Была среда — самый скверный из дней недели, потому что четверг — это маленькая пятница, а пятница уже считается за первую часть субботы. Но среда — это среда, а не четверг, и остается только страдать, зажатым двумя рабочими днями по сторонам. У Ван Ибо, впрочем, были свои собственные счеты к средам.
Первая пара в сетке расписания. Сдвоенный предмет. Это особенная связка слов, причиняющая боль, подобно зубной, каждому студенту. Прибавить к этому обязательный семинар в первую половину, странный и ненужный для тебя предмет, а еще профессора с придирками - и вы получите взрывоопасный коктейль с целой вкусовой палитрой страданий. М-м-ах! Это если не учитывать тот факт, что преподаватель очень горяч, ты страстно желаешь его впечатлить, но, при этом, толку от тебя в предмете, что от поливки пластикового дерева — в принципе, как странное хобби покатит, но на вопрос «нахуя» ответить здраво не получится. Примерно так же себя чувствовал Ван Ибо, прорисовывая в голове сложившуюся ситуацию, которая выстраивалась красивым равнобедренным треугольником: он сам - профессор Сяо Чжань — история цифрового дизайна, первая пара.
Злосчастная ИЦД, в воображении Ван Ибо, находилась на самой вершине этой пирамиды страданий, потому что именно из-за нее все в его жизни было так плохо.
Начать стоило с того, что этот предмет был парным с методологией и чередовался на второй паре неделю через две. Сомнительность этих лекций - обеих, если быть досконально точным при ведении протокола, — для самого Ван Ибо была очевидной. Он, прости господи, танцор и хореограф, он не собирается писать никаких научных работ и статей - зачем ему тратить три часа своей молодости на просиживание в душной лекционной? Примерно такой, если вкратце, и была его заготовленная речь для преподавателя, которая, по самым смелым прикидкам, должна была разжалобить непременно старого деда и отпустить его с миром до ближайшего отчета, который он сдаст как-нибудь… ну, в общем - как-то. Нужно было лишь просто прийти на первую лекцию и решить этот вопрос — так думал Ван Ибо в три утра поствторника, продолжая перепроходить Ведьмака.
Тут стоит сделать небольшую паузу. Можно взглянуть на прекрасное небо, ослепительно яркое и чистое; пересчитать птичек и полной грудью вдохнуть свежий воздух — все что угодно, что доставляет вам радость и является олицетворением гармоничной счастливой жизни, ведь, как можно догадаться, с этого самого момента все фантасмагорически и даже футуристически нереалистично ускорится и завертится, отматывая историю к самому ее началу.
Наступил новый день. Тот самый, который начинается после того, как ты проснулся.
Крик Ван Ибо, которым он орал на будильник, Сынена, рисоварку и грязные разом футболки, ознаменовал собой начало череды сред того особо сорта, когда очень хочется иметь возможность прыжков во времени с одной только целью — перемахнуть через сутки, сразу к нормальному дню недели.
Творческая траектория и особенности направления позволяли Ван Ибо не мучиться как каждой прочей сове, обреченной на жизнь в мире тиранов-жаворонков. Он мог появляться в университете к десяти утра — а по особой нужде и к одиннадцати — и торчать в репетиционных сколько ему вздумается. Не было необходимости вставать к первым парам, начинавшимся в восемь утра: те немногие обязательные лекции, что он посещал, прекрасно проводились после обеда или вечером. Скажем так, три года довольства очень расхолаживали. Тем страшнее была выписка из учебного управления с новым расписанием.
Разглядывая с кривым лицом столбик среды, Ван Ибо понимал — тут нужен очень дерзкий план. И он подумает об этом попозже.
Для дерзкого плана по освобождению от балласта в расписании, придуманного накануне, стоило проявить уважение и не опаздывать. Это для начала. А еще стоило выглядеть крайне прилично и надежно. Как будто бы он очень ответственный и крайне озадаченный своим будущим студент, четко определяющий свои цели на будущее и… не тот, кто просто не хочет приезжать к первой паре, вставая в злоебучую рань и заливая, для бодрости, кофе в самые свои глаза.
