На перекур?

Леоне нервно тряс ногой, стоя под раскидистым деревом, находящимся прямо напротив его школы и докуривал уже вторую сигарету за утро. Здесь он обычно и прятался, чтобы без последствий покурить с утра, наблюдая за кучками младшеклассников, которые длинной вереницей тянулись к зданию, после исчезая в нем. Сегодня желание идти в школу было ещё меньше, чем обычно. Парень, зажимая тлеющую сигарету между указательным и средним пальцами одной руки, другой похлопал по карманам в поисках пачки. Отыскав её, он какое-то время не глядя повертел её в руке, изредка подбрасывая в воздух и параллельно делая несколько затяжек, а после все же открыл коробочку, проверяя содержимое. Рядом с чёрной зажигалкой, которую Аббакио по привычке закидывал прямо в пачку, ютились четыре одинокие сигареты. Нужно было купить ещё, но из плюсов можно отметить то, что сегодня Миста вряд ли будет клянчить у него покурить, отказываясь выбирать из четырёх штук. Захлопнув порядком потрепанную картонную крышку, юноша уставился на голубой логотип. «Континент» Вроде они все ещё на акции. Вдохнув дыма, Леоне перевёл взгляд повыше, на крышку, которая в закрытом состоянии открывала вид на изящное фото сгоревшего трупа, украшающее её. Чёрная надпись с очаровательной белой каймой гласила: «Мучительная смерть» Звучит неплохо. Аббакио усмехнулся, снова затягиваясь и пряча пачку в карман поношенной куртки. Такие фотки размещали для запугивания и в принципе на каких-нибудь позерах это работало. Немногие хотели при себе держать пачку, на которой красовались такие чудесные слова как: слепота, инфаркт, рак горла, страдание, мертворождение и другие прелести жизни, да ещё и с соответствующими фотографиями. Однако, на таких отбитых как Леоне подобное не действовало. Таким было насрать на подобные мелочи, так как в жизни они привыкли и не к такому пиздецу. Как говорится, «Россия для грустных». В последний раз выдохнув столб дыма, парень потушил окурок о металлическую крышку уличной мусорки и кинул бычок в неё же. Проделывая эти манипуляции, Леоне невольно наткнулся взглядом на собственные ногти, выкрашенные в чёрный цвет и, недовольно поморщившись, раздражённо цыкнул. Который раз за утро он пожалел, что накрасил их. Ему-то вроде нравилось, да и сделал он все более-менее ровно, только вот идти с таким в школу было стремно. Такой херней, как страх общественного мнения, он не страдал, да и его компания к этому относилась спокойно. Тащась в сторону нужного здания, Аббакио невольно вспомнил то, как один раз с таким же маникюром пришёл Наранча, только вот лак был ярко-зелёным. Никто из их парней ему и слова против не сказал, Джорно даже отметил, что выглядит здорово. Правда уже на следующий день Гирга пришёл с чистыми ногтями, аргументировав это тем, что ему было слишком непривычно. Всё равно от чего-то Леоне нервничал. Поправив съехавшую серую шапку на голове, старшеклассник помрачнел ещё больше, вспомнив о том, что под ней было и для чего, собственно, он сегодня её и нацепил. Оставалось лишь надеяться на то, что снять её в школе его не заставят, однако, шансы были малы. Вон даже Куджо убедили не щеголять в кепке по урокам, да и Миста свою дурацкую, да что уж там говорить, буквально хуевую, шапку цеплял только на переменах. Аббакио-таки спалил какой-то учитель, с которым он успел поогрызаться. Причём развернули его прямо у входа в раздевалку, куда Леоне, тихо матерясь себе под нос, все же зашёл и сунул свой последний шанс скрыть то недоразумение, какое сейчас красовались у него на голове, в рукав куртки. Какой урок был первым в расписании он не знал, потому что со своим отношением ко всему парню