На перекур?

По сути основной задачей командных спортивных игр является сплочение всех участников этой самой команды. Но на практике лозунг «Главное не победа, а участие» работает плохо или же не работает вовсе. Так что за один урок физкультуры, длящийся сорок пять минут ребята успевали поссориться и помириться минимум по сто раз. Хотя иногда счётчик примирений падал до девяносто девяти и остаток учебного дня все проводили по-отдельности, сами себе на уме. Самой конфликтной (особенно у старшеклассников) и по совместительству самой весёлой игрой негласно считался волейбол. Не то чтобы кто-то соблюдал жёстких правил, ну или хотя бы знал их наизусть. Парни не могли даже похвастаться наличием судьи лучше, чем физрук, изредка кидавший на них хмурые взгляды после особенно громких криков, чтобы удостовериться в относительном здравии всех участников. Но это и придавало игре хаотичности, особенного шарма и, можно сказать, некоторой свободы действий, за которую она всем так и полюбилась. Хотя эту же свободу существенно ограничивали другие факторы. Мяч в очередной раз пролетел мимо запоздало сомкнутых кистей Джорно, заставив его косу едва заметно качнуться от потока воздуха. Запыхавшийся юноша перевёл рассеянный взгляд с пустоты перед собой на откатившийся по полу мяч, но тут же вздрогнул от чужого крика, так и замерев в нелепой позе. — Сука, чья зона?! — высокий хвост Аббакио метнулся в сторону из-за того, насколько резко парень развернулся, разъярено глядя на заднюю линию, — Джорно! — Леоне, успокойся, — Бруно, стоявший спереди, растирал покрасневшие от постоянных приёмов запястья и также развернулся боком, стремясь вовремя успеть уладить зарождающийся конфликт, который судя по рявкающему Аббакио обещал быть грандиозным. — Не затыкай его, Буччеллати! — на этот раз голос подал Гьяччо, чьи голубые кудри были хорошо видны даже через сетку. Джорно почти физически почувствовал как постепенно краснеет из-за того, что в очередной раз приковал к себе взгляды всех игроков. Иногда Джованне доводилось слышать фразы о том, что, похоже, он идеален во всем. И возможно это было не так уж и далеко от правды. Красавец, ловкач и прилежный ученик с хорошим чувством юмора, он всегда оставлял у людей очень приятное первое впечатление. Но как оказалось, слабости у него все-таки были. Ну не умел он играть в волейбол. Переболел в младших классах период, когда все эту игру осваивали, а пришёл как раз, когда ребята набрались хоть какого-то опыта и начали более-менее нормально играть, ну или хотя бы понимать правила. Хотя Джорно и схватывал многое на лету, с этим видом спорта почему-то не совсем не клеилось. Он постоянно путался в зонах, последовательности их смены, на какую часть поля забегать было нельзя и как вообще разобраться, когда и почему мяч надо отправлять обратно на подачу соперникам. Так что юношу решительно отказывались принимать в игру. Даже заучи он эти дурацкие правила, теория без практики бесполезна, а в итоге практиковаться ему было не с кем. Вот так исторически и сложилось, что Джорно оставался на физкультуре либо отсиживаться на скамье освобождённых, либо играть в тридцать три с остальными отщепенцами. Так водилось до десятого класса, и не перейди он в другое учебное заведение на закате своей школьной жизни, так и жил бы он без волейбола, только вот судьба распорядилась по-другому. Если до этого никто не слушал о том, как сильно Джорно хотел играть со всеми, теперь никого не волновало его нежелание, потому по большому счету его просто затащили в команду за неимением седьмого игрока. Хотя на практике можно было позвать кого-то из старшеклассников, почему-то у них так не водилось. Чаще всего играли классом, то-ли из-за того, что в каждом была своя атмосфера, то-ли оттого, что все общие знакомые уже были заняты в собственных командах, а уроки не всегда совпадали, то-ли ещё из-за чего, но суть была ясна — Джорно не отвертеться. Так что теперь стабильно три раза в неделю, на протяжении сорока пяти минут он стоял на поле как бревно, неловко пытался принять очередную зверскую подачу Ризотто, случайно полетевшую в его сторону, честно старался не путаться у других под ногами, не мешая остальным парням в последний момент подбегать, чтобы отбить мяч и просто позорился. Хотя если отбросить все эти моменты неловкости, Джорно на самом деле безумно нравилось играть со всеми. Было весело наблюдать за тем, как Гвидо раз за разом с грохотом растягивается на полу, лишь бы успеть уберечь мяч от столкновения с землёй. Как шустрый Нар снова и снова спасал всех, на полной скорости мчась задом к другому концу поля. Как Леоне, стоя вплотную к