Обречённые на мир

      Под воем ветра дрожала стальная рама окна. Холодный воздух стелился по полу и морозил ноги нового тела. Сосуд ещё не приспособился к переменам температуры, и Орочимару всё ждал того момента, когда он окончательно адаптируется.       Лаборатория, обещанная Мадарой, представляла собой несколько верхних ярусов одной из высоток Амегакуре. Впервые за долгое время доводилось работать не под землёй, а высоко над водной гладью. В этом виделся даже какой-то странный символизм.       «Хотя, в сути своей, какая разница, где ставить опыты?..»       Орочимару обернулся. Бывший Йондайме стоял позади, сложив руки на груди, и ждал.       — Следует внести… некоторые ограничители. Мы ведь не хотим, чтобы он попытался сбежать?       — Разве Эдо Тенсей не позволяет контролировать призванную душу?       — Позволяет, разумеется. Если знать как.       — Если знать? То есть ты всё ещё не знаешь.       Орочимару усмехнулся.       — Душа призванного нитями чакры связана с призывателем. Опытный пользователь техники способен дёргать за каждую нить по отдельности, но для того нужно в точности знать алгоритм действий. Без упрощающих компиляционных шифров и прочих надстроек.       — То есть владеть исходником? — догадался Йондайме.       — Да. Чтобы в точности знать, как работает Эдо Тенсей, нужно буквально быть создателем этой техники.       Орочимару развернул скопленные свитки. Оценивающе окинул весь собранный материал, убедился в целостности печати контракта. На мгновение ещё раз оглянулся на Йондайме и застал того слегка более нахмуренным, чем прежде.       Йондайме исследовал. Видимо, старался вычленить в цепи фуин заплатку. Видел ведь старые наработки, вот и пытался дополнить их новым знанием. В том, что когда-нибудь он и сам освоит эту технику, сомневаться не приходилось.       «И всё же… — задумался Орочимару. — Без первоисточника Эдо Тенсей до идеала не довести».       Исходник хранила Коноха. Данзо имел к нему доступ, но отказался выдавать. Считал, что слишком опасно делиться подобным знанием.       «И всё же когда-нибудь исходник станет моим…»       — Мне нужен материал, — сказал Орочимару. — Надеюсь, он у тебя имеется. Иначе ничего не выйдет…       — Я знаю. У меня есть слепок чакры.       — Отлично… давай его сюда.       Йондайме прокинул свиток, Орочимару изловил его. Открыл, прыснул содержимое в конструкт.       — Готово… Ты ведь знаешь же, что для техники понадобится… человеческая жертва?       — Да.       Орочимару обернулся, сложил несколько печатей, подготавливая Призыв.       — И что? Ничего по этому поводу не чувствуешь?       Йондайме не ответил. На лице его не показалось ни единой эмоции. Вот она, циничность. Не пришёл бы он без этого качества к власти в таком юном возрасте. Что ему эта жертва, если она откроет дорогу к информации?       «А ведь адепты Воли Огня всерьёз думают, что ставят других вровень себе…»       Но это невозможно, ведь для каждого существа оно само есть точка измерения. Эгоистично. Но если вдруг отбросить аспект чувств, то выяснится, что альтруизм — лишь частный случай эгоизма.       Весь альтруизм помимо способа увеличить шансы выжить, во многом — следствие социализации, в которой тот, кто помогает другим, обретает благоприятный статус. В некоторых людях подсознательная нужда оказаться принятым окружающими и… в первую очередь самим собой заглушает первородную цель выжить. И когда эти наивные глупцы оказываются на развилке, то вдруг решают принести себя в жертву, оправдывая свой поступок чувствами, долгом или ещё каким бредом. Неважно, чем именно. Но в момент выбора существо уверено в том, что иначе нельзя. И потому эгоистично решает, что оно само не сможет больше жить, если пойдёт по неправильной дороге.       