I'll be home for Christmas

Пришла - деловито, за рыком, за ростом, взглянув, разглядела просто мальчика. Взяла, отобрала сердце и просто пошла играть. Маяковский "Ты".

      — Мне иногда кажется, что ровно с того момента, как появились газеты, ты их из принципа из рук не выпускаешь. Не хочу тебя разочаровывать, но телевидение появилось лет так тридцать назад.       — Двадцать. Двадцать лет назад оно появилось, Геральт, не надо делать вид, что ты успеваешь за временем, когда это не так, — Ламберт устало выдохнул, перелистнув страницу. — Если бы не Йеннифер, ты бы давно стал отшельником, потому что никто бы из нас с тобой носиться не стал. Тебя бы даже Трисс рано или поздно кинула. Ну… Она кинула рано.       — Это я ее кинул.       — Конечно, — цыкнул Ламберт, решив не упоминать, что они тут за несколько столетий уже успели перетрахаться все с друг другом по сотне раз, а когда ты с кем-то спишь больше трех раз, то невольно узнаешь все последние сплетни. А Ламберт спал с Трисс больше сотни лет, так что ему даже не нужны были газеты. — В газетах, Геральт, все быстро и по делу, кроме того, не надо вставать с кресла и тыкать в кнопки на панели и настраивать антену.       — Йеннифер сказала, что скоро будут пульты.       — Чудесно. Понятия не имею, что это, но как только мне не придется вставать каждые пять минут с кресла, то сразу же перейду к телевидению.       — И что пишут?       Ламберт шмыгнул носом и, прищурившись, сказал:       — Здесь написано, что ты мудак.       — Очень смешно.       — Извини. Я заебался еще лет триста назад, генерировать смешные шутки слишком сложно. У меня уже не тот возраст. А если по делу… Представляешь, очередная авиа-катастрофа.       — Третья за последние семь дней?       — Да. На этот раз Афины. Удивительно, как люди с каждым разом все изобретательнее в плане того, как себя укокошить. Я не порицаю технику. Летающая штука в небе это прикольно. Но выглядит не очень безопасно, — он отложил газету на столик, разворотом про авиакатастрофу кверху, и поправляет галстук. Что Ламберту больше всего нравилось в течении времени: мода на одежду. Люди придумывали все более лаконичную и удобную одежду. Теперь Ламберт мог с уверенностью сказать: тринадцатый век был худший в плане моды. Его перетряхивало, когда он вспоминал то тряпье, в котором щеголяли барды, купцы… Да даже он сам! Он медленно повернулся к Геральту и вздрогнул. — Дьявол помилуй, что на тебе?              Геральт недовольно нахмурился.       — Йеннифер сказала, что яркие рубашки вот-вот войдут в моду.       Ламберт медленно моргнул и перекрестился.       — Бог с тобой, Геральт, но с каждым десятилетием ты все больше похож на деда, который пытается молодиться, — он допил кофе и нахмурился. Яркую одежду он не любил после того, как кончился тринадцатый век. Эти ужасные смешные шмотки, и эти огромные рукава фонарики… Его перетряхнуло. — Кстати, как там Лютик?       — Не знаю. Наверное, еще не родился.       Ламберт перелистнул газету, посмотрев на дату.       — Вроде уже должен был, нет? Лет так… Двадцать назад?       — Не знаю. Я его не встречал. Честно, я бы и рад был бы хотя бы один век от него отдохнуть.       — Забавно. Когда ты впервые его увидел после смерти, ты чуть ли не рыдал.       — Да. Два раза рыдал.       Ламберт кивнул. Да. Два раза. Только когда он узнал о том, что Лютик так просто от него не отцепится, и второй — когда была Вторая мировая война, когда Лютику исполнилось восемнадцать, и он умирал с вываливающимися из живота кишками.       Ламберт этого не видел (слава Богу), но помнил белое лицо Геральта и его трясущиеся руки, когда он об этом рассказывал.       Ламберт тогда водки выбухал не меньше Геральта.       