сетке, с небывалым раздражением перебрасывался мячом с Формаджо, у которого временами резко начинал играть азарт в жопе. Как Бруно, перестаравшись с подачей отправлял мяч застревать между железных балок на потолке или в выступах у стен и, краснея, просил кого повыше достать его оттуда. Ну, и конечно, пополнять словарный запас с громко орущим из-за очередной благополучно пропущенной подачи с Фуго, было бесценным опытом. Вообще, они с Паннакоттой были в одной лодке. В их случае, тонущей. Новоприбывшему Джорно как раз от Фуго перешло почётное звание худшего игрока. И у них даже были схожие причины. Постоянные олимпиады и отсутствие в школе отразилось не лучшим способом на социальной адаптации парня, а взрывной характер только подливал масла в огонь. Так что они прекрасно понимали друг друга и если Мисты поблизости не оказывалось, блондина выгораживал от нападок одноклассников именно Паннакотта. Но если подумать, выгораживание от кого-то особо и не требовалось. Чаще всего, хоть парни и были раздосадованы резко сорвавшейся удачной партии, всё понимали и быстро отпускали, стремясь вновь продолжить игру. Особенно приятно было получать похвалу и всеобщие аплодисменты после действительно хорошего принятия или обрадованные возгласы от удачной подачи. Гвидо, постоянно бегающий где-то рядом и время от времени дающий тихие подсказки о том, когда надо возвращать мяч соперникам или же отойти обратно на свою зону на которую парень забыл прибежать второпях пытаясь успеть за летящим снарядом, придавал ещё большей уверенности. Так что можно считать, что на Джорно все ругались понарошку. Даже Аббакио. Чего не сказать об одиннадцатиклассниках. Там все было по-настоящему. Там шли игры не на жизнь, а на смерть. Отвлекшийся на возгласы, доносившиеся со второй половины спортивного зала, Нориаки резко повернул голову, и, быстро перенеся вес на согнувшуюся ногу, в последний момент отбил мяч предплечьями, так и не моргнув глазом. Живо вернувшись в игру, он проследил взглядом за траекторией мяча, в голове благодаря самого себя за то, что вчера сдержался и не изрезал руки, вспомнив о скором уроке физкультуры. Если бы Какеина попросили по шкале от одного до десяти оценить боль отбивания мяча руками со свежими порезами, он выставил бы от одиннадцати до двух миллиардов, в зависимости от силы удара и толщины кофты в которой он шнырял по полю. Тем временем мяч по воздуху пересёк границу сетки и с грохотом ударился о землю, вызывая у Какеина довольную улыбку. На той стороне вмиг развернулась драма. — Полнарефф, СУЧИЙ ТЫ РЕБЁНОК, КУСОК ДАУНА, ПОЧЕМУ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ НОРМАЛЬНО ПРИНЯТЬ НИ ЕДИНОЙ ПОДАЧИ НАХУЙ? — Рот закрой, я разогреваюсь, придурок! — Жан обиженно заголосил на такие претензии друга. Во время волейбола Джотаро становился как никогда разговорчивым, только вот Полнареффа это не особо радовало. — Мы уже двадцать минут играем, пёс сутулый, разогрейся уже! — каждый раз слушая эти тирады, парни вспоминали о том, почему они чаще всего играют вчетвером, отдельно ото всех. Их просто боялись. При чем боялись всех четверых почти в равной степени. Отчего-то они слишком серьёзно воспринимали эту игру и от этого она становилась почвой для многочисленных конфликтов. Однако, когда великая четвёрка все-таки позволяла себе почтить остальных одноклассников своим присутствием в общей игре, между лидерами команд разыгрывалась нешуточная борьба за участников. Джотаро славился в узких кругах своими подачами. Не важно, делал он это, заряжая по мячу пятерней сверху, изворачивался, делая это сбоку, да так, что мяч ещё и летел кручено или же со всей дури лупил по нему снизу — результат был один и тот же. Подача всегда удавалась на славу. Куджо не попадал впросак даже когда исполнял самую рискованную и сложную подачу — силовую в прыжке. В таких случая грохот обыкновенно раздавался два раза подряд. Первый от мощного удара, отправившего мяч в полет, а второй от возвращения Куджо на землю. Короче говоря, стоило противнику ошибиться и позволить парню занять позицию подающего, как поле наполнялась хлопками от летающего туда-сюда мяча, перебивавшим своим грохотанием военные сцены из «Пиратов Карибского моря» и «Войны и Мира» вместе взятые. Мало того, стоило Джотаро вступить в эту роль, держался за неё он до последнего, да так крепко, что уже не сгонишь. Единственным из выпускников, кто мог в этом искусстве потягаться и попытаться противостоять Джотаро был Мохаммед, которого живо утягивала к себе команда, оставшаяся без главного претендента, чтобы не дай Боже, позволить соперникам прикарманить сразу двух талантливых игроков. Хоть