Но в долгой перспективе всё это ложь. Смерть — абсолютная величина неизвестности, которую нельзя корректно сравнить со всем тем, что преследует человека при жизни. Потеря другого априори не ценней потери самого себя, ведь какой для тебя во всём смысл, если тебя уже и нет?..       — В таком случае, — сказал Орочимару. Закончил складывать печати.       Из редкой белой дымки возник силуэт клетки. Внутри был голый человек мужского пола с явным недобором веса. Жертва представляла из себя неплохой, но уже давно отработанный генетический материал. Она горбилась и жалась к прутьям, подобно испуганному зверю. Взгляд её дрожал от любого шороха.       — Начинаем, — отвернулся Орочимару.       Он сложил не слишком длинную цепь печатей, сгоняя чакру к тэнкецу и задействуя заготовки фуин. Сигнатуры вспыхнули энергетическим всплеском и обратили порочные нити к миру усопших. Вытащить душу из объятий абсолютной неизвестности, вернуть её сюда, пусть лишь на время…       Эдо Тенсей — вершина гения Нидайме Хокаге. Великолепие его могущества.       «Ну давай же… явись!»       Заготовка чакрой выбила нервный треск и раздробилась на части. Внешне она развалилась, но связующие звенья незримо удержали структуру в форме. Бумага налетела на жертву, и жертва заорала в агонии. Её конечности изламывало в спазмах, ведь тело перестраивалось во временный безжизненный сосуд. Душу насильно драло в лимб послесмертия, и она отчаянно и бессмысленно билась, желая до последнего зацепиться за тело. Пока вдруг не иссякла.       Силуэт замер. Медленно рос в размерах: высился, крупнел. А после стал обретать форму и краски. Душа Коями успешно в него вселилась и даровала сосуду вид.       Криво остриженные волосы, чёрный плащ-пончо с капюшоном. Ноги.       «Минутку… Учиха Коями при смерти был инвалидом. Почему он стал… таким?»       — Ч-что? Какого хера? — было первое, что он сказал после воскрешения. Глаза его забегали, взгляд застыл на Йондайме. Лицо исказилось в гримасе удивления. — Т-ты… ублюдок, ты ж меня ёб…       — Ты воскрешён техникой Эдо Тенсей, — пояснил Орочимару. — Не пытайся сбежать или атаковать: всё равно не выйдет.       Коями нахмурился, и диаграмма на фуиндзюцу отрисовала всплеск. Он всё-таки попытался.       — Какого вообще… Ты, Йондайме, что ты от меня хочешь?       — Мне нужны ответы, Учиха Коями, — твёрдо сказал Минато. — Но перед этим… — обернулся на Орочимару. — Я попрошу тебя удалиться.       — О-о, — фальшиво удивился Орочимару. — Неужто даже в знак благодарности не дашь мне полакомиться инфой?..       — Мы уже договаривались о твоём вознаграждении.       — Уверен, что тебе не понадобится помощь?       Йондайме не ответил. Орочимару фыркнул.       «Ещё бы ему нужна была помощь в фуиндзюцу…»       — Как знаешь…       Без слов он вышел из комнаты, сложил руки на груди и мигом позже увидел, как в стене засиял бордовыми стенами барьер.       «Думаю, что даже пытаться подслушивать бессмысленно…»