Войны ему были противны.       Он думал, что люди не настолько глупы, чтобы повторять одну и ту же ошибку столько веков подряд.       Как-то, когда он пил с Йеннифер, она сказала ему, смотря на дно своего бокала: «а потом они из этого сделают бизнес, Ламберт. Война будет прибыльным делом».       Ламберту стало еще хуже.       Будто бы с каждым годом люди рождались все более холодными, циничными и злыми. Будто все они, каждый, до единого, внутри был обиженным ведьмаком. Только Лютик, по рассказам Геральта, все еще был самим собой. Тем мальчишкой, светлым и наивным.       Ламберт был рад. Только сам предпочитал его не видеть.       Да и упаси его Бог. Он не был таким идиотом, какими были люди, чтобы повторять одни и те же ошибки. Нет, возможно, если бы он умирал и снова возрождался, то каким был идиотом, таким и остался бы. Как Лютик, который остался собой просто потому, что в новой жизни та, старая, была уже и не с ним. Не про него.       А Ламберт просто не умирал. Как Геральт, как Койон или Эскель. Айден вот не возрождался… Хотя Ламберт и ждал его несколько веков подряд. Ждал, что возродится, вернется, но нет. Его не было.       Ламберт был на него обижен, что он оставил его одного взрослеть.       За такое время многое изменилось. Геральт стал мягче и научился использовать свой рот, чтобы говорить слова и выражать свои эмоции и мысли. Эскель наоборот ожесточился будто бы. Перестал верить в доброту, что вообще что-то можно исправить.       А Ламберт просто опустел.       Ничего уже от Ламберта не осталось.       Так что может и хорошо, что Айден его таким не увидит.       — А Цири? — спросил его Ламберт, хотя ему совсем насрать на Цири. Ему уже на все насрать, за столько-то лет ты уже и сам себя заебешь. Книги с сюжетом про бессмертие стали казаться несмешным анекдотом.       — Если Лютика нет, значит ее и подавно. Она всегда позже него. Как с работой?       — Нормально, — он кивнул, шелестя страницами газеты. Газеты он и вправду любил всем сердцем, но просто за то, что можно было следить за тем, как развивается мир, как по фотографиям. Не надо особо напрягаться, просто читай. Читай и забывайся в новом мире, лепи из отдельных заголовков себе личность. Правда у Ламберта не получилось. — Думаю теперь в полицию пойти… Не знаю, детективом каким?       Все они уже забыли, что такое меч. Знаками пользовались до сих пор для бытовых нужд, но не более. В драке никто бы уже не смог быть таким искусным, как и раньше.       Но сейчас им это не нужно было. Теперь нужны были другие навыки, и это, наверное, единственное, чем Ламберт мог похвалиться. Он прекрасно приспосабливался, хорошо вливался в любую эпоху, брался хорошо за любую работу. Просто потому, что ему было насрать. Когда тебе ничего не интересно, ты все делаешь одинаково хорошо, главное натренировать руки и голову.       — Детектив… — протянул Геральт и хмыкнул. — Попробуй. Мне кажется, выбор работы у тебя не такая тяжба, как у меня или Эскеля.       — Ну да, тебе ведь еще надо с двумя детьми носиться, — усмехнулся Ламберт.       — Ламберт, почему ты не хочешь познакомиться с Лютиком? Если ты думаешь, что я злюсь за те…       — Нет, я не думаю, что ты злишься. А если и злишься, то мне насрать. Я его не заставлял.       — Ты сделал ему в те разы больно? Этого ты боишься?       Ламберт молчал где-то с полминуты, а потом хмыкнул.       — Геральт, а какая тебе, нахуй разница? Я просто ничего не хочу. В моей жизни, после смерти Айдена, нет места людям, и…       — Ламберт, прошло шесть веков. Не долго ли ты скорбишь? Не делай из меня идиота.       — Меня бесит, что ты все больше становишься похож на Весемира. И цвет волос этот поганый… Не хочешь покраситься?       