парень и предпочитал вести более активную игру в передней линии и не брезговал брать ответственность за неё на себя, сильные руки приходились очень кстати и не редко помогали и на задней линии. Расчетливость и способность сохранять холодность даже в самые пылкие и напряжённые моменты игры тоже не пропадали даром, так что хоть и не каждый раз, но с завидной стабильностью Мохаммед с хлесткой точностью отправлял мяч если не в самое слабое место вражеской команды, то точно на игрока, который был в состоянии обеспечить хорошую партийку. И зачастую в этой роли выступал Нориаки. До последнего он мог казаться расслабленным и даже отвлечённым от хода игры, однако на самом деле парень всегда был готов к очередной блокировке мяча. Иногда, соперники не сговариваясь начинали бомбить по нему, но тот каким-то образом успевал заспавниться на нужном месте, принимая очередную подачу вместо другого зеваки. Хотя иногда не обходилось без потерь. Временами находился умник, который после неловкого столкновения начинал ругать Нориаки за то, что тот не на своём секторе, а бежит сломя голову через все поле. Тогда уже нередко развязывались словесные перепалки, но все зачастую принимали сторону Какеина, чем на самом деле очень радовали парня. Но на все вопросы о том, откуда у него такие способности, отмалчивался или неопределённо пожимал плечами, что-то бубня о волейбольной секции в прошлой школе. Ну, а Жан… Мяч снова столкнулся с землёй, пронесшись над руками Полнареффа, который даже не успел внутренне подготовиться к последующему громкому выговору, пока Нориаки разразился хохотом. Для честности можно было сказать, что блондин неплохо держался в первой линии, но по большей части он бегал по полю и веселил окружающих своими выходками. И хотя часто он больше раздражал тем, что предпочитал игре дурацкие выкрики, без Полнареффа на поле сразу становилось слишком пусто и тихо. Начинало не хватать чужих авторских подач, когда парень становился ко всем задом и, зажав мяч между колен, с громким смехом лупил кулаком по нему, отправляя в полет. Но чаще всего окружающие предпочитали не признавать того, что без клоунады Полнареффа играть было в разы скучнее, так что выходило то, что выходило. — ПОЧЕМУ У МЕНЯ В КОМАНДЕ ВСЕГДА ОДНИ ИНВАЛИДЫ?! — Я С ТОБОЙ ВСЕГДА ИГРАЮ ВООБЩЕ-ТО! — Жан-Пьер сразу же принял оборонительную позицию, пытаясь перекричать хриплые вопли раскрасневшегося Куджо — ТАК В ЭТОМ БЛЯТЬ И ДЕЛО! Идите нахуй, я с этим долбоебом играть не могу, меняемся. — Ну и пожалуйста! — парень тут же поплелся на другую сторону зала, ныряя под сеткой. Абдул, закатив глаза, тоже двинулся по направлению к сетке, но его притормозили возмущения, на этот раз последовавшие от Нориаки. — Эй, так не честно! У вас будет два сильных подающих в команде, вы нам мяч в руках подержать не дадите! — Критикуешь — предлагай. — Давайте Джотаро втроём отпиздим и всё. — Жан, ещё одно такое предложение и я закину тебя в баскетбольную корзину. — Как вы меня заебали, вы просто не представляете… — Абдул разочарованно вздохнул, прикидывая, сколько времени у них уйдёт на выяснения отношений. — Ой, бля-я, — Какеин оставил Мохаммеда с Жан-Пьером на одной стороне поля, присоединяясь к брюнету, одиноко стоявшему на другой, — Давайте играть, прошу, — парни что-то согласно пробурчали, разбредаясь по своей части поля, пока их одноклассники, прервавшие собственную партию, облегчённо выдохнули. Из-за того, что в зале можно было уместить только две сетки за раз, кому-то приходилось ютиться на одной, если кто-то изъявлял желание играть отдельно. Хотя, в этом были свои плюсы — на четверых пол спортивного зала было слишком жирно. И пока остальная часть класса отходила от волнения по поводу собственной безопасности, Джотаро времени зря не терял. — Нюхай бэбру! — так и оставшись с мячом в руках, он в очередной раз подпрыгнул и с громким выкриком осуществил подачу, пришедшуюся прямо в лицо Полнареффа. Какеин снова залился смехом, из-за Куджо, с каменным лицом показавшего средний палец и так пострадавшему другу. — Ты специально, да?! Специально же, блять! — Я вас троих ненавижу… — Мохаммед, который, похоже, являлся единственным, кто реально хотел играть, устало потирал глаза, внутренне все-же пряча лёгкую ухмылку, вызванную красным отпечатком от мяча, оставшимся на бледном лице Полнареффа. И хоть атмосферу, обыкновенно царившую в этом мини-составе трудно было назвать хотя-бы дружелюбной, ребята, заставшие прошлогодние уроки физкультуры на своём опыте узнали что такое по-настоящему не дружелюбная атмосфера. В том году шла настоящая междоусобная война, главной причиной которых стали тогдашние