Оба этих пункта были провалены.
Во-первых, Ван Ибо изначально выбрал неправильную тактику. Его стратегической ошибкой было поставить все свои шансы на крайне рискованный шаг, используемый кланом сов в самые темные из времен, - если тебе нужно встать с восходом солнца, то просто не ложись спать. Привыкший к особому ритму жизни и выработавший иммунитет к энергетикам организм срубил Ван Ибо как раз перед рассветом. Сон его был настолько сладок, что будильник на брошенном в комнате телефоне не был услышан. Проснулся Ибо лишь после тычка Сынена, который поинтересовался, какого хрена он развалился на диване в гостиной, если знает, что утренний тупеж за хлопьями перед теликом — исключительно его, Сынена, привычка. Шло время повторов Скуби Ду и… черт побери — уже пятнадцать минут первой пары!
Во-вторых… о, «во-вторых» стало торжеством мамы Ибо, которая даже не находясь сейчас в его съемной студенческой квартире, на ментальном уровне уже говорила тем-самым-голосом: «я предупреждала, что вещи иногда нужно стирать».
Перебирая ворох грязных футболок в общей куче шмотья — гладить рубашку, которую еще стоит поискать, совершенно не было времени, — Ван Ибо очень горячо клялся милосердным предкам, что если они ему пошлют сейчас хоть одну чистую худи, он постирает все эти тряпки этим же вечером вручную. Как раз в ту самую секунду, когда он уже готов был поднять ставки до «бросить пить газировку», «перестать жрать на ночь чипсы» и «есть на завтрак что-то, кроме кофе», ему в руки попалась свежевыстиранная, хрустящая, в отсутствие кондиционера для белья, ткань. Ван Ибо возликовал — конечно, ведь все в его любимом жизненном укладе останется как прежде, и только грязного белья поменьше — и вытащил на свет божий свою огромную серую толстовку с лиловыми разводами.
Натягивая рукава, Ван Ибо гипнотизировал взглядом рисоварку — активизировался давно позабытый гастрит, не иначе как из-за такого стресса. Цифры на сраном таймере как будто бы застряли; желудок немилосердно сводило, требуя еды, а первая пара длилась уже целых полчаса.
— Ну нахрен, — решил присоединиться Ибо к знаменитому священнику, хватая ключи от мотоцикла и вываливаясь в коридор. «Грация мешка картошки!» — крикнул ему в спину все еще обиженный Сынен, за что на прощание вместо фривольного воздушного поцелуя получил злостный фак. А вот нечего, сам свернулся рулетом на диване и издевается над бедными студентами.
Ван Ибо громко топал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Он просто все еще надеялся, что преподаватель тоже опоздает, чем даст ему время купить ведро засахаренного кофе с молоком в университетской кофейне. Выбегая на парковку и чуть ли не в прыжке седлая свой родной мотоцикл, Ван Ибо окончательно договорился с совестью — он даже не станет открывать чат группы и писать старосте, что опоздает. Пока не прочитал, что пара уже началась
— она вроде как не началась, а значит, еще есть время зарядиться кофеином под завязку.
Обнимаясь с двумя стаканами кофе — самого большого размера уже не было, ведь на дворе стояла сраная среда, — Ван Ибо подозрительно смотрел на закрытую дверь аудитории, смутно улавливая за хвост мысль о том, что он как будто бы что-то забыл. Предстояло еще как-то открыть дверную ручку с занятыми руками, потому от предчувствий Ван Ибо открестился:
— Да не, быть такого не может. Ну что я мог забыть.
Первая пара тем временем подходила к концу.