Геральт криво усмехнулся и покачал головой.       — Зачем ты поперся на войну?       — Скучно мне было, Геральт, скучно. И сейчас мне скучно, но с учетом отсутствия у нас войны, придется идти грустить под Синатру. Всего доброго.       Ламберт резко встал, оставив газету, и пошел к выходу, поправляя на себе пальто. Начало марта теплом не баловало. Было дождливо, сумрачно и лил дождь. В Лондоне всегда льет дождь. Выругавшись, он словил такси и поехал домой.       Дом у него был, как и любой другой дом. Скучный, серый и почти не обставленный. Он редко задерживался в городах на долгое время. Морока с документами давала о себе знать, так что легче просто по истечению срока переехать и оформиться как беженец.       До войны, конечно, с этим было сложнее… Может она его и доломала. Ему казалось, что никто после нее человеком уже не был.       Это у Геральта пусть дальше будет своя эта крутая жизнь, и свои эти человеческие вещи. И Йеннифер, и Лютик с Цири, и посиделки с Эскелем, а Ламберт этого уже просто не хотел. Он не наказывал себя, не ограничивал, просто не хотел.       Не находил сил.       Он работал, занимался своими делами и иногда находил себе отчаянных омег, которые проваливались в его объятья и забывались в нем так, как бы он сам хотел попробовать в себе забыться. Но натыкался почему-то только на глухую стену. Он так и не понял, что в нем находили все они.       Если только они не симулировали: ни свои оргазмы, ни свою тоску по нему, когда он пропадал из их жизни.       Наверное, поэтому и пропадал. Потому что у них была жизнь, а жизнь с некоторых пор Ламберта отвращала.       Правда, на следующее утро к нему в дверь снова постучалась жизнь. Ламберт попытался ее прогнать, но она проскользнула в коридор, скинула свои туфли на этих пугающих шпильках, скинула пальто и грохнулась на диван, попросив о чашке кофе.       Она сидела, сияла своей улыбкой и яркими голубыми глазами, и делала вид, что все так, как надо.       — Хорошо, Трисс, ты в самом деле считаешь, что это ну… нормально?       — Что? Кофе без молока? Да, вроде, неплохо.       — Нет, я про то, что ты меня бросаешь примерно раз в десять лет, потом прибегаешь и просишь сделать тебе кофе. Если ты соскучилась по моему члену, то, знаешь, можно…       Трисс цыкнула и закатила глаза, закинув ногу на ногу в капроновых чулках.       — Я просто соскучилась по тебе, Ламберт. К твоему сожалению, у тебя не самый прекрасный член.       — Шикарный член. — возмутился Ламберт и без интереса поперся на кухню. Кофе так кофе. Он даже научился со временем готовить. И даже не только сносный кофе и не подгоревшую яичницу.       — Был бы шикарным, если бы его обладатель не выглядел как шарпей, которого прокатили мордой по асфальту! — крикнула она и потянулась к лежащим на столиках пластинкам, разглядывая их. Ее вообще поражало, что Ламберт так полюбил музыку. Едва в мире появились эти штуковины, которые могли воспроизвести ее у тебя дома, и Ламберт, казалось, достал ее, продав душу Сатане.       Она шмыгнула носом и кивнула, когда он поставил перед ней кофе и уставился на нее так, будто бы ждал, что после этого жеста доброй воли она обязана взять и отблагодарить его тем же. И уйти.       — У меня чувство, что ты и спустя пару веков будешь слушать Фрэнка.       Ламберт устало вдохнул.       — Не только я, но и миллион людей. Такая музыка не выходит из моды.       Она качнула головой и посмотрела на свой кофе. Потом на Ламберта.       — Можешь сесть, — сказала она снисходительно.       — Спасибо. Зачем ты пришла?       — Я же сказала, что хочу тебя увидеть. Мне интересно, сгнил ты до конца или нет.       — Нет, не сгнил. У меня есть дом и работа. Даже целый один знакомый с работы, который меня бесит.       