***
Первую процедуру я не помню. Как и вторую, и третью… Более менее остаться в сознании получилось только по прошествии семи инъекций. И лучше бы я и дальше продолжал ничего не помнить. Перед глазами до сих пор стоит картина, как в обездвиженную кость медленно входит толстая игла металлического шприца, как жидкость медленно, словно бы поддразнивая меня, течёт по моей руке, подступая к груди всё ближе и ближе, принося невероятные ощущения. — Больно! — кричу, я, не в силах сдерживаться. Изо рта вытекает красная субстанция, из глазниц — слёзы, перемешанные с ней же. Меня трясёт, конечности заламывает неудержимая судорога. По всему телу выступает ледяной пот, в то время как внутри перетекает этот яд. Кажется, ребра начинают хрустеть, а позвоночник выгибается крутой дугой. — Держите его! — кричит Он. Ко мне подлетает большой мохнатый монстр, со странным блеском во взгляде. Да, я знаю. Им всем нравится видеть, насколько сильно я страдаю. Но тогда я не мог сдерживаться, ведь был ещё так мал. Огромные лапы хватают меня за тело, острые когти словно случайно сжимаются посильнее, царапая ребра и оставляя отметины на них. Они никогда не заживут. Сорок восемь минут тридцать две секунды. Столько длился первый припадок, после введения Решительности. Когда лихорадка спала, я моментально отключился. Уже не помню, как меня подхватили и перенесли в камеру. Самая маленькая комната из всех. Камера была обшита мягким материалом. Здесь не было ничего. Я спал, сжавшись в комок в левом верхнем углу. Когда я освоил счёт, начал царапать на обшивке крохотные палочки, показывающие смену дней. Самое страшное наступило немного позже.***
Я стоял посреди большой белоснежной комнаты. Слева от меня, под самым потолком было стекло, откуда за мной следили. Там же находился динамик, из которого поступали приказы. — Используй бластер и порази все мишени, — приказал стальной голос. Как только появились парящие диски, я моментально подчинился. Выполнять приказы нужно беспрекословно. Иначе меня ждет наказание. Передо мной появился большой череп. Его пасть распахнулась, и оттуда моментально вылетел белоснежный, ослепляющий луч. Три секунды у меня ушло на то, чтобы уничтожить десять мишеней. Внутри образовалась тяжесть. Я скорчился, но продолжил упрямо стоять на ногах. Если я упаду — Он будет недоволен. Над дверью сзади загорелась красная лампочка. Я быстро подошёл к стене и упёрся о нее лбом. В помещение зашёл монстр, которого я вижу достаточно редко. Тогда я ещё не знал, как называется эта подраса, но почему-то мне нравился его взгляд. И ощущения. Когда он смотрел на меня, то делал это совсем не так, как делали другие. Он всегда первым отворачивался и старался как можно меньше пересекаться со мной взглядами. Но когда это происходило, в его голубых глазах проскакивала… жалость? Он не принимал участия в экспериментах, но проводил меня между испытаниями и приносил мне еду. Монстр осторожно и быстро завязал мне глаза. Я не знаю зачем это было нужно, но возразить всё равно не мог. Он связал мне руки и повёл на выход, подёргивая верёвку, чтобы я понимал, куда иду. Но я и так это знал. Я запомнил маршрут ещё в первый раз, в последствии не натыкаясь ни на что. Мы вышли из комнаты и ожидаемо свернули налево. Сейчас будут тесты. Монстр вышагивал впереди, мерно покачивая верёвкой и периодически оборачиваясь, чтобы проверить меня. Я никогда не слышал голоса этого Сторожа. Но мне нравилось в нём то, что он никогда не толкал меня, не подгонял и не тряс. Это делали все, кроме него. Двери с небольшим пиканьем открылись и мы вошли внутрь. Мне сняли повязку и поводок, чтобы я смог дойти сам. Это помещение было обтёсано плиткой. Здесь была большая доска, книжный шкаф и белый стол со стулом. Нигде не было ярких цветов. Даже корешки книг всегда были строго серыми. Меня пробрала небольшая дрожь. Сторож вышел из комнаты. Ожидание показалось вечностью. Ведь прямо сейчас сюда зайдет Он. Я вздрогнул, когда двери вновь открылись. Высокий монстр, одетый в белоснежный халат и чёрный свитер