— Я просто буду решительным, — рассудил он, точно зная, что принадлежит к типу достаточно очаровательных молодых людей, даже если раннее утро с его лицом поступило столь безжалостно. Я просто открою дверь и…
— А, так препа еще нет, — выдохнул он раньше, чем успел войти. Студенты, как один, уставились на него, но тут же отвернулись. Кафедра была пуста, а проектор выключен. В аудитории стояло подобие тишины, и Ибо свободно сделал шаг. Пф, ну какой нормальный человек в здравом уме действительно приедет к восьми утра? Кольнула обида за два стакана кофе, половину одного из которых он уже выпил по дороге — а ведь мог бы доспать. Но выбор между коротким сном и питьем потом холодного кофе, за который он
заплатил кучу денег, был абсолютно очевиден. Ибо собирался насладиться каждой каплей этого обжигающего напитка, провоцируя язву в желудке и обвиняя в ней опоздавшего профессора.
— О, — очень громко сказал какой-то парень, на спину которого он натолкнулся, спотыкаясь на лестнице, ведущей к верхнему ярусу. — Еще один.
Ван Ибо, внутренне очень скорчившись от моральной боли, поднял взгляд от своих кроссовок вверх. На него смотрел очень красивый нежный человек, с очень холодным и решительным лицом.
— Мгм, — кряхнул Ван Ибо, и на этот нейтральный звук ушла вся его сосредоточенность, не позволяющая лицу развалиться на кусочки. — А почему все в сборе, если лектора нет на месте?
Восхитительно красивый человек, как Ибо уже успел рассмотреть, залипнув на родинку под губой, дернул бровью.
— Я — преподаватель, — сказал он. Да хорош заливать, чуть не ляпнул Ибо, такую нудную хрень может читать только какой-нибудь лютый старпер. — И если бы вы пришли вовремя, то знали бы об этом.
Мрак, — подумал Ван Ибо, практически падая со ступенек, благо что стоял на них как приклеенный. — Мрак и говно.
Кроме этих двух слов в его голове не складывалось ничего другого. Нужно было срочно сказать что-то еще! Извиниться там за опоздание и представиться! Что-нибудь! Прямо сейчас!
— Ну так я пройду?
Красивый человек так скривился, что его душевную боль Ибо мог ощутить физически - настолько хреновую фигню он только что сморозил, он понимал. Однако от этого время назад было не отмотать и не отменить всего, вылетевшего из его рта. Позорище.
— Прошу, — преподаватель отошел в сторону, указывая рукой на свободное место с краю, выше на два ряда. — В следующий раз сниму баллы за опоздание и назначу штраф на семинаре. Будет сложно отбиться на экзамене.
— Угу, — буркнул Ибо, ни черта не понимая, потому что был занят элегантным протискиванием на незаконно узкой лестнице и попытками не расплескать кофе. Это было его сознательным выбором. На самом деле он решил сосредоточиться на том, чтобы никого не пнуть своей задницей только потому, что не хотел испепелиться на месте от смущения перед этим чертовски привлекательным и, кажется, немного взбешенным профессором.
— И-и, — протянул ему в спину преподаватель, имя которого он судорожно пытался вспомнить —
приписка мелким шрифтом под названием предмета в расписании, — конец.
— Что? — не понял Ибо, даже оборачиваясь через плечо.
— Классная у вас толстовка, говорю.
Толстовка была дерьмовой. Ван Ибо купил ее на каком-то развале, потому что она была в достаточной мере «ублюдочная», как говорила мама, — с цветастым рисунком костей спереди и огромной надписью «END AND» на спине. Тогда это казалось смешным и остроумным, теперь — до ужаса тупым и стыдным. Садясь на место, Ибо думал, что все — это смерть, смерть, смерть. В следующую секунду преподаватель сказал:
— Продолжаем записывать, я проверю, — глядя прямо на него.
И тут пазл сложился.
Ван Ибо не взял с собой ничего, на чем можно было бы писать.
«Если я сейчас достану телефон, чувак меня просто сожрет», — подумал Ибо. И не нашел ничего лучше, кроме как в полной тишине аудитории громко сюрпнуть кофе.
***
Во время второй пары в голове Ван Ибо как раз и выстроился знаменитый треугольник, где в основании лежал он сам, профессор Сяо Чжань, а венчала все — история… чего-то-там дизайна. Проблемность этого предмета, породившая жгучую ненависть, держалась также на трех китах: первая пара, выясненная абсолютная профанация Ван Ибо в этом вопросе и ужасающе четкая субординация преподавателя.