Трисс рассмеялась, а потом удивилась и так забавно округлила глаза, когда в дверь позвонили. Ламберт удивился абсолютно так же. К нему никто не звонил по субботам. Просто некому.       — К тебе на кофе пришел тот самый знакомый?       — Лишь бы не новые соседи, — выдохнул он.       Трисс хмыкнула и потянулась к своей чашке кофе. Ламберт с усталым выдохом открыл дверь и уставился в пустое пространство. Непонимающе моргнул. Пожал плечами. Хотел было закрыть дверь, но ощутил непривычный запах. Иногда ему жутко досаждало его чувствительное обоняние.       Он опустил взгляд вниз. И едва не закричал.       — Ламберт? Что там? Там… О Боже, что за чудо! — она оттолкнула его и быстро спустилась с крыльца.       — Чудо?! Это гребаный подкидыш! Так, дай сюда, я по запаху вычислю, откуда это сюда при…       — Руки убери! — она ударила его по руке и прижила к себе небольшую колыбель с огромным куском белой ткани, из которого торчал только небольшой нос. От существа в колыбели пахло молоком. Это был ребенок. Новорожденный ребенок.       Внезапно он разревелся, и они оба замерли, глядя почти в ужасе в колыбель.       Трисс нахмурилась и пнула Ламберта ногой.       — Это все ты! Отойди! — она оттолкнула его и снова зашла в дом, укачивая колыбель. — Тише, солнышко, этот идиот и Сатану напугает, тсс.       Ламберт тупо уставился в ее спину и, покачав головой, прикрыл дверь.       — Ты понимаешь, что его по-любому надо сдать в детский дом?       Трисс не ответила ему, присев на диван и поставив туда колыбель, аккуратно доставая ребенка. Да, ему, кажется, было не больше месяца. Когда она взяла его на руки, обнимая и укачивая, он успокоился и затих.       — Какой детский дом? — спросила она спокойно, но пораженно вскинув брови, прижимая ребенка к себе. — Ламберт, к тебе что, часто детей подкидывали?..       — Нет, но это разве причина с ним нянчится? Ни у тебя, ни у меня нет на это времени. И желания.       — У меня есть время! — недовольно фыркнула она, и ребенок на ее руках издал что-то отдали похожее на смех. Ламберт уставился на него, как на какое-то дикое животное, и аккуратно присел рядом, заглядывая в его огромные голубые глаза. Они показались ему до того знакомыми и близкими, что у Ламберта невольно мороз по коже прошел. — Я говорила про то, что у нас, Ламберт, ничего просто так не бывает! И вообще, ты ему нравишься, подержи его лу…       — Тебе надо, ты и держи, — насупился Ламберт и специально отсел.       Трисс недовольно фыркнула и улыбнулась ребенку. Он улыбнулся ей в ответ беззубым ртом.       — Предназначение, Ламберт! Клянусь, это оно!       — Если бы я все случайности оправдывал предназначением, то к этому времени я как минимум раз пять бы сидел в тюрьме и, возможно, у меня бы не было сейчас руки.       Трисс снова закатила глаза и сморщилась, когда ребенок ухватил ее за волосы, потянув на себя. Она фыркнула и откинула волосы назад. Ребенок заулыбался, а она умилилась.       — Сдай его Геральту, — предложил Ламберт, когда вспомнил, что же напоминали эти глаза. — Как пить дать, трубадур это его. Припозднился только что-то аж на двадцать лет… Бывает.       — Да какая разница, кто это, если это — твое?       — Трисс, тебе совсем делать нехуй? Хочешь — забирай его себе, но мне оставлять не смей. Я понимаю, что ты понасмотрелась на Геральта с Йеннифер и Цири, но у тебя так не будет. И тем более уж со мной.       — Боже меня упаси от какого-либо предназначения с тобой, — фыркнула она, поглаживая младенца по макушке. Глаза у того и вправду были… именно те, которые Ламберт и помнил. Сколько разных взглядов он помнил! А может это паранойя, тупой гештальт, который все никак не хотел проходить. Обычная психическая болезнь. — Нет, в детский дом я тебе не дам его отдать. Вырастет беспризорником каким, а ты посмотри… так, а кто это вообще?       