под ним, вошёл в комнату с толстой папкой. Я старался не смотреть на него, ни в коем случае не пересекаться взглядом и тем более, не выражать эмоций. Я неосознанно сжался и сглотнул. Он встал напротив меня и открыл папку. Краем глаза я заметил символы на ней. S.A. Это мой номер. Он достал книгу из шкафа и положил передо мной. В ней уже была закладка, поэтому я поспешил открыть толстенный учебник по математике. Мне нельзя было терять время. Цифры легко и быстро заполняли тетрадный лист. Я думал на пределе, ведь мне нельзя было оплошать. Я не должен вызвать его гнев. Ответ уравнения. Я дописал последнее, уложившись в отведённое время. Даже про запас осталось. Он никогда ничего мне не объяснял. Просто открывал книгу и давал пять минут на прочтение темы. После этого я должен был решить все поставленные задачи на время. И если я не укладывался… Одного раза мне хватило. Писать я научился в три месяца. Значки и символы, небольшие буквы и речь я освоил быстро. Я научился говорить и писать на языке учёных. Это не составляло трудностей. Намного сложнее было в тайне освоить другой язык. Мне не давали книг по нему, но я подслушивал разговоры, запоминая их смысл и по-своему их интерпретируя. Никто в лаборатории не знал, что я уже могу хорошо понимать их «другую» речь. Каждый мой день состоял из тренировок магии, выносливости и тестов. В камеру я возвращался только в самом конце дня, где съедал безвкусную массу и засыпал. Но раз в семь дней меня ждали инъекции. Мне вкалывали постепенно увеличивающуюся дозу Решительности, а иногда, очень редко, около раза в тридцать дней меня ждала такая же процедура, но уже с Терпением. Синяя субстанция была куда приятнее, чем красная. Но неизменно, каждый раз на первом году жизни, как и на втором, я испытывал сильнейшие боли. Это ужасающее чувство будто бы пожирало меня, вливаясь прямиком в Душу.***
Я шёл позади самого страшного обитателя лаборатории. Его крохотные глазницы каждый раз прожигали меня взглядом, полным презрения и ненависти. Я никогда не понимал, почему он настолько меня ненавидит. Я никогда не ослушивался приказов. Тогда я не смел даже подумать о таком. Я научился просыпаться за десять минут до утренних тестов. Только после их выполнения я мог позавтракать. Я всегда поднимался и терпеливо ожидал сопровождающего. Когда в коридоре слышался лёгкий цокот когтей, я мог вздохнуть с облегчением. Это был Сторож. Если же слышались слабые удары каблуков туфель — это белый монстр. Не самый плохой вариант, я, кажется, был ему абсолютно безразличен. Но вот если раздавались быстрые и чёткие шаги — это был Гастер. Я узнал его имя, когда другой учёный случайно так его назвал. Они, кажется, этого даже не заметили. Полы халата разлетались от ходьбы. Его всегда до блеска начищенные туфли, выглаженные брюки и тёмные рубашки резко контрастировали с моим внешним видом. Я лишь пару раз, в отражении металлических столов лаборатории мог увидеть то, как выгляжу. Из одежды на мне была ненавистная, слишком большая и очень грубая рубаха. Не знаю, можно ли было назвать эту тряпку рубахой. Она — то немногое, что скрывало мои голые кости. Сзади, на воротнике, была жёсткая, постоянно впивающаяся мне в шею, бирка. На ней был написан мой номер. Я ненавидел её. Я смотрел вниз, внимательно наблюдая за своим шагом. Ровно четыре. Я всегда держался от него на четыре шага позади. Полы рубахи доходили мне до щиколоток, иногда путая движения. Нарочно ли они сделали мне такую длинную тряпку — не знаю. И вот, когда мы уже достигли учебной комнаты, я запнулся о край спутавшейся тряпки. Я стремительно летел вниз, прямо на холодную плитку. С громким глухим ударом я упал и, несмотря на неприятные ощущения, сразу же поднялся, вытянувшись по струнке. Я совершенно случайно посмотрел на него. Огоньки наших глазниц встретились. Я затрясся от страха. Хотелось оказаться где угодно, но не здесь. Секунда, за которую мы посмотрели друг на друга, показалась мне вечностью. Оправдываться мне было нельзя, поэтому я молчал, внутренне умирая. — Тебя ноги не держат? — наконец сказал он. — Н-нет… — шёпотом сказал я. — Я тебя не расслышал, эксперимент. Он всегда называл меня так. Или проговаривал номер. Мне казалось, что он искренне наслаждался, когда говорил это слово. — Нет, я споткнулся, больше такого… Хлёсткий удар оглушил лабораторию. Я отлетел к стене, больно ударяясь черепом. — За мной, — развернулся Гастер в сторону открывшихся дверей.***