Разбираясь по порядку... Разглядывая очень внимательно Сяо Чжаня — его имя Ибо узнал в перерыв у старосты, выпросив у нее же пачку стикеров и огрызок карандаша, чтобы вести конспект, — который выглядел умопомрачительно восхитительно и совершенно несправедливо свежо для столь раннего часа в своей шелковой пижамной рубашке нежно-розового цвета и высоких приталенных брюках на пару тонов темнее, Ван Ибо уже точно знал, что будет посещать эти лекции. Решение далось не без ощутимых страданий, но выбора не было — Сяо Чжань был слишком хорош. Его глубокий завораживающий голос — и не важно, что он нес какую-то непонятную для Ибо чушь, — пленил своей ровностью и плавностью, срываясь на ухмылки и смешки, когда он подшучивал; его плавные движения, с которыми он расхаживал по всей аудитории, зажимая в руке маленький пульт от проектора, — весь этот образ словно набросился на бедного сонного Ван Ибо, повалив его на лопатки и обезоружив. Именно так должна была выглядеть его муза, понял он, запечатлевая навечно в памяти, как Сяо Чжань крутит в руках свои очки в тонкой блестящей оправе и в задумчивости постукивает ими себя по подбородку, слушая ответ какого-то из студентов. Он
должен добиться от него если не… ну каких-то положительных чувств, то хотя бы привлечь внимание. И кто знает, может быть, это все приведет к каким-нибудь очень приятным последствиям между одним очень талантливым студентом и его бывшим профессором...
Возгорев желанием привлечь внимание, Ван Ибо сразу же напоролся на бетонный забор с колючей проволокой. В качестве многотонных плит ему представлялось полное непонимание происходящего, как бы он ни пытался напрячь мозги, из чего вырастала проблема колючей проволоки — профессор Сяо Чжань с порога дал понять, что человек он крайне профессиональный и готов поддержать студентов в рамках этой самой профессиональности. Это означало, что не стоит ломиться в его закрытый инстаграм-аккаунт, который Ибо нашел уже через 15 минут после начала лекции (как и остальная часть аудитории), как и не стоит писать ему на личную почту, которая указана на электронной визитке для студентов только из вежливости: «пожалуйста, записывайте все свои вопросы старосте, и пусть она со мной свяжется в рабочее время; давайте уважать чужие границы, и тогда мы с вами отлично поладим». Подписываясь на открытую рабочую страничку, Ван Ибо с тоской проклинал ИЦД как научную концепцию: ему предстоит покорить человека на чужом поле битвы, когда этот самый человек ясно дает понять, что не приверженец системы любимчиков - а значит, автоматов никому не видать, — и не особый фанат заводить близкие отношения со своими студентами. «Но вы можете попробовать завоевать мое уважение своими стараниями в изучении предмета».
«Ну серьезно», — думал Ван Ибо, нарочито медленно собирая все свои листочки со стола, в ожидании, пока чертовы студенты уже наконец покинут аудиторию, чтобы он мог подкатить к Сяо Чжаню и исправить его ужасное первое впечатление, — «этот профессор как будто бы так и кричит: «добейся меня!»»
— Да, что вам? — слегка озадаченно спрашивает Сяо Чжань, прижимая к груди свой плащ кофейного цвета из какого-то гладкого блестящего материала, который бликует на его шею и подбородок. Ван Ибо позволяет себе секундочку полюбоваться на красиво выпирающие костяшки чужой руки и змеящиеся по бледному запястью голубые вены, прежде чем поднять глаза и выдать самую свою очаровательную улыбку. Должно быть, что-то идет не так, потому что лицо у Сяо Чжаня дергается.
— Сяо-лаоши, я хотел извиниться за опоздание и представиться. Меня зовут Ван Ибо, я с хореографического отделения, — говорит Ибо, указывая рукой себе на грудь, потому что привык использовать активную жестикуляцию для коммуникации. Иногда жестами проще объясняться, чем словами.