Она хотела его распеленать, но Ламберт заметил в колыбели, на дне, небольшую записку.       — Подожди, — он достал бумажки. Одна была бирка из родильного дома. — Омега-мальчик. При рождении три килограмма веса и шестьдесят сантиметров роста…       — А это что? — она резко вырвала у него из рук записку, продолжая придерживать ребенка. — Ой…       Ламберт нахмурился. Если даже Трисс внезапно осознала, что что-то не так, значит все совсем не так.       — Тут его возраст, имя и просьба позаботиться о нем…       — И почему такая реакция?       Трисс нервно хихикнула.       — Его назвали Юлиан, но ты, видимо, можешь звать его Лютик.       Ламберт обомлел, медленно моргнув. Он покачал головой и снова уставился в детское улыбающиеся лицо. Да, это его глаза. Конечно это его глаза. И ничьи больше. Ламберт не мог его не узнать.       Он медленно покачал головой.       — Надо принести Геральту.       — Ты что, совсем дурак? Если он сразу попал к тебе, значит так надо.       — Трисс, не неси бред. Лютик всегда был для Геральта. Неважно, в какой роли…       — Ага, только по непонятым причинам иногда он…       — Трисс, замолчи. Было и было. Сразу ясно, что это все дохлый номер. Я в этом участвовать не хочу. Я брезгую. И ты не можешь за ним следить. Не с твоей жизнью. Ты у нас то певица ртом, то актриса лицом, то танцовщица ногами. Ты с ним носиться не будешь, а я даже просто не смогу, даже если и захочу.       — Есть услуги ня...       — Трисс, — прервал он ее сухим, низким голосом. — Позвоню Геральту. Все. Пускай приходит, забирает и нянчит его. У меня работа.       Однако, Трисс ему не уступила. Она нахмурилась, будто бы вся одеревенела, и ледяным тоном сказал:       — Нет, это твой ребенок.       — Напомнить, что моя сперма не может никого опло…       — Хватит пошлостей!       — Я звоню Геральту.       Он резко встал с дивана, подходя к телефону. Трисс надменно фыркнула, продолжая укачивать ребенка на своих руках. Она посмотрела на его улыбающееся лицо, и сама улыбнулась. И на душе стало так светло!       На секунду она ощутила едкую зависть к Йеннифер, которая могла периодами насладиться материнством, если так выходило, что Цири попадала к ним совсем младенцем. Лютик, насколько она знала, всегда знакомился с Геральтом в более сознательном возрасте… Поэтому ей показалось это странным, что к Ламберту он попал таким.       Ламберт позвонил Геральту и попросил срочно прийти и, когда он положил трубку, Трисс пожала плечами:       — Не заберет он его себе, Ламберт. Говорю тебе как человек, который предсказал появления проигрывателей.       — Хорошо. Не захочет он, отдам в де…       — А этого я тебе сделать не дам. Ты хочешь ему жизнь сломать? Тебе не хватило Второй мировой?       — Трисс, заткнись, не сравнивай эти вещи.       — Ты знаешь, кто в детских домах растет?! Не все, конечно, но все же… Вдруг над ним будут издеваться?       — Если уж ты так веришь в судьбу, то чему быть, того не миновать.       — Ламберт… — она резко посмотрела на Юлиана и сказала ему: — прости, солнышко, но я вынуждена сказать именно эти слова, — и снова посмотрела на Ламберта: — Иди на хуй, Ламберт, и это мое окончательное решение. Он останется у тебя… Нет, у нас! Я буду помогать!       — Ага, и когда? Трисс, не дури голову, ночью ты работаешь, а днем спишь. Кроме того, у меня нет ни кроватки, ни…       — Зато у тебя есть деньги!       Ламберт тяжело выдохнул и покачал головой. Нет, спорить с ней было глупо, легче просто дождаться Геральта. Лютик его судьба, пусть он с ней сам носится.       