***

      Йондайме Хокаге рылся в протянутом полотне фуин. Коями ни черта в этом фуин не смыслил и просто наблюдал, не способный сделать ни шагу. Его вело куда-то… будто во все стороны, но прочь. Однако грани клетки не давали странному влечению хода.       «Нечестивое Воскрешение… значит, я всё-таки правда сдох».       — Сколько лет прошло? — спросил Коями. — С того момента на временной линии, когда я откинулся?       — Шесть лет.       — Тогда… поведай, — сказал Коями. — Чем… мир изменился, пока я был в небытие?       — Твой сын стал Годайме Хокаге.       Коями удивился.       — Э-э? Он? Этот пиздюк?..       — Не верил в него? — хмуро спросил Минато. В голосе его не было ни намёка на эмоции. Но он точно ничего светлого сейчас не испытывал, вынужденный вести диалог с человеком, который убил его жену.       Йондайме выглядел как тот, кто не даёт волю лишь тем эмоциям, которые приносят другим беды. Он умело маскировал всё, что можно назвать негативным проявлением человеческой чувственности. Отчасти Коями ему завидовал, но отчасти — такой подход презирал. Ведь нельзя считать себя близким к истине, когда ты вынужден всю жизнь скрывать свою человечность.       Чувства делают людей людьми, и те, кто в меньшей степени влиянию этой великой силы подвержен, в меньшее горе втянет себя и других. Но от этого не сбежать. Ни от ярости, ни от вины за былую ярость.       После покушения Данзо его распирало, душу рвало от желания отомстить этому козлу, уничтожить самое дорогое, что у него было…       А после явился этот Мадара.       «Точно… Шисуи. Шкет стал Хокаге», — вспомнил Коями.       — Я… не ждал, — растерянно ответил он. — Что с кланом?       — Из-за ваших действий чуть не случилась гражданская война, — ответил Йондайме.       — Да?.. Ты про Кьюби?.. И… чё в итоге-то? — нервно ответил Коями. Йондайме не отвечал. Он словно и не обратил внимание на новые вопросы, всё увлечённый фуиндзюцу. — Не томи с ответом.       — Всё разрешилось благодаря мирным переговорам. В результате твой сын и занял должность нового Хокаге.       Коями усмехнулся. Так они смогли договориться…       — Вот оно что, — сказал он. И решил, что не стоит больше давать волю своему любопытству. Он вроде и жил, но воли к жизни совершенно не чувствовал. Тело его ощущалось потусторонним и чуждым. Импульсы движений отдавали холодом, а мысли наоборот — отчаянно тлели одна за одной в попытке сформировать хоть какой-то вопрос.       Коями не ощущал воли к жизни из-за того, что в жизни, которую ему искусственно навязали, совсем не было чувства.       — Зачем я тут? Зачем меня выдернули из глубин забвения?       — Потому что мне нужно от тебя кое-что узнать.       — Что?..       — Твой шаринган. Техника, способная навязать человеку мысль.       — М-м? — удивился Коями. — Откуда ты…       — Это неважно.       — Ладно-ладно. Чё с ней? Неужто Данзо изба…       — Данзо? — перебил Йондайме.       — Данзо… надеюсь, он ничего такого не выкинул?       — Что он должен был выкинуть?       — Да что угодно! Эта падла заявилась меня грохнуть. Едва прознала про Мангекё. Если б не он… — задумался Коями. — Короче, я приложил его своей техникой. Той самой, о которой ты говоришь. Я дал ей название Акигуи но уши но ками — в честь одного из Богов древнего писания. Но после… едва ли за месяц до мига катарсиса моего существования переименовал её. Её название Такурами.       — Злонамеренный умысел? — спросил Минато.       — Да. Нет большего зла, чем лишить человека свободы мысли, — ответил Коями. — Но… я не испытываю ни единой грани жалости по отношению к Данзо. Этот козёл в полной мере заслужил оказанное насилие над его ментальной сущност… эй, ты что делаешь?       Йондайме Хокаге выдернул из фуин пласт символов, и они взмыли в воздушную пустоту. Коями вдруг почувствовал, что инородная давка теряет мощь.       — Разрываю контракт, — сказал Йондайме. — Я узнал всё, что мне было нужно.       — Что ж, — ухмыльнулся Коями. Он чувствовал, как возносится куда-то туда, где не ограничен одной лишь сбитой в точку душой. Как становится свободным по-настоящему. — Спасибо тебе. И… пожалуй, мне жаль.       Йондайме ему не ответил.