одиннадцатиклассники. Дьяволо со своей компанией ближайших друзей содержали в себе столько дерзости, дикости и неуважения к окружающим, сколько, казалось, не было во всей параллели старшеклассников, если не во всех учащихся в совокупности. Он со своими дружками был неуправляем, и если нынешние выпускники ограничивались безобидными шутками и мелкими подлянками, те отрывались по полной, откровенно гадя и всячески пакостя всем, кому попало. Их выходки доходили до того, что даже у добрейшего Джонатана язык не поворачивая назвать их шкодниками. Парни были чистейшей воды хулиганьем и сказать, что вся школа не выдохнула с облегчением, когда те выпустились, значит солгать. Тем не менее, в школе все ещё был какой-то процент учеников, сходивший с ума по этой компании. Некоторые пытались даже примкнуть к ней, но вскоре получали быстрый и четкий отказ, хотя, если какой-то особенно настырный не понимал все достаточно ясно, ребята не брезговали ни угрозами, ни шантажом, ни даже физической силой. И не ясно было что так привлекало в этих парнях, заставляя у многих пользоваться спросом, даже несмотря на страх, в котором они держали школу и дурную славу, исходившую от них. Хотя, что ещё может привлекать школьников в подобных личностях? Лёгкая, весёлая жизнь, реки бухла и хорошая дурь. От Дьяволо с дружками мощно несло криминалом. Дело было даже не в том, что каждый из них стоял учёте в детской комнате милиции. Странноватый парень Секко, вечно таскавшийся с видеокамерой едва не загремел в колонию для несовершеннолетних на пару со своим другом-головорезом Чоколаттой, проявлявшему не совсем здоровый интерес к главам, посвящённым человеческой анатомии в учебниках биологии. Тициано постоянно видели в каких-то притонах для наркоманов, неизменно в объятьях своего ненаглядного Сквало, который в большинства случаев и инициировал их «посиделки». А Дьяволо был настоящим королём этого царства хаоса. Как отрешенный от всего мира аристократ он сам правил бал, заручаясь поддержкой своей восторженной свиты. Казалось, все, что бы он ни выкинул, непременно сойдёт ему с рук. Он был хитер, считался только с правильными людьми, имел достаточно знакомств и полезных связей с совершенно разными личностями, что давало ему возможность выкрутиться из практически любой ситуации и раз за разом выходить сухим из воды, продолжая уверено шагать по головам прямо к свой цели, какой бы она ни была. Им нравилось пить, курить, запугивать и откровенно унижать всех кого не попадя и это не раз становилось причиной многочисленных конфликтов и поводам к дальнейшему исключению, хотя, непонятно как, но удалось все-же не вылететь до конца одиннадцатого класса. Временами они заходили так далеко, что даже миролюбивый Буччеллати не выдерживал и лез поперёк батьки в пекло, заранее зная, что получит по зубам, однако все равно ввязываясь в драки из принципа. А надо было ой как постараться выбить его из колеи настолько, чтобы Бруно, обычно выступающий в роли примирителя, сам пошёл на кого-то с кулаками. Однако, причина их прошлогодней войны была намного более невинной, чем могла бы быть. Пока девятиклассники играли своей командой, старшую параллель заставляли играть друг с другом. Хотя, порой физрук, в попытки реконструировать события Бородинской битвы, загребал и несчастный девятый класс, у которого совпал урок с этим кромешным адом и они все вместе играли в вышибалы. При чем играли очень ожесточённо. Там отыгрывались за всё. За вечные нападки, оскорбления и отнятую в туалетах мелочь. Мяч летал по полю, как пушечное ядро. Играли грязно, мстительно; били бездумно, не зная меры, били на зло и партии выигрывались не благодаря, а вопреки. И все-таки никто не забудет победоносного выражения Буччеллати, который, в тот миг, казалось ни чему другому в своей жизни ещё так не радовался, как чужому разбитому носу и слипшимся от крови малиновых прядей. Ему еще пришлось столкнуться с последствиями подпорченной репутации Дьяволо — сплетни о том, что выпускнику сломала нос девятиклашка, быстро разлетелись по школе, но факт оставался фактом — Буччеллати честно победил в той неравной игре. Ладно, на самом деле все было не так грандиозно, как всем запомнилось. Но удар и вправду был впечатляющим. Теперь все стало спокойнее, хотя яркое напоминание о прежних временах иногда появлялось в школе. Дьяволо оставили на второй год из-за того, что парень до последнего пинал хуи, так что до итоговых экзаменов его просто не допустили. Спидвагон, как и все учителя, отговаривавшие того от подобной авантюры, понимал, что оставлять его ещё на год — себе дороже, но чувство справедливости не позволяло ему просто