Он быстро достал сигарету, кинул последний взгляд на Трисс с младенцем на руках и, задушив внутри странный порыв нежности, быстро отошел к окну, чтобы покурить, слушая на заднем фоне сюсюканье Трисс.       Судьба. Да, Лютик только геральтова судьба, и ничья больше. Ламберт же только все портил своим присутствием в жизни Лютика. Чем все кончится, если он в самом деле его оставит? Он его либо уронит и сломает шею, либо утопит, либо еще что. Ламберт знал, что своими руками никогда не даст Лютику той счастливой жизни, о которой он мечтал каждый век.       Геральт пришел через три сигареты, и, решив учесть замечание Ламберта, в белой рубашке с накинутым поверх пальто. Впрочем, Ламберту уже было не до его рубашек.       — Что случилось? — спросил Геральт вяло и без интереса, скидывая с себя обувь, а потом замер и выпрямился, когда из гостинной послышалось детское агуканье. Он уставился во все глаза на Ламберта и медленно моргнул.       Ламберт выдохнул и пожал плечами.       — Забирай свое счастье, Геральт. На этот раз с доставкой.       Геральт покачал головой и резко прошел в гостиную. Замер неряшливо, глядя на Трисс. Та его спокойно огляделся, махнула и кивнула.       Он резко прошел вперед и склонился над детским лицом. Трисс отдалила его лицо рукой и сказала:       — Не дыши на него своим перегаром. Не видишь, что ли, что ему неприятно?       Юлиан и вправду состроил недовольное лицо и спрятал его в груди Трисс.       — Вы… вы уверены, что это Лютик?       Ламберт хмыкнул и тоже подошел, достал записку и показал Геральту. Тот прочитал, нахмурился и кивнул. А потом спросил:       — Ну это, конечно, хорошо, а меня зачем ты позвал? Хочешь, чтобы я его покрестил, что ли?       Ламберт на секунду опешил, искренне не ожидав такой реакции.       — Геральт, это Лютик. Твой Лютик. Все, забирай и расти его, следи и люби, и все такое.       Геральт хмыкнул.       — Ну так он не у меня оказался, а у тебя, Ламберт.       Ламберт опешил, Трисс неприятно усмехнулась, подняв хитрый взгляд на Ламберта.       — Геральт, это Лютик, напоминаю. Он — твоя су…       — С чего это? Предназначение у меня с Цири и Йеннифер, а с Лютиком просто вот так… выходило. Нет, Ламберт, не мне же с ним каждый век носиться? Вот, пожалуйста, развлекайся…       Ламберт едва не подавился воздухом и, всплеснув руками, едва не крикнул:       — Ты не можешь меня так оставить!       Лютик издал неясный звук, а потом расплакался.       Трисс нахмурилась и теснее прижала его к себе:       — Боже, Ламберт, ты был бы ужасным отцом, будь тише, ты испугал его!       — Так, слушайте оба. Ты, Трисс, если так хочешь за ним носиться, то вперед! А ты, Геральт, просто знай, если ты его не заберешь сам, то я отдаю его в детский дом, и мне глубоко похуй, что там с ним бу…       Он прервался, когда Геральт рассмеялся. Нахмурившись, он уставился на него впритык напряженным, недовольным взглядом.       Геральт нахально похлопал его по плечу, прекрасно зная, как его это бесит, и сказал:       — Ну да, Ламберт, я ж тебя три года знаю, чтобы верить в эти байки. Не отдашь ты его в детский дом, потому что ты его любишь, всегда любил. Как Айдена любишь по сей день, так и его. Но как хороший дядя обещаю вас навещать, а сейчас, прошу прощения, — он посмотрел на свои часы, — у меня там по работе труп догорает. Кстати, я тебя зарекомендовал, если что, можешь приходить.       Геральт снова посмотрел на успокаивающегося в руках Трисс Лютика. Улыбнулся ему и, довольно кивнув, решив, что он в безопасности, ушел под осуждающий взгляд Ламберта. У него опустились плечи.       — Я обещаю тебе с ним помогать! — сказала Трисс, улыбаясь во весь рот. Лютик последовал ее примеру, и Ламберт уставился на этот клуб тупых оптимистов.