***
Мы встретились случайно. Если, конечно, в жизни бывают случайности. Столкнулись в холле моего университета, где за день снуют сотни, если не тысячи людей, но столкнулись почему-то именно мы. Виной тому моя невнимательность или его мечтательность, я не знаю до сих пор. Его бесконечные конспекты выпали из скрещенных на груди рук, от неожиданности разжавшихся, рассыпались, веером усыпая паркет между нашими ногами. Мы одновременно кинулись их поднимать. Он, тихо ойкнувший, и я, бестолково извиняющийся. Собирая смявшиеся листки в ярких обложках, я увлекся настолько, что упустил тот момент, когда вместо очередной тетради мои пальцы наткнулись на его. Я замер, разглядывая его руку. Наверное, именно такие пальцы называли «узловатыми»: длинные, тонкие, с узлами-косточками, явно выпирающими сквозь пергаментную кожу, и натянутыми как струны сухожилиями. Красивые. Невольно взгляд соскочил выше, окидывая склоненную фигурку. Весь хрупкий, тонкий и невысокий, он был типичным омегой с пухлыми ярко-алыми губами, раскрытыми в невинном удивлении, и несколько крупноватыми на его аккуратном лице с налетом легкой наивности глазами детского голубого цвета. От совсем уж типичных омег его отличала лишь стрижка, непривычно короткая, но, впрочем, нисколько его не портящая. Конечно же, не было странным, что в него влюблялись альфы. Конечно же, не было странным, что в него влюбился я.***
Мои извинения переместились в кафе. Оправдания сменились диалогом, неловкость — расположенностью, а случайная встреча обернулась дружбой. Май был открытым как книга, хоть и немного стеснительным, и часто улыбался, показывая аккуратный ряд белых зубов и слегка прикрывая веки, отчего на розовеющие щеки падала тень от длинных ресниц. Конечно же, не было странным, что я влюбился.***
Странным было, что влюбился Май. На улице стоял морозный декабрь и близились рождественские праздники, а мы пили дешевый кофе из автомата возле ворот университета, ожидая результатов последнего экзамена. Май нервничал, как делал это всегда, хоть и был отличником, сжимая тонкими пальчиками в обрезанных перчатках дымящийся стаканчик, я же был абсолютно спокойным троечником. — Ты на каникулы домой? — Май поднял на меня взгляд огромных глаз, слегка сдвигая подбородком шарф, натянутый по самые ресницы: он всегда легко мерз. — Да, наверное, да, — я сделал очередной глоток университетского пойла, почти не поморщившись — за четыре года обучения я привык к специфическому местному кофе. Практически. — А ты? Какие планы? — Наверное, тоже домой… — Он неуверенно посмотрел на содержимое своего станчика, не решаясь отпить. — Еще не решил. — Ясно… — Протянул я, оглядываясь в поисках ближайшей мусорки: даже несмотря на то, что это был единственый способ согреться, пить это я больше не мог. — Ян… — Тихий голос Мая заставил меня замереть. — Это мы не увидимся почти месяц? Я только сглотнул, неуверенно кивая: его лицо, уже не скрытое пеленой объемного шарфа, неожиданно оказалось как-то слишком близко к моему. — Знаешь, я буду скучать, — тихо выдохнул он, а после осторожно, будто на пробу, коснулся губами уголка моих губ. В тот момент для меня перестало существовать все: результат финального экзамена, сыплющий с неба снег, медленно остывающий на морозе мерзкий кофе, остатки которого плескались в так и не выброшенном мной стакане, — все, кроме миллиметров соприкасающейся кожи. Его поцелуй был лучшим рождественским подарком.***
Следующий поцелуй — уже не такой невинно-детский, — я получил на студенческой вечеринке. Май, не умеющий пить в принципе, и коньяк — в частности, ожидаемо перебрал, и я вызвался отвести его в комнату на правах лучшего друга. Май очнулся на полпути и, прижимаясь ко мне горячим телом, затянутым лишь в тонкий свитер, жарко шептал на ухо пьяный бред. Я же слышал только гул собственной крови в ушах, стремительно отливающей от головы гораздо ниже. Единственным желанием было поцеловать этого омегу, доверчиво льнущего ко мне, но я не решался. Зато решился Май — или градус в его крови. Мы целовались в пустом коридоре, неловко сталкиваясь зубами, и я думал только о том, лишь бы никто не завернул сюда в это мгновенье.***