так отпустить нерадивого ученика. Не сказать, что парень вынес какой-то урок. В школе он принципиально не появлялся уже с начала года, но осадочек остался. Часть их банды поступила в какое-то районное ПТУ, только толку от этого особо не было, парни все равно продолжили ежедневно где-то тусоваться, но теперь в школе хотя-бы было потише. Игру прервал пронзительный свист, слившийся с разочарованным стоном Наранчи, который, пытаясь освоить новую подачу, сталкивался не только со сложностями в её исполнении, но и с Ризотто, бессовестно стоявшим вплотную к сетке и одной рукой отражавшим едва долетавшие до сетки мячи. Все засобирались, направляясь в сторону огромных дверей спортзала, когда Гирга, издав воинственный вопль, зарядил худой ладонью по мячу так, что тот перелетел весь зал и, столкнувшись со сложенными лодочкой запястья и Нориаки, решившего попытать удачу, в итоге пришёлся в затылок Прошутто. Обыкновенно все ещё хотя-бы на пару минут задерживались, чтобы отыграть пару последних подач, но на этой перемене все сломя голову бежали в столовую на обед. Какеин, вырвавшийся вперёд всех на бегу поежился от холода коридора, тянущегося от спортивного зала, мимо раздевалок, маленького кабинета, где обычно гонял чаи учитель физкультуры, и выходящий в общий коридор первого этажа. Юркнув в ещё пока пустующую мужскую раздевалку, он ещё на ходу принялся поспешно стягивать толстовку через голову. Он всегда стремился начать переодеваться первым, чтобы успеть скользнуть в рубашку и скрыть белые следы на руках от посторонних глаз. И хоть сильно выделялись только свежие порезы, паранойя и желание избежать возможных тяжёлых разговоров с Джотаро, который непременно бы попытался снова поднять старую тему, давали о себе знать. В комнату ворвался Жан-Пьер, вырывая Нориаки из тяжких размышлений, однако в глубь он не прошёл, оставшись у двери. Схватившись за косяки он выждал пару секунд, прислушиваясь, и мощно лупанул по двери ногой, заставляя ту столкнуться с человеком, так что по ту сторону раздался глухой выкрик. Заржав, Полнарефф отскочил от захлопнувшейся двери, только что издавшей громкий глухой звук, но уже секунду спустя на пороге показался раскрасневшийся Куджо. — Мразь, — Джотаро сорвал с себя майку и бросил её в хохочущего друга, проходя к низким скамеечкам и принимаясь рыться в спортивном мешке в поисках сменки. Нориаки, застегивающий мелкие пуговицы на рубашке, тихо фыркнул. Раздевалка постепенно наполнялась людьми, создавая чуть ли не давку, так что Какеин поспешил удалиться, как только закончил с одеждой. Обыкновенно парни ждали друг друга уже снаружи раздевалки, так что Нориаки смиренно стоял, тягая торчащие нитки из своей клетчатой шерстяной жилетки, глядя на то, как салатовая ткань идёт волнами. Часто на ожидание уходило по пять минут, но орава голодных подростков — это вам не шутки, так что все заспидранили, желая поскорее покушать. Столовая встретила их привычным гамом и обилием запахов. Каждому классу выделялись по два стола, но парни были не пальцем деланые, так что сами занимали круглый столик в углу за буфетом, когда тот был свободен. Однако, сегодня судьба была к ним неблагосклонна и столик куда-то утащили, так что пришлось разбредаться по своим местам. На самом деле бирюзовые столы, издалека похожие на гранитные плиты, как конструктор получались из столов поменьше, так что несмотря на предполагаемую тесноту, мальчики постоянно оказывались поодаль от всего класса. Не сказать, что те были против, у них была своя атмосфера, да и к тому же, младшая часть компании неизменно подтягивалась к ним, так что места хватало на всех. Скинув портфели на потертые подоконники, ребята быстро заняли свои места, параллельно продолжая обсуждать прошедшую игру. Нориаки стащил с соседнего стола последние вилки, передавая те друзьям и сам принимаясь за трапезу. Редко когда парни ели молча, предпочитая постоянно отпускать шутки или обсуждать предстоящие уроки. Вгрызшись в розовую сосиску, Полнарефф довольно протянул, жуя: — Счастье — это сарделя и ничего больше, — Полнарефф выглядел как огромный кот, грозящий вот-вот замурчать от удовольствия и Нориаки, невольно проведший такую параллель улыбнулся собственным мыслям. — Жан, Бога ради, закрой рот. Я у тебя сосиску спизжу хули ты делать будешь, ты давай заканчивай с этой хуйней, —похоже, после физкультуры Джотаро был настроен только на восстановление сил, так что парни, посмеявшись, замолчали. Уплетая гречку, Жан-Пьер заметил на дальнем конце их стола одинокую порцию и, оглянувшись в поиске владельца, тут же потянулся к ней. — О-о-о, повезло, повезло. — Чур моя половина! — Ле, а че