за очистку картофеля. — Тэхён, там опять тебя зовут. — Юнги заглядывает обратно на кухню, не успев уйти. — Какая-то женщина хочет видеть главного. Привычная история. Мою руки, вытираю, выхожу в зал. Шагаю мимо столиков и диванчиков к нужному, но там уже никого нет — не дождались. Вздыхаю и разворачиваюсь обратно, а затем… Зависаю, упершись взглядом в стол номер пять. За ним… Там… Протираю глаза, понимая, что у меня галлюцинации на фоне хронической усталости, образовавшейся с этими предновогодними праздниками. За столом сидит мужчина. Сидит он боком, но его профиль так сильно похож на… Чонгука. Мне становится дурно, тошно, плохо. Я, кажется, немного покачиваюсь, а он… Поднимает на меня свой взгляд и замирает тоже. Так и пялимся друг на друга добрые две минуты. Насколько же люди могут быть на кого-то так сильно похожи? Он тоже всматривается, думает, наверное, что я больной ублюдок, что так и застыл, как вкопанный, будто увидел призрака. Он встаёт и шагает в мою сторону, а я пячусь назад. Хочу выбежать на улицу, но вспоминаю, что это моё кафе и я не могу его бросить. Подходит ближе, а я глазам не верю: он как клон! Даже возраст примерно такой, как был бы сейчас у Чонгука, около тридцати девяти лет. Хотя… Он выглядит явно моложе. Логично, это же всего лишь его двойник. С каждым его шагом мне становится всё хуже и хуже, потому что он очень сильно похож, очень сильно!!! Останавливается в одном шаге от меня. Смотрит пристально, а я… Чувствую запах Его духов. Чувствую, как по моим щекам текут слёзы, но ни черта не понимаю. Почему этот человек так сильно похож на Чонгука? Почему запах такой же? Как это возможно? Молчим. Смотрим друг на друга. Ни черта не понимаем оба, кажется. Замечаю в его взгляде боль. — Простите, — голос мой осипший, дрожащий. — Как Вас зовут? Не отвечает. Он немой? Глаз от меня не отрывает, а у меня мурашки. — Чон Чонгук. Перед глазами вся жизнь, знаете, как в фильмах бывает. Чувство, что сейчас задохнусь, или попросту сгорю от его взгляда. Не понимаю ничего… Старая боль захлёстывает с новой силой, бередя едва затянувшиеся раны… — Ч… — я всё ещё заикаюсь, когда сильно нервничаю. — Чонгук?.. Подходит молча, обнимает крепко, а я роняю голову ему на плечо и рыдаю, совсем забыв о том, что я взрослый человек, что я давно не тот юный парень, что я нахожусь сейчас в собственном кафе, где на меня смотрят десятки глаз… Всё ещё ни черта не понимаю. — Мы можем поговорить? — его слова проходят ножом по сердцу. Киваю, тащу его на кухню, а он следует беспрекословно. Умываюсь ледяной водой, растираю покрасневшие глаза, спиной чувствую — смотрит. Оборачиваюсь, натыкаюсь на глазки-угольки. Он совсем не изменился, лишь пара мелких морщинок возле глаз добавились, но они лишь красят. — Ты изменился. — очередная рана на моей душе от его слов. Да ладно?! Конечно, изменился! Десять лет прошло, десять лет, Чонгук… — Ты не хочешь ничего мне объяснить?! — Многое, — говорит через душевную боль — я это вижу, чувствую. — Ты сейчас сильно удивишься моему вопросу, но… Как тебя зовут? Что? Он издевается? Что вообще происходит? В моей голове буря вздымается, а сердце ноет, злюсь от непонимания! — Издеваешься? — Нет. — В чём тогда дело? — Как тебя зовут? Поджимаю губы. Понимаю, что точно издевается. — Ким Тэхён. Вижу слезу, что бежит по его щеке. Всё ещё не соображаю… В чём дело, Чонгук? — Тэхён… — проговаривает моё имя едва ли не по слогам, будто впервые произносит, будто пробует на вкус. — Тэхён… — Что тогда произошло, Чонгук? Что, чёрт тебя подери, произошло?! И он рассказывает. Чонгук не соврал мне тогда, ни на грамм не соврал. Он на самом деле врач-онколог, работал в Сакраменто, пытался лечить и лечил людей, сам у себя обнаружил злокачественное образование. Потом этот отпуск, я, мы. Уехав из нашего комплекса, Чонгук отправился в лучшую клинику Америки, где ему нашлось место, как медицинскому сотруднику. Он провёл там несколько месяцев кряду, за которые пережил: лечение, операцию, кому. Да, он пережил кому, а когда из неё вышел — врачи были поражены. Говорят, чудес не случается, говорят, что эту болезнь не победить, но он — победил. За несколько недель комы злокачественная опухоль