— Профессор, — отмирает Сяо Чжань, перехватывая плащ поудобнее и скользя ладонями в карманы, что-то ища. — Обращайтесь ко мне «профессор».
— Эм, — все еще продолжает улыбаться Ибо, хотя на него уже не обращают внимания, отвернувшись к столу и что-то перебирая в сумке.
— Это мое звание, мне будет приятно, если вы проявите снисходительность к моим научным заслугам, — продолжает говорить своим прекрасным мягким голосом Сяо Чжань, хотя его брови чуть хмурятся и сходятся на переносице.
— Да, конечно, профессор, — уже чуть менее решительно продолжает Ибо, слегка теряясь. Вообще-то он надеялся сразить преподавателя своей улыбкой… — просто хотел представиться лично, чтобы Вы могли записать меня.
— О, если вы переживаете за список посещений, то не стоит, — Сяо Чжань кивает каким-то своим мыслям и снова поднимает взгляд прекрасных сияющих глаз на Ибо, — я записал вас, ведь вы явились последним из потока. Нетрудно было догадаться.
— Нет, я… я хотел извиниться за неучтивость и… клянусь, в следующий раз не опоздаю, — горячо заверяет его Ибо и делает шаг вперед, поддаваясь желанию встать поближе, чтобы глубже вдохнуть потрясающий запах ненавязчивого одеколона. Или взять профессора за руку. Честно говоря, сам себе он этот порыв так и не объяснил — просто хотелось быть поближе к такому красивому человеку.
Взгляд Сяо Чжаня теплеет, а лицо смягчается. Губы трогает легкая полуулыбка, и он говорит, как будто трогая своим мелодичным голосом самое сердце Ибо — серьезно, ему бы заняться музыкальной карьерой:
— Ладно. Я запомню. Но на семинаре будете отвечать первым. Так будет честно.
Это чертова победа, решает Ван Ибо и уже собирается, ошалев от своей удачи, позвать профессора выпить кофе и обсудить тему для заданной семестровой статьи, как тут же наталкивается на стену безразличия. Сяо Чжань смотрит ему за спину и громко спрашивает дружелюбным, но чуть отстраненным тоном:
— Ребята, кто-нибудь идет курить? У вас есть сигареты, а то мои все вышли — я забыл купить. Цао Сигэ?
Ибо в шоке поворачивается, видя, что из аудитории еще не все ушли. У самой двери стоят несколько студентов, что-то активно обсуждая.
— О, — говорит тот чувак, что с режиссеров-постановщиков, с которым он ходил на историю костюмов. — У меня нет, простите, профессор.
— У меня есть! — радостно отзывается Сюань Лу, староста его группы с балетного направления, и Ван Ибо чувствует, как его сердце разбивается вдребезги, когда Сяо Чжань проходит мимо, даже не задев его плечом или локтем, и улыбается своим голосом:
— Отлично, староста, составите мне компанию?
— Конечно, — говорит она очень уж радостно. Ну конечно — передразнивает ее в своей голове Ибо, — ну а кто бы отказался? Сам он не курит, и сейчас, впервые в жизни, чувствует от этого большое разочарование.
Глядя на то, как грациозно Сяо Чжань надевает свой плащ, разглаживая его по бокам, и пропускает перед собой студенток, Ван Ибо думает — ну уж нет, этот профессор так просто от него не отделается. Он же дал слово.
***
«Я запал на профессора», — телеграфирует Ван Ибо, отдыхая на подоконнике в репетиционной во время обеда. Цзи Ли — у которого сейчас должна быть лекция по истории костюма, которую он же и ведет, проходя преподавательскую практику на своей аспирантуре, — отвечает в следующее мгновение, и его слова несут великую силу освобождения души от греха.
Ван Ибо еще раз перечитывает последнее входящее, гласящее: «если он секси, то проблемы нет», и тут же вздыхает. — «Очень секси».
Очень...
Секси...