А потом он провел со мной течку. Объявился на пороге моей комнаты, дрожаще-бледный, одетый лишь в тонкую пижаму и с алеющими щеками. Я думал, ему нужны блокаторы, вечно валяющиеся у меня пачками, но он прошептал срывающимся голосом: — Трахни меня… И захлопнул за собой дверь. Я думал, он шутит. Шутит, когда с серьезным лицом стянул с себя майку, шутит, когда впился губами в мои, шутит, когда толкнул меня на постель. Я думал, что он шутит, когда целовал в ответ, когда подмял его под себя, покрывая тонкую шею ощутимыми следами, и даже когда оказался обнаженным сам. Я до последнего думал, что он шутит, но когда я потянул с него промокшее от смазки белье, он лишь всхлипнул и сильнее выгнулся на смятых простынях. И я понял, что это не шутка. И я целовал, гладил и ласкал такое желанное тело, а Май только стонал подо мной, отвечая на жаркие поцелуи, и шептал в полузабытьи мое имя. Я вбирал в рот его аккуратный член, толкался языком в сжатое колечко мышц, а он лишь слабо вскрикивал и сильнее впивался тонкими пальчиками в мои отросшие на затылке пряди. Я утопал в аромате каркаде. Май был таким отзывчивым, таким возбуждающим, таким моим, что, конечно же, не было странным, что я любил его.***
И что этот альфа — тоже. Дияр был полной противоположностью моего Мая: темные, состриженные принициально коротко, даже на вид жесткие волосы, такие же, уходящие почти в чистый черный, глаза. До скрежета зубов похожий на типичный омежий идеал, он был высоким, даже слишком высоким: на две головы выше Мая и на полторы — меня самого, и раздражающе широкоплечим. А еще он был Истинным моего Мая.***
Они познакомились так же случайно, хотя я больше не верил в случайности, — на футбольном матче. Дияр был капитаном команды соперников, а Май — футбольным фанатом. Их роман закрутился стремительно, а наши отношения так же стремительно портились. Я ревновал, жутко, из-за чего мы постоянно ссорились, и хоть он никогда не называл то, что было между нами, да и я тоже, отношениями, мне казалось, что я теряю что-то свое, но он никогда и не был по-настоящему моим.***
Так прошло полтора года. Мы с Майем отдалились, и я винил в этом его альфу, из-за чего отдалялся от него еще больше. Он съехал с общаги — не из-за меня, конечно, к Дияру, — и я снова исходил на ревность. И пусть я понимал, что я — омега, я никогда не дам ему настоящей — истинной — семьи, но… Я ревновал. А потом мне пришло приглашение на свадьбу. Тогда на улице стоял морозный декабрь…***
Я приехал к нему пьяный. Долго стучал в дверь, еле держась на ногах, а после звонил на мобильный — безответно. Тогда, так и не дождавшись Мая, я уехал домой. Только потом я узнал, что на каникулы они уехали к его родителям. Свадьба была назначена на третье февраля.***
Это были худшие рождественские праздники. Я только пил и смотрел наши совместные снимки. А еще — отправил на почту письмо с извинениями: идти на свадьбу я не хотел. Тогда я думал, что вижу его в последний раз. Но я ошибся.***
Он пришел ко мне. Без десяти полночь призраком возник перед моей дверью, размазывая бесконечно катащиеся слезы по измазанным потекшей тушью щекам. Это было второе февраля. — Это он? Этот мудак? Что он тебе сделал?! — Я поймал хрупкую руку за локоть, тревожно вглядываясь в заплаканное лицо. — Нет… Нет, это не он… Ян, он хороший, честно… Он очень хороший, Ян, но я не могу… Не могу выбирать между вами! Май всхлипнул и затрясся в приступе плача, грозящем перерасти в настоящую истерику. — Я думал, ты все уже выбрал, — прошептал я, обнимая хрупкое тело. — Я не могу выбрать, — выдохнул он мне уже в губы. Завтра — уже сегодня — у него должна была быть свадьба, а мы сидели как чертовы подростки в моем подъезде и целовались, так что болели губы. И такой родной, привычный запах каркаде наполнял меня снова.***
Он уснул в моих объятиях под утро, и я наделся, что он пришел, чтобы остаться. Но он пришел лишь попрощаться.***
В двенадцать пополудни состоялась церемония. В двенадцать пополудни я опрокинул в себя очередной стакан виски. В моем неразжатом кулаке все еще лежала его записка: «Я люблю вас обоих и не хочу выбирать, но я должен. Прости меня, Ян.»