иногда самому казалось, что в школу он заходил чисто «на погреться». Вроде был четверг, а это значило, что у них должен был проводиться очередной классный час, на который он идти не собирался. Единственной причиной, по которой на подобные мероприятия приходить вовремя все же приходилось, было то, что приди ты к первому уроку, вахтерша тебя заставит записаться в список опоздавших, который исправно мониторил завуч. А может и вообще нахуй послать. Такая тактика была рассчитана на то, что все школьники пойдут по принципу «раз уж притащился, значит пойду, куда надо», но находились и те, кто даже этого не делали. Чаще всего это были упрямцы, поступающие так из вредности. Как Леоне. Так что у него был свой классный час. В туалете на третьем этаже. И хоть обычно они с ребятами там неплохо проводили время, идти туда не очень хотелось. Особенно без шапки. Аббакио жалел уже и о том, что не додумался хотя бы нацепить какое-нибудь безразмерное худи с капюшоном. Зайдя в комнату, как и ожидалось он встретился глазами со своими приятелями. В сборе уже были все — парни привычно образовали на полу круг, Джотаро же вообще сегодня развалился у батареи на боку, занимая полкомнаты, так что свободное место было только ближе ко входу. Окинув присутствующих в комнате взглядом, юноша подумал о том, какими же они все были распиздяями. Включая и самого Аббакио. Миста, расположившийся спиной к кабинкам, первым подметил товарища, поэтому поспешил поздороваться, привлекая к вошедшему и внимание остальных. — Доброе у-у-утречко. — Какое доброе утро, я хочу сдохнуть. — Всё ясно, у Леоне опять депрессия. — Заткнись нахуй, — парень приземлился на пол, а его план, состоявшийся в том, чтобы попытаться не привлекать внимания провалился. Ну, по крайней мере он хотя бы не сморозил какую-нибудь тупую шутку с утра пораньше. Иногда блондин мысленно пожимал себе руку за умение вовремя заткнуться, хотя чаще всего хотелось в себя харкнуть. Между тем, Нориаки подался вперед, указывая на чужую макушку. — Аббакио, а что с твоими волосами? — Реально. Юноша вжал голову в плечи, тихо цыкая, потому что теперь на его голову смотрели все. Все-таки надеяться на то, что ярко-фиолетовые корни на фоне остальной массы белоснежных прядей мог кто-то не заметить было довольно глупо. — М-м-м, ну это так. Неудачный эксперимент. — В плане? — Ну бля, решил вчера покраситься в фиолетовый. Сделал все, высушился, уложился, а потом пришли родители. Скажем так, мать такую мою самодеятельность не оценила. Пиздец как не оценила. Про батю я вообще молчу, он там мне все высказал. Ну короче они заставили меня обратно перекрашиваться, а осветлителя у меня осталось полпачки и я как бы понимал, что мне этого не хватит. В магазин меня не пустили, аргументировав тем, что я опять съебусь из дома. Ну как бы так и было бы, пошлялся бы где-нибудь, они б успокоились и все. Но хуй там, поэтому пришлось сидеть с тем, что было. А у меня же все не как у людей блять, я начал с концов осветлять, а потом как бы понял, что на корни и не осталось. Ну а этой краской беленькой я хуй что перекрою. Фиолетовый и так вон еле смыл. Короче ночевал я в ванной. — Стой, то есть ты за вечер два раза покрасился и ещё дважды осветлился?! — Нориаки, у которого самого шевелюра была выкрашена в красный цвет, даже слегка побледнел, — Аббакио, твои волосы вообще живы? Ты ведь хотя бы нанёс маску какую? — Какеин, я развожу шампунь водой, чтобы дольше его использовать, ты думаешь у меня есть деньги на маски для волос? — Может принести тебе? На это предложение блондин лишь фыркнул, теребя пальцами светлую прядь, которая сейчас на ощупь была больше похожа на