это вы ее делите без меня? — Делить чужую порцию априори не правильно, — Мохаммед, как всегда оставаясь единственным серьёзным человеком с хоть какой-то каплей совести в нем, махнул вилкой в сторону друзей, склонившихся над бедной сосиской как коршуны. — Тогда я просто забираю все. Не будем делить, раз не правильно, — Полнарефф с довольным видом зацепил мягкую колбаску вилкой и плюхнул на оставшуюся в своей тарелке кашу, вызвав недовольный вопль у Нориаки. — Делись, гнида! — рыжий отломал себе приличный кусок и, оставив тот болтаться на вилке, с ходу откусил от него под возмущения Жан-Пьера. — Блять, может вы мне хоть что-то оставите? — Куджо подорвался со стола, в надежде тоже ухватить себе что-то, но Полнарефф схватил порцию и поднял ту высоко над головой. — Пошёл нахуй, дай поесть. — Это даже не ваша порция! — Дай мне сосиску, придурок! Парни наперебой заговорили, Джотаро все пытался достать до тарелки, но так только сильнее провоцировал Полнареффа и все кончилось тем, что им обоим пришлось успокоиться, потому что строгие взгляды учителей давали понять, что если они сейчас же не прекратят, то доедать будут в кабинете директора. Через какое-то время в тарелку Полнареффа прилетела половинка помидора и он, не до конца поняв что к чему, ошарашенно поднял взгляд на всех присутствующих. Какеин захихикал. Жан-Пьер, построив в голове сложнейшие логические цепочки, пришёл к выводу, что помидор принадлежал Куджо, так что тот отправился обратно к нему в тарелку. Джотаро невозмутимо вернул плод обратно. Через мгновенье к помидоровой тусовке в порции Жана присоединился ещё один член, на этот раз принадлежащий смеявшемуся Нориаки. — Блять, вы охуели? — Полнарефф тоже уже был не в силах сдержать просящуюся наружу улыбку, вызванную горой помидоров в его тарелке, но прежде чем он успел бы вернуть овощи по местам, на каше появился ещё один. Мохаммед, возможно и был самым разумным среди них человеком, но рано или поздно он присоединился ко всеобщему веселью. Парни окончательно подались атмосфере нарастающего хаоса и засмеялась, когда Нориаки потянулся вилкой к порции, которую они так неудачно поделили. — Какеин, давай чокнемся, — Жан-Пьер, трясясь от смешков, действительно поднес помидорину на вилке к заливающемуся смехом Нориаки и после того, как они столкнулись Какеин уронил последнюю красную половинку томата Жану в тарелку прямо со своей вилкой. От этого парней окончательно вынесло и Нориаки, до того смеющийся беззвучно, откинулся назад и залился громким смехом, пока Полнарефф хихикал, прикрыв глаза ладонью. В итоге ребятам сорвало тормоза и уже не думая ни об эстетических, ни о моральных нормах, они пустились во все тяжкие. Так что к тому времени, как к их столу потянулись десятиклассники, по центру красовался стакан с когда-то находившемся в нем киселем, однако судя по тому, как Какеин, трясущимися от смеха руками, вливал туда остатки вишнёвого сока из своей литровой коробки, теперь там был далеко не только кисель. — Это что? — Наранча, плюхнувшийся на ближайший свободный стул, вопросительно указал на стакан. — Мы не знаем, — Абдул давно уже сдался и теперь сидел улыбаясь, а из его груди доносились частые гарканья, похожие на смешки. — Возможно отрава, — рыжий, только успокоившись, снова лёг на стол в очередном приступе, вызванном шуткой Жана. А тот, завидев такую реакцию, попытался продолжить, но его не вовремя перебил Аббакио, увидевший их гениальный проект в виде порции Полнареффа с кучей помидоров и остатками былой роскоши в виде погрызенных сардель и двумя вилками, торчащими из них как копья. — Нахуя тебе две вилки, типо две сосиски — две вилки? Как-то, я смотрю, ты сильно по-царски живёшь, дружок. У меня в доме одна ложка на троих человек и дворового кота, которого мы съедим. Наранча чертыхнулся и чуть не упал со стула из-за маленького монолога Леоне, который не упускал шанса отпустить шутливый упрёк, если был в хорошем настроении. А хорошее настроение Аббакио было явлением крайне редким. И даже несмотря на то, что шутка содержала в себе мнимую долю обиды на пустую трату продуктов, Леоне никогда не возникал с претензионным «Лучше бы мне отдали», так что все присутствующие заулыбались, прекрасно понимали чужой юмор. — Парни, у меня к вам деловое предложение, — Жан-Пьер все-же порвался закончить свою мысль, тут же приковывая к себе внимание присутствующих, — кто выпьет это, тому сотку, — парень полез в карман за деньгами, стремясь показать серьёзный настрой, —нет, даже по-другому. Кто выпьет залпом, тому пятихатку. Компания возбуждено гудит, но из-за полупустой столовой, обращать на них внимание некому. Никто особо