Но вообще, это лаконичное слово не могло до конца передать того, каким на самом деле Ван Ибо увидел Сяо Чжаня. Ближе всего тут была бы реакция Джексона, который бы просто сказал: «четыре иероглифа — «по-тря-са- юще». Именно таким и был профессор. Или даже «пре-крас-ным». Секси, конечно, тоже, но это как-то немного плоско...
«кто? а то вдруг нет»
«Сяо Чжань»
«СЕКСИ»
— Так, а в чем твоя проблема? — Спрашивает Исин, когда они с Ибо забиваются в кладовку спорт-магазина, чтобы немного отдохнуть, пока менеджер их не видит.
— Нет никакой проблемы, — отфыркивается Ибо, заваливаясь на крохотный диванчик с ногами. — Откуда ты вообще узнал?
— Ну как, — поджимает плечами Исин, расстилая себе на полу коврик для йоги, — ты сказал Цзи Ли, а он обедал с Джексоном, потому что они там обсуждают костюмы для его нового ролика. А поскольку сегодня у тебя смена, то они решили, что меня стоит предупредить…
Ибо то ли рычит, то ли воет, закрывая лицо руками. Еще два его соседа по квартире — и тогда список знающих людей включит в себя вообще всех его друзей.
— Это все? — спрашивает он, уже зная ответ.
— ... а я написал Сынену, так что и Чжочэн уже, должно быть, тоже в курсе.
Голос у Исина извиняющийся, но в это Ибо верится с трудом.
Еще даже сутки не прошли, а уже все знают, что он позорно крашнулся в своего профессора.
«Какое страшное упущение», — думает Ибо: теперь ему припомнят все подтрунивания и издевки над друзьями в период их амурных эпопей. Хотя, с другой стороны, — он переворачивается на живот, подкладывая руки под подбородок, и смотрит на Исина, — в этом есть свои плюсы. Не все они придурки, а некоторые даже могут сказать что-то дельное.
— А ты что думаешь по этому поводу?
Исин молчит, лежа с закрытыми глазами, и кажется, будто он уснул.
— Соболезную, — голос у него усталый и сонный.
— Почему это? — сразу щерится Ибо. Не настолько уж у него нет шансов. Что сразу соболезновать-то.
— Да потому что он отправляет на пересдачи, а ты в лекционных предметах совсем печальный, — Исин вздыхает:
— Историю костюмов сдал только потому, что с Цзи Ли закорешился на первом курсе, когда вы баттлиться ходили.
Ибо в ответ только кряхтит. Это правда его слабая сторона, с которой он доселе как-то справлялся всеми правдами и неправдами.
— А если серьезно? — через какое-то время он спрашивает еще раз, изъеденный собственными сомнениями, пока воскрешает в памяти то, как выглядит лицо Сяо Чжаня, когда он попускает свое ледяное выражение.
— Да не беси его просто, вот и все, — очень уж тяжко вздыхает Исин и переворачивается на бок.
— Пока что он твой препод, а там посмотришь.
— С чего бы мне его бесить?! — возмущается Ибо, подрываясь на диване от чувства сильнейшего душевного оскорбления. Ну серьезно! Он может свести с ума любого, если пожелает быть очаровательным! Он клевый парень! И он может покорить кого угодно своей секс-харизмой! Какого хрена все всегда сразу же предупреждают его не быть раздражающим...
— И милым будь, — настаивает Исин, ставя точку в их разговоре.
— Исин, — еще немного подумав, говорит Ибо.
— Что.
— Тупые у тебя какие-то советы.
Остаток недели Ибо каждую свободную минуту проверяет открытый профиль Сяо Чжаня, внутренне страдая от его красоты и прикидывая, достаточно ли он сам уже опустился, чтобы заниматься непристойностями во время просмотра видео с какой-то презентации.
Во вторник, засыпая, он развлекается тем, что представляет себе завтрашний день — выражение лица Сяо Чжаня, когда Ибо придет заранее и просто потрясающе ответит на семинаре, к которому он очень старался подготовиться.