солому. — Им уже вряд-ли что-то поможет. — Аббакио, да ты во все тяжкие пошёл, я смотрю. А я то думал, показалось или нет. Только сейчас Леоне понял, что сам случайно показал ногти, которые до этого так усердно прятал, держа руки за спиной. Мысленно он дал себе подзатыльник, но сейчас нужно было поскорее придумать, что сказать в свое оправдание. — Ну это я так. Больше из вредности. Отрыл где-то и решил, что если не волосы, то хоть ногти покрашу, а когда закончил, то че-то передумал. У меня просто ацетона не было, я сегодня сниму наверно. — Эй-эй, ты чего так завёлся? Тебя ж никто не осуждает, — Куджо наконец поднялся с пола, но на его прежнем месте тут же развалился Полнарефф, едва не задевая брюнета, — Бля, Жан, заебал. — Лёня, да ты у нас эмарь, — Гвидо усмехнулся, не упуская возможности лишний раз отпустить шутку. Кто-то даже в ответ на это успел уронить ёмкое «внатуре», однако в Мисту тут же смачно прилетел рулон туалетной бумаги, а прежний тихий смех сменился гоготом. — Сука блять, если ты меня ещё раз Леней назовёшь, я тебе твою шапку в очко затолкаю. — Да че такое то?! — Да потому что меня блять зовут Леоне, Леоне блять, а не Лёня! Давай я тебя Гошаном буду 24/7 звать, тебе заебись будет? — Гошан тут при чем то бля?! И вообще, ты охуел туалеткой швыряться, она тут на вес золота между прочим! Я на тебя посмотрю, когда ты рукавом подтираться будешь! — Сука, я твоей шапкой подотрусь, — парней кто-то попытался разнять, но комната уже наполнилась галдежом из-за шутки, которую все подхватили. — Ребят, Аббакио эволюционирует в Куроми! — Э-э-э, нет, — голос подал до этого хихикающий Полнарефф, который все ещё лежал на полу, — прошу не путать, роль Куроми и Май Мелоди уже занята Джотаро и Какеином. Потом Аббакио уговорили показать единственное фото, которое он успел сделать, будучи ещё с фиолетовыми волосами, а после разговор плавно поменял свое русло и про последствия всех его экспериментов и с волосами, и с ногтями, все благополучно забыли. Это было парню только на руку, так что тот окончательно расслабился, убедившись, что до него тут докапываться не собираются. На самом деле он рассказал все как было, только слегка приукрасил. Ну или не договорил, тут уж как посмотреть. Рассказывать про то, как отец не только высказал ему все, что думал, но и попытался заняться перевоспитанием сына, не очень хотелось. Раньше мужчина мог позволить себе поднять руку на своего ребёнка, да и сейчас этим не брезговал. Но Леоне уже больше не был первоклашкой, и хоть в их компании самым крупным был Куджо, который обгонял своих сверстников на десять, а иногда и на все пятнадцать-двадцать сантиметров в высоту, блондин носил почётное звание «дылды» в своём классе. Так что сейчас его отцу все меньше хотелось идти с кулаками на подростка под метр семьдесят пять. Да, парень физически был все ещё слабее своего родителя, но беззащитным его назвать было сложно. Он кусался, щипался, пинался ногами, по возможности мог даже схватить что-нибудь, попавшееся под руку — в общем, отбивался, как мог. Но усерднее всего он каждый раз пытался избежать драки. Вчера этого сделать так и не удалось, так что юноша предпочёл промолчать по поводу того, как чуть не протестировал на своих волосах их кухонные ножницы, с которыми за ним по дому вовсю гонялся знатно выпивший мужчина. И как с утра он до последнего боялся выходить из комнаты, дожидаясь момента, когда родители уедут на работу и не смогут увидеть его маникюр. Они и так еле смирились с тёмной помадой, которую Леоне неизменно наносил каждое утро, так что подкидывать ещё один повод для ссоры не хотелось. Пока парень размышлял об этом у себя