Страшный сон

***

      Ослепительный свет фар, скрежет тормозов, попытка уйти от лобового и… без шансов. Неизвестно откуда взявшийся огромный Рэндж Ровер вылетел на встречку, за секунды преодолел расстояние между ними и влетел в маленькую Ауди с таким треском, будто столкнулись две фуры, и почти мгновенно смял ее, как консервную банку. Он сделал все, чтобы удар пришелся только на него, максимально отводя столкновение от пассажирского. То ли помогли подушки безопасности, то ли ремень — когда в легкий спорткар практически лоб- в лоб влетает 3 тонны железа, помочь может разве что божье чудо… в тот момент Баки казалось, что это оно. Многочисленные закрытые и открытые переломы, травма позвоночника и тазовой части, раздробленный череп и сломанные ребра, ожоги и гематомы, открытое кровотечение и кровоизлияние в мозг… как он вообще выжил — непонятно, после таких аварий обычно смерть наступает мгновенно. Но позже понимали все — лучше бы он умер сразу, это было бы милосерднее…       Все левое крыло всмятку, звон разбитого стекла и собственный крик он будет помнить до смертного одра. Почти не пострадавший громоздкий внедорожник и груда металла, оставшаяся от спорткара… чудо, что он не пострадал вообще, как и его крыло. Чудо… в которое он больше не верит. Он знал, что это конец, что избежать столкновения не получится, счет шел на секунды, и сделал все, чтобы Баки остался жив. В последний миг подарил ему жизнь, которая ему больше не нужна.       Вой сирен скорой помощи, громкие голоса врачей, полицейские сирены и какие-то записи в протоколах… второй водитель ожидаемо был пьян, по иронии судьбы почти не пострадал. Баки помнит сковавший намертво шок и ужас, когда его пытались вытащить из разбитой машины. Хотелось кричать, но от шока пропал голос и он мог только безвольно открывать и закрывать рот, не в силах произнести хоть слово. Хотелось плакать, но глаза жгли сухие слезы, и он тупо смотрел в одну точку, даже не моргая. Хотелось реагировать, хоть как-нибудь, потому что даже в состоянии аффекта он понимал — случилось страшное, но пока шок был сильнее… Белого, как смерть, кружащая где-то поблизости, его пробирала мелкая дрожь, тряслись руки, постепенно шок отпускал и осознание произошедшего окутывало коконом… он машинально отвечал на какие-то вопросы, кивал, и когда из искореженной машины, с трудом добравшись до водительского сиденья, наглухо заблокированного внедорожником и смятым вдребезги крылом, вынесли его… точнее то, что от него осталось, ибо назвать переломанное, окровавленное тело, больше походившее сейчас на мешок с костями, как бы цинично оно ни звучало, человеком, которого он любил, язык с трудом поворачивался… а дальше начался ад.       Долгие часы в пропахшем насквозь хлорамином и фенолом коридоре реанимации, тусклые выцветшие стены, от которых несло унынием и горечью, скорбные лица близких тех, за чью жизнь день и ночь там, за дверями реанимации борются хирурги, и напряженные часы ожидания… казалось, часы остановились. Секунды шли так медленно, будто сама смерть остановила время. Напряжение свинцом оседало в воздухе, окутывало фигуры несчастных людей, камнем ложилось на плечи и проникало в легкие, мешая дышать. Он ненавидит эти последние часы его жизни. Ненавидит себя за то, что выжил. Ненавидит того пьяного урода, из-за которого оборвалась его жизнь… ненавидит всех богов, если они существуют, за то что дали ему шанс выжить, и тут же его забрали. Он ненавидел весь мир в эти минуты. Хотелось плакать, кричать, напиться до безумия, чтобы память сама стерла этот день и эту аварию, но это было бесполезно. Перед глазами стеной застыла ужасающая картина — безжизненное переломанное тело на больничной каталке, вывихнутые под неестественным углом локти и