попросту… рассосалась. Необъяснимо, но факт. Такое случается, хоть и с частотой один на миллион. Однако кома не прошла бесследно. Выяснилось, что некоторая часть головного мозга, отвечающая за память, попросту заблокировалась. Он помнит все события, всю свою жизнь, каждую мелочь, но… Не помнит имена и адреса. Он забыл даже собственное имя, имена своих родственников, друзей. Он забыл свой адрес, адрес работы, адреса своих близких людей. Он даже не понимал в какой стране находится, потому что попросту не знал такое слово, как «Америка». Чонгук заново изучил всю географию, заново изучил всех своих знакомых и родных. Он будто заново с каждым познакомился, хотя и помнил их внешность и все события, с ними связанные. Человеческий организм — сложная штука. Он не изучен до конца, да он вообще очень мало изучен, а потому никогда не знаешь, что может произойти в тот или иной момент жизни, с тем или иным человеком. — Я помнил тебя, Тэхён, — продолжает рассказ Чонгук, пока мы сидим на небольшой кухоньке нашего кафе, среди картофельных очистков и сахарной пудры. — Я помнил и помню каждый день, проведённый с тобой, каждую секунду, каждое прикосновение. — Плачу опять, а он утирает мои слёзы. — То есть, ты помнил меня, но совершенно не знал как меня найти? — Верно, — кивая, — я искал тебя долгое время. Сначала, правда, я провёл несколько месяцев реабилитации в больнице, а потом принялся за поиски. Но ты понимаешь сам, что найти человека в Америке, даже не зная его имени — нереально. Это, как искать иголку в стоге сена, а учитывая, что я только изучал всю географию — задача моя усложнялась. Я объездил несколько штатов… Кстати, в каком жил ты? — В Аризоне, — всхлипываю, тянусь к его рукам, сжимаю крепко. — На трассе от Финикса по направлению к Гранд-Каньону. — Там я тоже был… — задумчиво произносит Чонгук. — Видимо, проехал мимо каким-то образом. А самое глупое, что если бы я тогда, ещё до операции и комы, сказал кому-то о тебе — было бы намного проще! Я нашёл бы тебя без труда и… — И мы бы не потеряли десять лет нашей жизни. Его пальцы в моих — такие же тёплые, как тогда. Его губы на моём лице, он сцеловывает солёные слёзы, прижимает к себе, а я, взрослый мужчина, снова чувствую себя юным парнем. Мне так этого не хватало… Чонгук достаёт из внутреннего кармана пиджака конверт. Он немного потёртый, но целый. Внутри — мои фотографии. Те самые две фотографии… Одна на Гранд-Каньоне, на обрыве у пропасти, а вторая — в Каньоне Антилопы. — Они всегда со мной, Тэхён. Всегда. Я нервно посмеиваюсь, лезу в свою сумку, которую нахожу на стене, вернее, на крючке. Достаю подобный конверт, а внутри пять фотографий. Чонгук рассматривает их с интересом, будто видит впервые. — Я лишь единожды держал их в руках, — рассказывает он. — А потом сразу тебе отправил, да только, дурак, твоего адреса себе никуда не записал. — Точно, дурак… — Иди ко мне. Чонгук целует. Целует, как тогда, десять лет назад, в своём номере мотеля, а я снова превращаюсь в подтаявшее мороженое… — У тебя есть кто-то? — Он резко отрывается, пугливо заглядывая в глаза. — Есть... — выдерживаю интригу недолго, а он смотрит взволнованно. — Ты. — И только? — недоверчиво смотрит, будто не верит. — У меня есть сын. Твой тёзка. Чонгук не моргает несколько секунд, переваривая информацию. — С женой разошлись несколько лет назад. А… у тебя? — Я больше не смог никого полюбить, — признаётся Чонгук, прожигая своим взглядом. — Потому что я всё ещё люблю тебя. И это так взаимно. Это так честно. Я так сильно его понимаю! Нас, целующихся, находит Чимин, который громко кашляет, увидев такое зрелище. Хорошо, что не Гуки вошёл первым! — Добрый вечер, молодые люди, — приветствует Юнги. — Как дела? Как жизнь? Как заказы? А вас как зовут, молодой человек? Кем приходитесь? — Чон Чонгук, — отвечаю за него я. — Его зовут Чон Чонгук. Юнги округляет глаза, даже прекращает болтать без умолку. Он переводит взгляд то на меня, то на Чона, то на Чимина, то на Гука. Он всё понимает. — Гуки, воробушек, а что если я тебе скажу о том, что Новый Год лучше всего праздновать большой компанией? — обращается к моему сыну Юнги. — Как ты на это смотришь? — Прааавда? — удивляется Гук. — А с кем? — Вот, смотри, обычно