Detritus

      Вики вздрагивает от мягкого прикосновения, скользнувшего по плечу, словно от электрического тока, прошедшего вдоль всего ее тела: за густой вереницей мыслей, что заполонили ее сознание, мир вокруг словно перестал существовать, и она, сама того не заметив, потерялась для реальности, ее окружающей. Даже не заметила, как день сменился поздним вечером, и некогда теплый ветер теперь оставлял после своих холодных прикосновений поток мурашек и развевал воздушные подолы легкого платья.       — Прости… не хотел пугать, — заметив, как сменились эмоции на ее лице, виновато произнес Дино, вглядываясь в ее стеклянные от долгих размышлений глаза. — Не против?..       Она лишь кивнула, зачем-то отодвигаясь в сторону.       — Ты здесь целый день сидишь…       В голове вновь, словно по щелчку пальцев, кадрами из фильма всплывают воспоминания прошедших дней: тысячи смертей и кровь, навечно впитавшаяся во вспаханную телами почву островов, мечи и клинки, изуродованные магией и чьими-то внутренностями, восстание некогда друзей и погибший от ее руки Сатана, Ади, не сказавший и слова, и Бонт…       Мальбонте.       — Надо было подумать… — тихо отвечает Вики, опуская взгляд на свои сложенные в замок пальцы: покрасневшая от холодного ветра кожа искажается под гнетом ее потухшего сознания, и перед глазами вновь реки крови, а в пазухах — мерзкий запах металла, мешающийся с потом и озоном.       А ведь ее предупреждали…       Пухлые губы предательски задрожали от обрывков воспоминаний, не отпускающих даже сейчас, в присутствии друга, выдавая всю подноготную своей хозяйки, и Дино, нахмурившись, успокаивающе накрыл ее руки своей широкой и теплой ладонью.       — Ты не могла знать, что все так выйдет, — тихо произнес он, наклоняясь к ней еще немного ближе. Острые женские плечи, обнаженные платьем, мелко задрожали, и о ладонь Дино разбилось несколько капель кристально чистых слез. — Слышишь, Вики?.. Никто не мог знать, что все так обернется…       Война.       Истошные клики и предсмертные стоны, утопающие под ее ногами, потоки воздуха, разбивающиеся о крылья небожителей, и некогда друзья, сцепившиеся в смертельном бою. Чья-то плоть, разорванная, уже остывшая, и росчерки крови на ее лице, оставленные кем-то… кем?.. таким же, как и она, учеником школы?..       И алое марево усиливающихся костров на бушующем небосводе, хаос и паника…       Неверие в ее серых глазах и смех его… нет, чужой.       Грубый и сиплый, переполненный ненавистью и пугающим безразличием.       Черные глаза — пустые.       Не те.       — Я думала, что поступаю правильно… — ее сбитые из-за потока слез слова утопают в груди Дино, и Вики бессильно сжимает свои тонкие пальцы на его некогда сухой рубашке. Цепляется за него, как за последнюю надежду, пытаясь найти в его объятьях такую нужную ей сейчас поддержку…       Нет.       Тепло, что она так быстро утратила, приобретя взамен лишь раздирающую изнутри ненависть, отвращение: к себе, к Бо…       Он просыпается как от кошмара: широко распахнув глаза, резко садится в жесткой постели, и сбитое, тяжелое дыхание громким звуком наполняет темную в ночи комнату, едва освещенную одинокой почти догоревшей свечей. На широком лбу — крупные капли пота, как от лихорадки, а в горле — мерзкий привкус глифта, осевший на языке.       И сердце — его чертово сердце, вновь утопающее в раскаленной лаве, — наполнено едким ядом, стремительно распространяющимся по телу, убивающим и выжигающим внутренние органы, опаляющим кости копотью и рвущим мышцы на тонкие нити.       — Вики…       Ее имя — его бремя — произнесенное тихим хриплым голосом, неконтролируемо срывается с иссушенных сном губ. И этого хватает, чтобы в его тяжело вздымающейся груди тупой болью вернулось гадкое ощущение…       Что это?       Мерзкое и обволакивающее, холодное, как ледник, и удушливое, липкое, словное патока…       Тянущее ко дну.       Мальбонте встает с постели так стремительно, словно пытаясь тем самым скинуть остатки наваждения со своих напряженных плеч, что перед глазами предательски темнеет и голову кружит неподдающаяся ему тяжесть, — он вскидывает руку, пытаясь найти опору, и с глухим ударом хватается за деревянную раму стоящего на полу зеркала.       Темнота — не та, которая в нем — медленно рассеивается, и Мальбонте поднимает голову, лишь на секунду позволяет себе потеряться в том, что видит: из зеркала на него смотрит его отражение. Идентичное, синхронное в каждом движении, но… что-то не так…       Там, напротив, не он.       «Я думала, что поступаю правильно», — ее голос глухим эхом звучит на задворках его сознания, тихий и сбитый, пропитанный болью и слезами — из-за него, из-за его поступков, — наполняет его голову ноющей болью, глухо отдающейся в груди. И перед потухшими глазами — ее лицо, очерненное слезами и горечью, пронизывающей ее тело.       Тело, которого он так бережно касался. Тело, на котором оставлял свои мягкие прикосновения и робкие поцелуи. Тело той, что подарила ему веру.       А что сделал он?..       Мальбонте запускает свои длинные пальцы во влажные от пота волосы, больно оттягивает, пытаясь отрезвить себя и свои мысли, отвлечься на боль физическую, хоть и почти для него не значительную, лишь бы не думать, вновь не прокручивать моменты его небольшого рая — там, в заброшенных коридорах школы.       — Она думала, что поступает правильно… — сиплым голосом, словно в бреду, шепчет он, сильно, до ярких точек перед глазами, жмурясь. — Правильно…       Все тело вновь пронизывает подчиняющая каждую клеточку боль, и Мальбонте жесткими пальцами вцепляется в свое лицо. Ноги предательски подкашиваются, а перед глазами — яркие вспышки, ослепляющие, вновь переносящие из безрадостного настоящего в теплое прошлое.       — Я рад, что встретил тебя, — голос… не его — Бонта, тихий и со сбитым дыханием, слышимый лишь Вики и разномастными витражами высоких окон.       — Ты не боишься? — Она едва отодвигается, так, что сбитое от кротких поцелуев дыхание все равно достигает его шеи, устремляя на него пытливый взгляд, но в серых глазах он все равно видит чарующий блеск, завораживающий и манящий. И на ее щеках — бутонами роз расцветает яркий румянец, а губы, некогда искусанные и бледные, теперь ярко-алые, зацелованные.       — Чего? — Бонт удивляется так искренне, что даже хмурится, совсем не понимая ее вопроса, и, словно в подтверждении, мягко скользит горячими пальцами по ее оголенной платьем спине.       — Я ведь Непризнанная. Это запрещено…       — Мне запрещено выходить из башни, — стремительно обрывает он и улыбается, смотря на Вики, теперь еще более, кажется, раскрасневшуюся от своих переживаний. — Так что я в любом случае вне закона.       Она возвращается обратно в его объятья, прижимаясь к широкой груди, и прикрывает глаза, чувствуя себя в безопасности. И именно сейчас, обезоруженная перед его естеством, она выглядела, как маленький ангел, только что сошедший с небес: хрупкая и добрая, красивая в разноцветных переливах витража и такая… теплая…       Дрожащей рукой Вики касается его острых скул — не Мальбонте, а проклятого Бонта — оставляя на его коже тепло своего тела и улыбается, прислоняясь лбом к его лбу.       Оголенные колени обжигает холод прогнивших половиц, и Мальбонте до едкого скрежета стискивает зубы, пытаясь прогнать боль, его окутывающую, воспоминания — словно не его, чужие, что раскаленным лезвием вспарывали его живот. Сквозь плотно сомкнутые губы вырывается сдавленный стон — словно умирающего зверя — и он вновь проваливается в пучину прошедших дней.       — Меня зовут Вики, — ее голос, неуверенный, разносится по его сознанию, словно старается пробраться в каждый отдалённый уголок — чтобы не избавился, не уничтожил, не забыл.       — Вики… — Бонт повторяет ее имя, и на кончике языка оседает сладкий медовый привкус, будоражащий сознание, а губы, словно сами по себе, искажаются в робкой улыбке.       Вики…       На шее, взмокшей, невидимая петля лишает воздуха, обнажая израненную душу, до этого надежно скрытую за напряженными мышцами. И в груди — разрывающая своей темной бесконечностью пустота, в которую он проваливается, не в силах замедлить падения.       — Не трогай его! — крик, истошный, переполненный ненавистью и сожалением, словно и не Вики вовсе, гулом раздался в заполненным смогом воздухе. Звуки сражений превратились в серый шум, слились в единую какофонию смерти, сквозь которую ее голос был громким рупором — его маяком.       Фенцио лишь одаряет ее кривой насмешкой прежде, чем кровавая смесь касается головы Бонта: алые подтеки, густые, путаются в его платиновых волосах, очерняя их, шипят, впитываясь в бледную кожу.       И крик — как знамение их давно предрешенного проигрыша — нечеловеческий, вырывается из его рта.       — БОНТ!       Он сжимает руки в кулаки с такой силой, что костяшки белыми полосами проступают на смуглой коже и синюшные вены хребтами гор вспарывают предплечья. Перед зажмуренными глазами — воспоминания.       Не его.       Не с ним.       И отражение напротив, изуродованное судьбой и устоями чертовых ангелов, — не тот, кто дарил ей улыбки и приглушенный из-за страха быть раскрытыми смех. Не то ангельское создание, поселяющее в ее груди тепло.       Противоположность, ей противная, от которой Вики так легко отступилась. Не задумываясь, оставила его — не пошла следом — лишь смотрела испуганно, как сотня других, на него, восставшего из пепла, словно феникс, топя последнюю надежду в своем страхе и отвращении.       К нему.       К этому отражению.       К Мальбонте.       Его движения, резкие, неконтролируемые и нечеловечески быстрые: превозмогая боль, парализующую, Мальбонте встает на ноги, расправляя до этого дрожащие крылья. Плоть, покрытая алыми, как кровь его врагов, жесткими перьями, разрушает пространство вокруг: книги, обветшалые под тягостью времени, летят с полок с глухим треском, прощаясь с расписанными золотом корешками.       И его зеркальное отражение, озлобленное, с раздувающимися от нетерпения ноздрями и черными, словно пленяющий деготь, пустыми зрачками.       Безобразное.       Но то, которое она выбрала.       Мальбонте глушит свою боль в одном резком коротком ударе, пришедшемся точно в его лицо — в лицо отражению, на него смотревшего. Резкий звук, отрезвляющий, выводит его из транса, и на натянутой коже костяшек проступают алые следы крови.       Осколки зеркала — осколки его отражения — трещат под коленями, изрешеченными от тяжелого падения ниц, и груз воспоминаний, наполняющий его нутро, медленно отступает, словно исчезая вместе с кровью, утопающей в стертом ковре.