колени, торчащие ребра и много крови, и лицо, белое, как полотно… плотно закрытые синие глаза, которые в последний раз увидели свет. Боль, скорбь и страх окутывали плотным кольцом. Предчувствие жгло кожу. И когда из-за дверей вышел врач, он уже знал, что услышит… он без слов на застывшем камнем лице все понял. Это было жестоко. Он не знал, что хуже — потерять его сразу или подарить себе эту блядскую надежду, что он выживет, чтобы потом ее безжалостно забрали… вместе с ним? Два дня комы и безуспешных попыток хирургов вернуть его к жизни… и все тщетно. Его сердце остановилось. Двое суток без сна, и беззвучные, отчаянные молитвы Богу, в которого он был готов поверить, несмотря на то что с детства был атеистом. И все впустую… В глазах не было слез, он не мог плакать. Он ненавидел весь мир. Мир, где больше не было его. Боль тисками сжимала грудь и сердце, в тот момент его жизнь раскололась… и последние слова врача: «мне очень жаль» звоном стояли в ушах. На самом деле он был обречен с самого начала. И как же жестоко было цепляться за эту надежду… которой по сути не было.       Я тушу боль, последнюю сигарету,       В глазах холод зимы, хотя и за окном лето.       Где ты? Где мой маленький ангел?       Последующие три дня — как в тумане. Гудящая пресса, скупые, скорбные слова друзей и знакомых, звонки парней из его команды, слезы брата и… ад, который, казалось, никогда не закончится. Последняя ночь рядом с ним, боль осколками впивается в кожу, слезы стеной стоят в глазах, от горечи и отчаяния хочется выть на луну, как подбитый зверь. Алкоголь не помогает, он даже не пьянеет.       А ты мило, красиво, как будто просто спишь…       Я не могу тебя отдать земле, малыш.       Он кажется таким маленьким, хрупким и слабым, еще меньше и тоньше, чем был при жизни… до аварии. Любимая футболка со звездой — последний знак любви родному клубу, который его воспитал. Открытые руки, покрытые еще не зажившими ранами и гематомами, так и не ставшие шрамами. Белая, болезненная кожа, с синим оттенком. Лицо, покрытое мелкими царапинами, рана на щеке, прядь волос, небрежно упавшая на лоб… он протягивает руку и дрожащими пальцами убирает ее, а ладонь касается холодной кожи. Снова слезы градом из глаз, неосознанно, невольно… ком стоит в горле, мешает дышать, он задыхается, умирает от боли и не может поверить. Почему? За что? Какого черта это происходит с ним? Гребанные 18 лет, и он уже хоронит человека, который был для него всем. За что? Женя, почему? Почему именно ты??? Сука, как же несправедливо! Он смотрит на совсем еще по-детски пухлые губы, закрытые глаза, длинные ресницы, складку между бровей, придающую его лицу задумчиво-удивленное выражение. Сейчас он кажется еще младше своих лет. Лицо совсем еще мальчишки, лет 14-15 на вид. Сложенные на груди руки, как будто спит. Слезы душат, самому хочется удавиться… почему все так? Пять дней назад все было по-другому, казалось, у них вся жизнь впереди… а теперь его жизнь оборвалась. Он смог отвести от него смерть, они должны были вместе погибнуть. Как и жили до этого, как любили — вместе… а теперь один из них в гробу, а второй хочет сдохнуть от боли. Потому что он не представляет себе жизни без него. Говорят, что небо забирает себе лучших… оно забрало. Его маленький ангел, маленькая птичка, в которой жизнь билась до последних секунд… он и жил также — отчаянно, сумасбродно, наполняя себя живительным воздухом и дыша полной грудью, он не умел по-другому. Баки был его воздухом, в котором он отчаянно нуждался… Но теперь его больше нет… А как теперь ему самому прожить без кислорода? Холодное тело, синяя кожа, следы недавней аварии и навечно закрытые самые прекрасные глаза в мире… которые больше никогда не увидят свет. Губы касаются холодной кожи на щеке, сверху падают горячие слезы… сука, как же больно. Мир кончается. Хочется сдохнуть. Холодные пальцы больше не сжимают его ладонь.       — Люблю… и всегда буду любить… — Шепчет он онемевшими губами, через силу выдавливая из себя измученную улыбку, а горе и отчаяние продолжают душить.       Он вглядывается в любимое лицо, такие родные черты, пытаясь запомнить каждую черточку, напоследок впитать его в себя, чтобы оставить его в себе до последнего гребанного вдоха… как они обещали друг другу. Вместе до конца. До последнего… так какого же хера тогда он целует труп, задыхается от собственного отчаяния и безысходности и сам чувствует себя трупом? Несправедливо живым. Какого хера все так? Женя, зачем? Никто из них не успел сообразить тогда, но он успел заметить в его глазах страх. Перед тем роковым столкновением. Он знал, что обречен. Он понимал, что это билет в один конец. Но билет для одного из них… Баки должен жить, он не мог допустить, чтобы погибли они оба. Это можно назвать божьим чудом… только он ненавидит всех гребанных богов вместе взятых. И его жизнь — это не чудо, а проклятие. И это он сейчас должен лежать в этом гробу. И боль не душила бы его… труп не чувствует боли. Он больше ничего не чувствует. Так какого хера тогда он все еще дышит? Существует? Ради чего? Чтобы в 18 лет прийти к нему на могилу в их годовщину? Чтобы смотреть на это кольцо и задыхаться от боли, заливая горе алкоголем, который все равно не действует? Женя, зачем? Ты подарил возможность жить… дальше… но ты не думал, что ему не нужна эта жизнь… без тебя?       Где ты? Где мой маленький ангел?       Это серое небо, это чёрная одежда.       Сегодня умер не ты, сегодня умерла надежда.       Худшее лето в его жизни, холодный ветер и холодные капли срывающегося дождя. Как будто небо тоже его оплакивало. Заунывная речь священника, сотни бессмысленных, пустых слов, скорбные лица знакомых, тех, кто знал его, кто дорожил им… и ничего из этого уже не имеет смысла. Его уже ничего не вернет. Оттуда не возвращаются… Женя любил повторять: если когда-нибудь скорость меня убьет, не плачьте, потому что я улыбался. Так говорил его любимый актер, который по иронии судьбы разбился почти 7 лет назад… как иронично, да. И у обоих не было выбора — один сидел на пассажирском сидении и вообще ничего не мог сделать для своего спасения, второй… мог спасти того, кто сидел рядом, что он в итоге и сделал. Баки теперь задумывается: что он чувствовал? Что чувствует человек, глядя в глаза смерти? Перед самым концом, понимая, что вот сейчас оборвется его жизнь?       …его тень появляется из ниоткуда, сияющие синие глаза и улыбка выглядят совсем как при жизни. У Баки сжимается сердце. Нет, не может быть… это слишком жестоко. Он пытался забыться, пытался вытравить из себя эту боль, хотя бы немного, но все было тщетно. Он все чаще задумывался о самоубийстве. Это уже перестало казаться чем-то безумным, в конце концов как еще поступать тем, кто больше не хочет жить? Кому больше незачем жить? Он появился, когда от этих мыслей Баки стало почти легче. Почти… ключевое слово.       — Скажи, а больно умирать? — Просто спрашивает он, мысленно уже делая шаг с крыши их любимого места, где они часто зависали.       — Ты не умрешь. — Улыбается Женя… совсем как при жизни. Это давит еще больше. Это жестоко. Если это его глюк, то их совсем не отличить… беда в том, что ему теперь сравнить не с чем. Оригинал остался лежать в земле на уровне трех метров. Больно. — Я не дам тебе это сделать.       — Даже спрашивать не хочу, как ты собираешься меня остановить. — Ворчит вполголоса Баки, мечтая, чтобы глюк рассеялся. Или… посмотреть на него подольше? Напоследок? Как же хочется его коснуться… но это всего лишь глюк. Он допился до белочки. Жаль только, долгожданное забвение так и не наступило. Ну ничего, он это исправит.       — Не здесь и не сейчас, Бак… — Шепчет тень Женьки, и сквозь грустную улыбку в синих глазах мелькает боль. — Ты должен жить, я обещал себе тогда… что ты выживешь. Любой ценой.       — Слишком дорогой ценой, ты не находишь? — Пожимает он плечами, а сердце снова сжимается. Несправедливо. На его месте должен был быть он. — Я не хочу так жить. Я не могу так жить… без тебя. — Его голос ломается, и горечь тяжелым свинцом оседает на языке. Какого черта это с ними произошло? Почему именно с ними? За что? Он любил машины и гонки с 8 лет. Но теперь он их ненавидит. Только не тогда, когда они забрали у него самое дорогое. И если это глюк перед ним, то это слишком жестоко для него. Он похоронил его тогда, в тот день… но не в сердце. Но видеть его сейчас перед собой… совсем как живого… больно.       — Я всегда буду тебя любить… даже там. — Шепчет призрачный Женя, подходит ближе и кончиками пальцев касается его щеки, и он почти чувствует его прикосновение. — Помни, что я всегда с тобой… был и буду. — Слезы градом льются из глаз, измученное сердце разрывается от боли, и время нихрена не лечит… за что ему это все? Жестоко. Блять… — Ты лучшее, что было со мной. — Щеку почти осязаемо касаются призрачные прохладные губы, нежность в его глазах смешивается с болью, и он растворяется в воздухе так же, как и возник.       Как? Как ему жить после этого? И ради чего? Он говорил, что всегда будет с ним… какого черта тогда эта авария забрала его? И навсегда врезалось в память худое искалеченное тело, холодная синяя кожа и навечно закрытые глаза. Так и не увидевшие Пекин, до которого оставалось каких-то полтора года… он мечтал выйти на лед за олимпийскую сборную, мечтал привести их к победе. Капитан Россия… звучит красиво, да? Не доживший даже до 20 лет… Герои умирают молодыми, не так ли? Он не герой, но жить дальше так сил нет. Эта жизнь нихрена не стоит без него. И он не собирается смиряться…       Уже ломаются рифмы, получается проза…       Десять кубиков морфина — смертельная доза.       Виска касается холодный металл, в груди остается зияющая пустота, а в голове единственная мысль — хочу к тебе… забери меня к себе. Становится легче. Сейчас все закончится… совсем скоро боль уйдет и станет спокойно. И мы будем вместе… слышишь?       …его куда-то уносит, он как будто летит в пропасть, долго летит, и когда уже он начинает понимать, что дорога у него после шага в эту пропасть одна — в ад… прямо в лапы Дьяволу… резко просыпается.       — Что это было? — Резко выдыхает Баки, садясь на кровати и пытаясь прийти в себя. Сердце гулко бьется о грудную клетку, грозясь вырваться, спину и ладони покрывает ледяной пот, ужас после увиденного сковывает сознание, и он долго ловит ртом воздух, ощущая на языке неприятный привкус металла. Какого черта?! Он не сразу замечает, как стена из горячих слез застилает глаза, а перед глазами застыли страшные картины из его сна, что проигнорировать их просто невозможно.       С глухим стоном он выбирается из постели, перебарывая головокружение и сковывающую слабость, и на ватных ногах идет искать брошенный где-то на комоде телефон. Дрожащие пальцы не сразу попадают на кнопки на экране, гаджет будто не слушается его и не сразу посылает вызов на нужный контакт, и холодный голос в трубке вместо гудков равнодушно сообщает: «абонент временно недоступен». Баки похолодел — вот же блять!       Долго думать он себе не дал, решение назрело само. Он быстро натянул на себя джинсы и футболку, схватил со стола ключи от машины и вылетел из дома. Даже если это был просто сон, он не должен допустить, чтобы он стал реальностью. Даже если ему самому ради этого придется сдохнуть.