в голове и пытался делать вид, что следит за тем, о чем они там вообще разговаривают, нулевой урок кончился, и Леоне включился только когда того потряс Гвидо, оповестивший о том, что все вообще-то расходятся. Весь день проходит спокойно и почти без происшествий, не считая того, что во время завтрака кто-то разбил тарелку, но бурные аплодисменты быстро прекратились, как только на знакомый шум прибежала техничка и начала мутузить провинившегося, так что все уткнулись обратно в свои тарелки. На истории, стоявшей в расписании последней, Леоне получает слабый толчок в бок. — Леоне. Шёпот окончательно привлекает его внимание, так что он разворачивается, встречаясь с пронзительными голубыми глазами Буччеллати. Тот выглядит немного смущённо и быстро отводит взгляд в пол. — А ты можешь, ну…тоже мне накрасить? — Прости, что? — Я про ногти. Аббакио устремляет взгляд на свой маникюр и издаёт короткое «а». — Да хоть сегодня. На этом их разговор прерывает учитель, делая им замечание, так что парни обмениваются взглядом, примерно значащим: «договорим после урока». Спускаясь по лестнице к раздевалкам, они возвращаются к теме. — Лак у меня с собой, только надо решить, куда пойдём. Ко мне точно не выйдет, туда соваться как минимум пару дней не стоит. — Тогда можем у меня, папы все равно до часов пяти не будет. Аббакио думает о том, что вроде успеть они должны и соглашается. Когда он разувается в чужой прихожей, часы на телефоне показывают 16.25. Он и раньше был в гостях у Бруно, так что вокруг все знакомо, хотя нельзя сказать, что привычно. Комната у подростка небольшая, но чистая и светлая, несмотря даже на то, что стены и потолок выкрашены в темно-синий цвет. Парни приземляются на кровать, которая располагается вдоль левой стены от входа и пока Леоне ищет баночку с лаком, то подмечает новый плакат. — Давай любую руку. Ладони у Буччеллати оказываются мягкими и очень тёплыми, и блондин думает о том, чем готов пожертвовать ради возможности брать Бруно за руку, когда ему только вздумается. Красить ногти другим оказывается намного проще, чем самому себе, так что Леоне постепенно расслабляется, наслаждаясь приятным весом чужой руки и то, как тёмная краска плавно расходится по чужим ногтям и те начинают красиво блестеть. Бруно весь сам такой аккуратный. Аббакио не до конца понимает, что значит эта мысль, быстро мелькнувшая в его голове. Бруно все ещё был мальчиком-подростком, но что-то в его общем образе слегка отдавало женским теплом. Не сказать, что женской красотой, хотя Буччеллати был очень красив и спорить с этим мог только слепой, а просто чем-то общим, едва поддающемуся описанию. В очередной раз опуская тонкую кисть в тягучий лак, Аббакио думает о том, что вряд-ли в каком-либо языке вообще существует подходящее словосочетание, ну или хотя-бы одно-единственное прилагательное. Хрупким или слабым брюнета точно назвать было нельзя, потому что на физкультуре тот иногда отбивал волейбольные мячи с такой силой, что они долетали до потолка и застревали между металлических прутьев. Из размышлений его выдернул завозившийся Буччеллати и еле слышимый звон ключей в прихожей. — Папа пришёл. — В смысле, «папа пришел»?! Ты же говорил, что раньше пяти его не будет. Поднявшись с кровати, брюнет скрылся за дверью, ведущей в комнату, мелькнув напоследок иссиня-чёрным вихром волос. Леоне остался сидеть один, пытаясь решить, что ему вообще делать. Надо было хотя бы выйти поздороваться, но что-то ему подсказывало, что как только он выйдет в коридор, мужчина открутит ему уши, за то что Леоне склоняет его сына заниматься какой-то херней. Всё же решившись выйти на шум, Леоне увидел