не воспринимает предложение всерьёз, все шутят, но Леоне стоит молча. Он думает. Пятьсот рублей это много. На эти деньги он может питаться недели полторы, а то две. Если не поленится гонять в дальний магазин, то может растянуть это всё на месяц, скупая дешёвые дошики. А если нет, то он сможет пообедать в столовой ближайшего ВУЗа, если сумеет как-то распределить эти деньги. С чего вообще Жану давать за подобное целых пятьсот рублей? Аббакио никогда не считал чужие деньги, ему дела не было, куда и кто тратит свои карманные, но тут ситуация выглядела немного иначе. — А что там? — Леоне подал голос и все тут же обернулась на него. — Ну-у-у, — Полнарефф почесал затылок, глядя на содержимое граненого стакана, улыбаясь и поднимая его, — основа это кисель получается. Ещё там побывала сосиска, помидор, на дне я вижу гречку. А вот, ещё там точно есть вишнёвый сок и молочный коктейль… Блять, мы вообще какие-то дикие, мне теперь жалко еду че-то стало. — Забивные. — Вы туда не харкали? — узнав состав Леоне заколебался. Точнее засомневался он в том, что выпьет это залпом. С другой стороны, сто рублей тоже деньги. Ну, проблюется он разок, ничего страшного. – Вроде нет, — Аббакио вздохнул. Купюра у Полнареффа в руках была правда нужна, так что махнув на все рукой, он забрал стакан под раздавшиеся за спиной удивлённый выкрики вперемешку с гоготом. Леоне прекрасно понимал, что смеются не с него, так что не особо обращал внимание на происходящее, настраивая себя на предстоящий подвиг. Жижа в стакане выглядела не слишком обнадеживающе. — Пиздец, выглядит так, как будто кто-то туда кончил, — компания снова закатилась смехом, однако среди общего роготания Леоне различил неуверенные слова о том, что он может этого не делать, если не хочет. Не придав значения безликому выкрику, он резко выдохнул, будто собирался пригубить стопарик спиртного и опрокинул стакан. Отхлебнув, он сразу же скривился, но пить не перестал. Кадык заходил под тонкой кожей, а в резко наступившем молчании, казалось, раздавался только звук тяжёлого дыхания Аббакио. Всё произошло за пару секунд и прежде чем с грохотом опустить осушенный стакан на стол, Леоне раскрыл зажмуренные глаза и забрал деньги из рук восхищенного Полнареффа, пихая смятую купюру в задний карман своих брюк. Разогнувшись, Леоне уронил стеклянный стакан. Тот был пуст. Аббакио громко сматерился. — Бля-я-ять, гадость, просто нахуй отвратительно, — он попытался вытереть губы, но вовремя вспомнил о том, что те накрашены и просто сделал вид, что его вот-вот стошнит для пущего эффекта. Восторженная публика зашлась смехом вперемешку с аплодисментами, кто-то бросился на Леоне сзади и тот заулыбался, радуясь, что сумел не только остаться в плюсе, но и вызвать всеобщее возбуждение. Не успев вдоволь насладиться своей минутой славы, Леоне вместе с остальными погнали из столовой, так как звонок на урок давно прозвенел, а они все ещё не разошлись по кабинетам. Бегом поднимаясь по лестнице, Леоне выслушивал комментарии остальных, но быстро свернув в противоположную от их класса сторону, парень направился к туалетам. Незримой тенью за ним последовал ещё один человек. Буччеллати изначально не понравилась вся эта затея. Нет, у них в компании никто и никогда бы не позволил себе, а тем более другим, унижать кого-то. Но с самого начала вся эта ситуация больше походила на издевку над Леоне. Злую, ужасно злую шутку. Все же знали о проблемах других. Они были друзьями, а потому делились наболевшим, но чтобы так грязно использовать это против своих же? На кого был расчёт? На наивного Наранчу, что купится на это ребячество или Мисту, которого все время кто-то брал на слабо. Если Леоне так нужны были деньги, почему тот в конце концов просто не сказал? Наверно, гордость не позволяла. Бежав по пустым коридорам Буччеллати корил себя за то, что не успел все это остановить, но прямо перед дверью мужского туалета, где мгновение назад скрылся Аббакио, он резко остановился. Нет. Никто не стал бы делать это специально. Жан просто пошутил, а в итоге все вылилось в ситуацию, где плохой контекст видел только Бруно. Тонкая ладонь зависла над дверной ручкой. Возможно, Леоне не нуждался в его помощи. Может Бруно вообще всем надоел со своими постоянными чтениями морали. Может он снова чуть не испортил всем веселье? Что-то все равно не позволяло Буччеллати просто оставить все как есть. Надо было хотя-бы убедиться в том, что с Аббакио все хорошо и ему не нужно в медпункт за активированным углем. Выглядел тот коктейль и вправду ужасно. Тем временем Леоне уже стошнило один раз. Тело напряглось и он пожалел, что развязал свой хвост, как