***

      — Итак, вы говорите, что использование гендзюцу на гражданском лице было вынужденной мерой, — безжизненно вещал голос бабки.       Яширо хмуро прожигал взглядом этих уродов из комиссии. И всё удивлялся, как же можно было одним своим видом умудряться нагонять такую тоску?       — Да, — твёрдо ответил он       — Знаете ли вы, — сказал второй мёртвый голос. Только на этот раз мужской. Но в его говоре слышалась какая-то былая оперская страсть, угасшая под гнётом бюрократии. — Что ваш подозреваемый скончался?       Яширо нахмурился.       «Чёрт… только этого не хватало».       — Теперь знаю, — ответил он.       — И вы всё ещё считаете, что ваши действия были оправданы? — продолжила бабка.       — В полной мере.       Бабка хмуро и как-то осуждающе покивала.       Яширо сцепил кулаки и зыркнул на неё с нескрываемым гневом. Как же всё это раздражало. Вместе с интеграцией в полицию хлынул не только поток новых необученных кадров, но и сраные бюрократические узлы. Раньше капитан занимался урегулированием всех тёрок с этими идиотами из комиссии корпуса, но теперь приходилось лично отчитываться перед этой горсткой стариканов. Отчитываться при малейшем проколе.       А этот случай…       Ещё б жалеть этого хмыря. Как будто жизнь какого-то наркомана-ублюдка стоила жизни Инаби! Но отвечать так не стоит. Упрекнут в цинизме и недостаточной идейной вовлечённости.       — Жизнь моего напарника находилась под прямой угрозой. Я сделал то, что от меня требовалось.       Особого выбора не было. Наркоман подох от последствий гендзюцу, ведь сознание гражданского, так ещё и ослабленное веществом, сильнее всего подвержено последствиям чужого вмешательства. Но он вполне мог и пережить это влияние.       — После проведения независимого расследования комиссия примет решение, — сказала бабка. — Но на этом наши вопросы не заканчиваются. Скажите, известно ли вам, каким образом ваш напарник оказался в отключке?       Яширо фыркнул. Этот вопрос терзал его с момента окончания операции. Почти в самом начале ему пришлось отделился от остальной группы. Инаби остался наедине с идиотом Инузукой. А потом…       «Стоп, точно», — вдруг кое-что вспомнилось. Кое-что крайне важное.       — Скажите, — спросил Яширо. — Вы ведь допрашивали Фушиги Инузуку?       — Да, — ответила бабка. — Он пришёл первым из всей вашей группы.       — Что он сказал?       — Он дал нам мало информации. Говорил, что ты от них откололся, а после уже они разделились. Из-за специфики места проведения операции… его нюх притупился. А после пришла весть о том, что подозреваемый нейтрализован, а Учиха Инаби получил ранение.       — Вот оно что… — фыркнул Яширо. — Вот мудила…       — К чему ваши оскорбления? — спросил дед. — Вы подозреваете Фушиги в чём-то?       «Да уж… — наконец стало ясно. — Ублюдок… это он вырубил Инаби».       Ведь едва удалось выйти на преступника, перед самой-самой погоней — в рации промелькнул голос этого идиота. Идиот говорил, что поймал кого-то, но запнулся на полуслове. Яширо и позабыл об этом, потому что сразу же отвлёкся на преследование реального подозреваемого, но теперь всё встало на свои места.       Фушиги вырубил Инаби, приняв того за цель. Помчал сообщать в рацию, но быстро понял, кого именно вырубил, и прервал сообщение. А после бросил тело на месте. Сделал вид, будто бы не причастен.       «Мудак. Из-за него Инаби чуть не помер».       — Подозреваю?.. — спросил Яширо.       Его бесила эта комиссия, бесила интеграция. Но раз уж приходилось играть по новым правилам…       Он не смел отказывать себе в удовольствии сдать этого мудака.