«Как же больно! Прошу, хватит!» — кричал я у себя в голове. Внешне я лишь корчился от боли и ломки в костях. Каждая клетка моего тела болела, а левый глаз даже с закрытыми глазницами мигал то синим, то жёлтым цветом. Тридцать девять минут сорок восемь секунд… Сорок девять… Боль в одночасье отступила. Я сглотнул ком в горле и медленно открыл глаза. Из левой глазницы потекла красная магия. Я шумно дышал, всё ещё терпя фантомные боли в груди. Моя Душа, сияющая из под холщовой рубахи то гасла, то загоралась. В тёмной комнате — это был единственный источник света. Загорелась неприятная лампа. Свет от нее исходил режущий, какой-то холодный и очень быстро мерцающий. Я попытался унять дрожь. — Показатели, — бросил лишь одно слово Гастер, усаживаясь на кресло за столом. — Л-левая… угх… — очередной спазм накатывающей волны сбил меня. — Я сказал, показатели, — уже более громко повторил он. Он не любит повторять. — Л-левая рука не ощущается, треснула пятая и шестая пара ребер, боли в области затылка, таза и шеи — умеренные, в области висков и левой глазницы — сильные. Чувствую опустошение магии на одну треть от общего резерва. Душа мерцает с периодичностью в полсекунды. Ощущаю усталость и голод, кости продрогли, температура тела около 38,7 градусов. Зрение затуманенное, вероятность падения в обморок — ноль процентов, — быстро, не запинаясь проговорил я. Гастер записал всё и поставил точку в журнале. Страницы там, за последние два года заполнились. Теперь это была не тонкая тетрадь, как раньше, а приличная книга. Гастер встал и нажал на кнопку вызова. Со вздохом облегчения я увидел Сторожа, который на секунду задержал на мне взгляд, быстро отводя его. — Я же просил не звать меня сюда, — с недовольством сказал он Гастеру на «другом» языке. Сердце замерло. Я испугался за Сторожа, молясь, чтобы Гастер ничего не заметил. С ним ведь нельзя было разговаривать в таком тоне, да и вообще говорить нужно было исключительно… — Не было выбора, ты же понимаешь, — спокойно ответил Гастер, складывая папку в стол и запирая ящик на ключ. Я не подал виду, что понимаю их, но удивление распирало меня. Неужели Сторож - это тот, кто не боится даже Гастера? Более того, он не посмотрел на него с презрением, а наоборот, спрятал взгляд за очками. Сторож хмуро подошёл ко мне, открывая затворы наручников. Он аккуратно придержал меня, чтобы я не упал от слабости с кресла. Я, дрожа, подошёл к рубахе и попытался надеть её. Руки скрутило от боли в свежих проколах. Сторож быстрым движением помог мне, и жестом приказал развернуться. — Я не хочу на это смотреть, Гастер. Вы ведь тут умники, вот и занимайтесь им, — сказал он, завязывая повязку на голове. — Тебе его жалко, Арчи? Неужели ты испытываешь к этому существу подобное? Ты же помнишь, что это всего лишь машина, оружие? Я почувствовал, что лапа монстра замерла. — Нет ничего плохого в том, чтобы испытывать эмоции, Гастер. Может быть для тебя это и слабость, но я так не считаю. Знаешь, как бы твоё «оружие», однажды не обернулось против тебя. И да, я просил не называть меня так, — дёрнул за верёвку монстр, выводя меня из ненавистной процедурной.***
С того дня Арчи больше не говорил. Но зато я смог узнать его имя. Зачеркнув пятисотую чёрточку на стене, я приготовился к приходу сопровождающего. По шагам я сразу же определил, что это Гастер. Я нервно сглотнул, по привычке заранее опуская голову. Сегодня произойдёт что-то очень плохое. Дверь в мою тёмную коморку открылась. В проходе стояла высокая фигура, которая неоднократно потом будет являться мне в ночных кошмарах. — Пора бы тебе познакомиться кое с кем, эксперимент.