только вышел из спортивного зала после волейбола. Он закашлялся и склонился над унитазом, снова толкая два пальца в рот. Хотелось проблеваться, попить воды и, избавившись от отвратительного привкуса, вернуться на урок. И чем бы сейчас не была забита голова Леоне, плохие мысли о том, что в таком положении он находится уже не в первый раз за неделю, назойливо в неё лезли. Он снова начинает пить и это настораживало. Меньше всего Аббакио сейчас хотелось снова застрять в этом цикличном кошмаре дешёвого алкоголя, побоев и похмелья. Когда хотя бы в школе все наконец-то наладилось. Надо было срочно прекращать. Зря он пошёл на ту вписку Формаджо. Так и знал, что этим все кончится. Раздавшиеся тихие шаги заставили Аббакио оторваться от своего увлекательного занятия. Дверь в его кабинку со скрипом отворилась и на её месте появился обеспокоенный Буччеллати. Похоже, ходить за ним по пятам, каждый раз, когда Леоне убегал в парашу, у него уже стало обычаем. Класс, теперь он стоит на коленях перед Бруно со своей блевотней, плавающей в толчке. — А если бы я срал? — Буччеллати тут же смутился, неловко прижимаясь головой к плечам. — Извини, — он уже порвался закрыть дверь обратно, но Леоне его остановил. Вообще, как минимум надо было встать с коленей и оторваться от унитаза, а потом говорить, но Аббакио было откровенно западло. Хуже уже не будет. — Что хотел-то? — в комнате образовалась тишина. Бруно не спешил с ответом, мялся и даже у себя в голове ходил вокруг да около вопроса, вертевшегося на языке. — Ты в порядке? —Ну, как видишь, — Леоне усмехнулся. — Нет! Да, но нет. Я не про это, — парень вопросительное уставился на него, а Буччеллати не мог из себя ничего выдавить, продолжая неловко теребить разваливающуюся дверь, — Леоне, только не думай, что мы смеялись над тобой… — Ты о чем? — Аббакио непонимающе нахмурился. — Ну, вся эта история с деньгами и спором. Некрасиво вышло, — между ними снова воцарилось молчание. Брюнет все сильнее нервничал, потому что серьёзное выражение лица Леоне не предвещало чего-то хорошего. Вдруг, он улыбнулся. — Бруно, мне все равно. — Ч-Чего? — юноша вытянулся, удивлённо глядя на друга, разворачивающегося обратно к туалету. — Мой путь непрост, но от того чудесен, — из-за того, что Леоне склонился над унитазом, его голос зазвучал эхом, но судя по тону тот был весел, — мне по угару было это сделать, — Бруно растерянно ахнул. — Ты уверен? Просто, ну… Выглядело так будто с тебя все смеются. Я понимаю, что все так только со стороны, но все было случайно, я уверен в этом. — Так если уверен, то зачем все мусолишь? — Аббакио разогнулся, теперь уже убежденный в том, что рвотный позыв ещё не достиг своего пика и снова обратился лицом в к Бруно. — Я волнуюсь за тебя. Они молча уставились друг на друга. Буччеллати уже не был так серьёзен и обеспокоен, как прежде. Но дела это особо не меняло. Он правда волновался. Вспоминая Леоне таким, каким он ещё пятнадцать минут назад, сердце обливалось кровью. На физкультуре он выглядел совершенно по-другому. Когда метался по полю в своих шортах. Когда подпрыгивал, обнажая впалый живот. Когда высоко задирал руки, отчего его лёгкая майка натягивалась. Несмотря на всю его болезненную бледность, острые черты и простую одежду он был красивым. Красиво стоял, подавал, кричал, радовался изменению счета в их пользу. От него уходила аура уверенности. Сейчас он выглядел…Жалко. Бруно не любил это слово, он даже не понимал, что так изменилось в Леоне, отчего он стал выглядеть совсем по-другому. Больше всего Буччеллати боялся, что это была горькая обида. Теперь он добился лишь того, что они оба были смущены, но удовлетворительное спокойствие от осознания того, что со слов Леоне, он ни на кого не злится, ласкало изнутри. Здорово, что у них все друг другу доверяли. Аббакио в свою очередь не мог ничего ответить на такое, вроде бы простое, но откровенное признание. О нем волнуются. Приятно. Он хотел уже было ответить будничное «Не стоит», каким всегда отделывался от подобных ситуаций с Буччеллати, но в последний момент другое слово соскользнуло с его губ. — Спасибо.А теперь, если ты не против, я закончу одно дело. На секунду зависнув, Буччеллати кивнул, закрывая за собой дверь, но так и не выходя сразу из комнаты. — Тебя подождать? — Как хочешь, — Леоне бросил это, рассчитывая поставить точку в их разговоре. Всё стихло и ему показалось, что Бруно вышел, просто Аббакио не услышал этого, так что парень снова наклонился, собирая волосы рукой в неряшливое подобие хвоста. — Я подожду. Дверь с тихим скрежетом захлопнулась, оставляя Леоне наедине с собой и непонятным чувством, расцветшим в груди.