ты празднуешь с папой, верно? — рассуждает Юнги, а я уже понимаю к чему он клонит. — Что, если в этом году ты отметишь его с папой, с дядей Юнги, с дядей Чимином, а ещё с дядей Чонгуком? Сын, кажется, только понимает, что перед ним его тёзка. Он подходит молчаливо к Чону, щурится, обходит его по кругу, тыкает пальчиком, будто сомневаясь, что тот настоящий. — Ты тоже Чонгук? — задаёт вопрос сын. — Да. — Чон присаживается на корточки. — Я тоже Чонгук. Чонгук, который знает место в нашем городе, где продаётся самое вкусное мороженое. — Дааа??? — удивляется сын, а я опять становлюсь слишком чувствительным… — Да. — А ты отведёшь меня в то место??? — не стесняясь, интересуется Гук. — И вообще, ты кто такой? Ты кем работаешь? — Я? — изгибает бровь Чон, тепло улыбаясь. — Я врач. У сына, кажется, случается передоз радости. Он подпрыгивает на месте, а потом задаёт Чонгуку тысячи вопросов в секунду, расспрашивает о врачах, о том самом мороженом, просит, чтобы Чон научил его лечить людей, а тот со всем соглашается. Признаться честно, я вряд ли чувствовал себя когда-то настолько счастливым, как сегодня, в этот предновогодний вечер. Уже завтра, когда мы все проснёмся и отправимся праздновать, наступит новый год, наступит новая жизнь… И я уверен — нас ждёт жизнь, в которой больше не будет места горю и печали.♨️
Знаете, бывают дни, когда всё идёт своим чередом, когда завтрак не подгорает, кофе вкусный, окружение в хорошем настроении, да и попросту кажется, что жизнь удалась? Так вот, сегодня — именно такой день. Сегодня я проснулся рядом с Ним. Моя жизнь отныне делится на «до» и «после». Меня теперь вообще ничего в этом мире не может испугать или огорчить, потому что теперь моя жизнь имеет ярлык «после», а я наконец понимаю как её, эту жизнь, жить. Необходимо жить моментом. Именно моментом, не думая о том, что когда-то будет лучше или хуже, ведь этого «когда-то» попросту может не быть, а вот упустить что-то важное в настоящем — вполне возможно. Необходимо каждые полгода проходить полное обследование в медицинском центре. Необходимо любить. Просто любить, отдаваться без остатка, а ещё всегда ценить то, что мы имеем сегодня. Чонгук, как выяснилось, тоже несколько лет назад вернулся в Южную Корею. Вернулся, чтобы продолжить работать врачом и применять полученные в Америке знания на практике. У него теперь свой медицинский центр, небольшой, но свой, направленный на борьбу с онкологией. Хочу вам сказать, что он весьма преуспевает в этой борьбе, ведь с каждым годом выздоравливающих всё больше и больше! В тот вечер, когда наши судьбы вновь пересеклись, Чонгук неспроста пришёл в наше с Юнги кафе. Он давно слышал об этом заведении, а потому решил сам посетить, но не признался официантам, что тоже переболел, а наоборот, скупил все блюда из наличия, потом оставил щедрые чаевые, чтобы отправить их на благотворительность, а потом увидел застывшего в проходе меня… Одним из блюд, что Чонгук заказал в тот вечер, были тушёные бобы. Это коронное блюдо нашего заведения, полюбившееся многим, и так полюбившееся Чону… Он признался, что сильно удивился, когда попробовал в нашем кафе до боли знакомый вкус, даже хотел поблагодарить повара, но решил не отвлекать его, то есть меня, от дел. Теперь мы живём впятером: я, Чонгук, Чонгуки, Эмили и Бенджамин. На выходных я готовлю тушёные бобы, а вечерами пеку булочки синнабон. Мы смотрим мультфильмы, измазываем друг друга сахарной пудрой, которую неизменно с кухни притаскивает Гуки, мы устраиваем бои подушками, а потом объедаемся мороженым. Мы — семья. Та семья, о которой я все эти десять долгих лет и мечтать не мог. Та семья, о которой Чонгук не мог мечтать тем более. Мы сохранили нашу любовь, несмотря на долгую разлуку, сохранили. Признаюсь, в моей жизни за крайние годы произошло много нового: рождение сына, переезд на родину, открытие кафе, знакомство с новыми людьми, активное участие в благотворительности, встреча с ним… А сколько ещё впереди? Можете себе представить? Чонгук когда-то написал мне письмо, в котором сказал, что жизнь в восемнадцать лет только начинается. Я тогда не поверил ему… Не зря. Ведь начинается она только в двадцать восемь! Теперь я это точно знаю.