Бруно, прислонившегося к стене и его отца, возившегося с верхней одеждой. Встретившись взглядами с мужчиной, Аббакио неловко поздоровался, на что старший Буччеллати приветливо улыбнулся. — Здравствуй, Леоне. Давно тебя у нас не видел, — на это парень что-то неразборчиво промычал, думая о том, как бы случайно не достать руки из карманов. Отец Бруно вроде был человеком лояльным, но почему-то блондину казалось, что эта лояльность распространялась только на его сына. Да и дебильная фиолетовая краска на корнях не прибавляла уверенности. Между тем мужчина прошёл на кухню, — Мальчики, будете кушать? — Да! — Не-е, мне домой уже пора, — парень попытался скользнуть к двери и ретироваться из чужой квартиры, но был схвачен за рукав. — Леоне! — брюнет недовольно зашипел на него, — останься поесть, ты чего? — Бруно, я не голодный, — парень попытался вырвать рукав, хотя при других обстоятельствах он готов был бы убить за то, чтобы Буччеллати умолял его остаться с ним, — я дома поем, пусти. — Знаю я, как ты дома ешь. Запрешься в комнате и выйти на кухню будешь бояться… Я бы тоже боялся, творись у меня дома такое. Повисла неловкая пауза, так как обычно эту тему у них в компании было принято не поднимать. Блондин отвёл взгляд в сторону. Теперь они стояли друг напротив друга, подпирая противоположные стены и тишину нарушал только тихий звук шуршащих пакетов, доносившейся с кухни. Коридор был узким, так что неуверенно потянувшись, Буччеллати легко достал до светлой пряди. — Сильно досталось? — Мг, — Аббакио едва хотел вспоминать о произошедшем и заставил себя хоть что-то ответить только из-за того, что голос Бруно звучал слишком тихо и жалобно. — Извини. — За что извиняешься, не ты же меня бил. — Пошли поедим... Леоне издал мученический вздох, но все же согласился с тихим «Ладно». Сидя за столом, он все ещё пытался спрятать руки, но когда перед ним поставили тарелку с тёплым супом, парень понял, что эта затея бесполезна. Бруно приземлился напротив него, а его отец сел во главе небольшого стола. Вообще, квартира у них была небольшая: только кухня, две спальни и совмещенная с туалетом ванная комната. Но всегда было убрано, светло и тепло. У Бруно был дом. Брюнет протянул товарищу ложку, перекидываясь почти через весь стол и светя свежим чёрным маникюром прямо перед лицом своего отца. Принимая прибор, Аббакио нервно сглотнул, ожидая ответной реакции мужчины, который точно увидел и руки сына, и руки самого Леоне. Однако тот спокойно откусил кусок чёрного хлеба и принялся за еду, предварительно обменявшись со всеми пожеланиями приятного аппетита. Блондин удивлённо похлопал глазами, но получив от Бруно тихую улыбку в ответ на свой вопросительный взгляд, тот также принялся есть. Суп оказался борщом, щедро украшенным сметаной, которую Леоне пришлось размешивать аж несколько минут. Еда была тёплой и уплетая её, Аббакио пытался вспомнить, когда в последний раз нормально ел. У него дома совместные трапезы были редким явлением, а когда они все-же собирались, Леоне неизбежно приходилось смотреть на пьянствующего отца и выслушивать тонну недовольств по поводу своего внешнего вида, успеваемости в школе, отношению к семье и вообще всех аспектов своей жизни. Так что таких мероприятий Леоне старательно избегал, все равно получая тумаков и за это. Обедая в компании Буччеллати, Аббакио находился в приятной тишине, нарушаемой только стуком ложек по краям тарелок и редкими дружелюбными вопросами. Блондину все ещё было неловко из-за того, что его пустили к семье. Но было приятно хотя бы один раз нормально покушать. Кажется, парень теперь понимал, что чувствуют люди, говоря о домашней еде.